— Хочу покидать камешки в реку! — заявил Лука. Леон снял его с плеч и поставил на землю. Резиновые сапожки на ножках мальчугана удовлетворенно чавкнули, опустившись в грязь.

— Мы будем искать сокровища! — заявил Мэтью, имея в виду себя и Дейзи. — В этих местах раньше швартовались корабли пиратов, и берега просто кишат сокровищами.

По реке, поднимая высокую волну, неспешно шел старенький пароход. Лука радостно завизжал, когда вода попала ему в сапожки, старшие благоразумно отбежали подальше от берега, боясь промокнуть.

Леон снисходительно наблюдал за своим выводком, понимая, что оттащить детей от воды ему не удастся. Его собственное детство тоже прошло возле Темзы, только несколько ниже по течению, и он тоже искал сокровища среди обломков, выброшенных волнами на берег.

Мало кто верил, что Леон не только вырос, но и родился в Чатеме. Даже его приятели.

— Не заливай! — говорили они. — У тебя темная кожа, а значит, ты африканец. Все люди с таким цветом кожи, как у тебя, приезжают в Англию из Африки.

Тогда, в довоенную пору, в Англии было мало темнокожих, их приток начался позже, во время войны. Леон терпеливо объяснял, что своей необычной внешностью он обязан отцу — уроженцу острова Барбадос. При этом он с жаром добавлял:

— Но мама родилась и выросла в Англии, в графстве Кент.

Все его старания были напрасны, прозвище Черномазый прочно прилипло к нему. Никто не верил, что он такой же, как все, подданный Великобритании.

— А мы нашли деньги! — обрадованно закричал Мэтью. — Монетку в три пенса. И еще Дейзи подобрала губную гармошку. Она не играет потому, что она промокла.

Моряк с бороздящего реку буксира заметил матросский бушлат Леона и дружески помахал ему рукой. Тот помахал матросу в ответ. Слава Богу, хоть на флоте нет расовых предрассудков! Впрочем, и на площади Магнолий к нему стали относиться гораздо лучше, после того как он спас Билли Ломакса — сорванец забрался без спросу в кабину грузовика, который неожиданно тронулся. Но катастрофу удалось предотвратить. Как он себя поведет, если его назовут «черномазым» при детях, Леон еще не решил, но знал, что рано или поздно это произойдет. Самое ужасное, что и детям придется научиться терпеть насмешки.

Луке достанется больше других, но ни Мэтью, ни Дейзи тоже не избежать грязных намеков. Поэтому им с Кейт следует исподволь готовить детей к обидным шуткам и колкостям, учить их правильно реагировать на оскорбления.

— А можно нам потратить эти три пенса на фрукты в лавке мистера Дженнингса? — спросил Мэтью, задрав голову и глядя на Леона счастливыми глазами. — Устроим пикник на пустоши?

— Обязательно! — Леон потрепал его по белокурым волосам. — А еще мы непременно сходим на пруд и поиграем там с корабликом, который я начну мастерить уже сегодня вечером. Это будет великолепная яхта, с парусами, мачтами и флагом.

— Мисс Радцынская — политическая иммигрантка, — сказал Боб Джайлс спустя несколько дней своим помощникам. — Англиканская церковь помогает всем пострадавшим во время этой войны. Наш святой долг — приютить беженку и тем самым внести свой скромный вклад в общую благотворительную программу.

Викарий умолк и, постукивая карандашом по столешнице, обвел собеседников пытливым взглядом. Стоит ли рассказывать Дэниелу Коллинзу и Уилфреду Шарки всю печальную историю мисс Радцынской или же лучше кое о чем умолчать? Он знал, что на неразговорчивого и уравновешенного Дэниела всегда можно рассчитывать — у него доброе сердце. Труднее предугадать реакцию сурового и аскетичного Уилфреда: уж если он заупрямится, его не переубедить. Викарий решил пока не раскрывать некоторых подробностей и, тщательно подбирая слова, продолжал:

— Мисс Радцынская перенесла немало испытаний, прежде чем попасть в наш приход. Она не вполне здорова, и ей трудно жить самостоятельно, что осложняет задачу.

Дэниел не промолвил ни слова, терпеливо ожидая пояснений, как и подобает истинному христианину.

Уилфред нахмурился, упоминание викария о каких-то проблемах его насторожило. Он не любил, когда что-то вторгалось в его размеренную, упорядоченную жизнь.

— Поскольку я вдовец, мисс Радцынская не может остановиться в моем доме, — проговорил Боб Джайлс. — Но в распоряжении церкви есть строение номер восемь. Там временно проживала семья, оставшаяся без крова во время бомбежки Ист-Энда. Сейчас эти люди намерены вернуться в свой прежний район, на тот берег Темзы, и помещение освободится. Правда, в доме есть и другие жильцы, на втором этаже. Но с ними проблем не возникнет.

— Вот и чудесно! — обрадовался Дэниел. — Живя по соседству с Уилфредом и в одном доме с семейством Тиллотсон, мисс Радцынская скучать не будет. Устроится как у Христа за пазухой. Ха-ха-ха! — Он потер ладони, довольный своей остротой.

Уилфред прокашлялся: легко быть великодушным за чужой счет! Не Дэниелу придется жить бок о бок с иностранкой, обремененной тяжелым прошлым и непонятными болезнями.

— По-моему, не стоит торопиться, — снисходительно промолвил он, свысока поглядывая на Дэниела, стоявшего значительно ниже его на общественной лестнице. — Нам не следует забывать, что многие наши соотечественники тоже нуждаются в помощи церкви и с удовольствием поселились бы в доме номер восемь. Откуда нам знать, как отнесутся Тиллотсоны к соседству этой мисс… как бишь ее там? Может быть, она по-английски-то и не разговаривает!

— Ну, уж они-то возражать не станут, — заметил Боб Джайлс, удрученный черствостью Уилфреда. — Майора Тиллотсона демобилизуют не раньше, чем в начале будущего года, а его супруга, как вам известно, живет сейчас у своей матери в Шотландии. К сожалению, я не знаю, владеет ли наша подопечная английским языком…

— Тем более ей следует жить среди людей, которые с радостью помогут ей изучить английский! — воскликнул Дэниел. — Взгляните на Кристину! Она говорит сейчас так, словно родилась в Лондоне. Уверен, что и мисс Радцынская быстро освоится.

— Будем надеяться на это, Дэниел, — подхватил Боб Джайлс, торопясь создать видимость, что вопрос уже решен к общему удовлетворению. — Ну а сейчас, друзья, нам пора в церковь. Через двадцать минут состоится бракосочетание, нужно поторопиться.

— Ох уж эти свадьбы! — со вздохом промолвила Хетти Коллинз, обернувшись к Мириам, сидящей рядом с ней на скамейке. — Я не говорю о сегодняшней, но вот о чем думала Гарриетта Годфри, давая согласие на брак в ее возрасте? По-моему, образованная дама преклонных лет могла бы распорядиться своим временем и получше… Ну а насчет нашего викария я вот что скажу! — Она с негодованием тряхнула головой, увенчанной соломенной шляпкой с гроздью искусственных вишен. — Если уж надумал жениться во второй раз, так возьми в жены родственницу покойной жены, а не двадцатилетнюю девицу. Как будто бы вокруг мало вдов! Любая из них сочла бы за честь выйти замуж за викария.

— Понимаю, — кивнула Мириам. — Вас раздражает, что викарий снова счастлив. Я бы лично перевернулась в гробу от ревности, если бы мой Альберт, овдовев, надумал жениться на молоденькой и вдобавок чувствовал бы себя с ней счастливым.

— Вот уж не предполагала, что на свадьбу Кейт соберется такая толпа, — оглядываясь по сторонам, продолжала рассуждать Хетти. — Похоже, она пригласила весь льюишемский базар. Церковь почти полна, хотя пришли еще далеко не все.

— Здесь не только одни приглашенные, — уточнила Мириам. — Немало и любопытных, прослышавших про необыкновенную свадьбу.

— Что ж, полагаю, наша парочка оправдает их ожидания, — рассматривая жениха, сказала Хетти.

Леон был одет в синий морской мундир и на общем светлом фоне выглядел не смуглым, а черным, хотя на самом деле кожа его была цвета молочного шоколада.

— Они будут хорошо смотреться вместе, — великодушно заметила Мириам, поняв едкий намек Хетти. — Слава Богу, ее несчастная мать не дожила до этого дня. Ей вряд ли пришелся бы по душе такой зять.

Хетти хмыкнула, радуясь, что у нее нет дочерей, докатившихся до бракосочетания с черномазыми матросами. Скрестив руки на груди, она глубокомысленно спросила:

— Однако хотелось бы мне знать, какой наряд она выберет? Согласись, надевать белое платье, когда в первом ряду сидят двое твоих сыночков, как-то не совсем прилично. А лучше белого ничего не придумаешь. Как славно смотрелась в свадебном платье Керри, когда выходила за Дэнни! А кто это там, уж не Дорис ли Шарки? Посмотри, как она нахлобучила шляпу: поля закрывают почти все лицо. Можно подумать, что она явилась на похороны, а не на свадьбу!

— Прекрасно выглядишь, дорогая! — проговорил по-немецки Карл Фойт, что случалось с ним лишь в минуты сильного волнения. — Твоя мама гордилась бы тобой.

Кейт, одетая в голубое шелковое платье до щиколоток, сшитое при помощи Керри, посмотрела на фотографию в серебряной рамочке, вот уже шестнадцать лет стоявшую на камине. Глаза мамы светились молодым задором и любовью. Из жизни она ушла внезапно и преждевременно. Гордилась бы она своей дочерью? Кейт хотелось в это верить. Она и раньше задавалась вопросом, как отнеслась бы мама к тем или иным событиям, например, к рождению у своей незамужней дочери сначала Мэтью, а потом Луки. Несколько минут Кейт молча смотрела матери в глаза, словно бы пытаясь угадать, одобряет ли она ее. Потом ее взгляд переместился на карточку в такой же серебряной рамке, стоявшую рядом с маминой.

Тоби был запечатлен на ней в возрасте двадцати трех лет. Одетый в отороченную овчиной летную куртку, он беспечно улыбался, стоя возле своего «спитфайера». Прядь белокурых волос упала на его широкий лоб. Спустя две недели его самолет сбили, и пляжи Дюнкерка, над которыми развернулся воздушный бой, стали для Тоби могилой. Он погиб, прикрывая с воздуха отступающие британские войска.

Кейт любила Тоби и в определенном, вполне понятном Леону смысле продолжала любить его поныне. Но эта первая, девичья любовь не расцвела так пышно, как ее зрелая любовь к Леону — к нему Кейт намертво прикипела и телом, и душой. Из-за своего цвета кожи Леон всегда был белой вороной. И судьбе было угодно свести его в мрачные военные годы с такой же неудачницей, как и он. Кейт подверглась остракизму из-за отца-немца и чувствовала себя в обществе уязвимой и одинокой. Стоило ей вспомнить ту суровую пору, когда им с Леоном приходилось противостоять всеобщей враждебности и подозрительности, и у нее по спине пробегал холодок. Испытания сплавили их в одно целое. Они оба прекрасно понимали, какое мужество нужно человеку, чтобы научиться невозмутимо сносить оскорбления и нападки, сколько терпения требуется, чтобы постоянно носить маску безразличия, скрывающую гнев и боль. И вот наконец они станут мужем и женой, с честью преодолев все испытания, выпавшие на их долю.