— Он всегда стоит на одном месте — под Льюишемской башней с часами, когда на него находит эта блажь. Там довольно многолюдно, но на него особенно не обращают внимания. Пусть себе идет.

Боб вовсе не был уверен в правомерности такого суждения. Льюишемская башня стояла на пересечении трех дорог и являлась общеизвестным ориентиром. Каждую осень туда приходила торговать букетами лаванды цыганка, брала она недорого, всего пять-шесть пенсов за штуку. Ее появление напоминало местным жителям о конце лета и приближении осени. Что-то подсказывало викарию, что Уилфред тоже имеет шанс стать одной из здешних достопримечательностей.

Джайлс возблагодарил Бога за то, что за обезумевшим отцом не последовали ни Дорис, ни Пруденция, и вернулся мыслями к более печальной теме — Анне Радцынской. Как он мог недооценить серьезность ее заболевания? Почему не предвидел такой нервной реакции? Как помочь ей стать полноценным членом местного общества? Он посмотрел на крыльцо дома номер восемь, и лицо его прояснилось: Кейт там уже не было. Видимо, в тот момент, когда всеобщее внимание переключилось на Уилфреда, она вошла в дом. А уж если это ей удалось, Кейт сумеет завоевать расположение Анны. Викарий повеселел: теперь ему оставалось только вернуться в свой уютный домик и дожидаться прихода Кейт. А по дороге сообщить Керри, что Джосс Харви дал согласие на вселение их с Дэнни в дом номер семнадцать.

— Вы бывали в Англии до войны? — спросила Кейт у Анны, наполняя водой большой чайник.

— И не один раз, — пробурчала та, усаживаясь на табурет, оставшийся в наследство от Бинсов. — У меня мама англичанка, она родилась в Уондзуортской тюрьме.

— Ах, вот как! — просияла Кейт. — Уондзуорт всего в семи милях отсюда. У вас там остались родственники?

— Нет, — мрачно ответила Анна, с подозрением покосившись на любопытную собеседницу. — У меня нет ни родственников, ни детей, ни собак, ни мужчин.

Кейт пошарила рукой на полке и обнаружила там не только достаточное количество посуды, но и небольшие запасы чая и сахара. Мысленно поблагодарив викария и Рут за их заботу, Кейт прикинула, как ей самой улучшить быт переселенки. Она разлила молоко по чашкам и сказала:

— Вам, несомненно, поможет хорошее знание языка, Анна. Надеюсь, что вы быстро обзаведетесь друзьями. Люди на нашей площади живут замечательные!

Анна только затрясла головой:

— Люди шарахаются от Анны, они смеются над ней!

Кейт растерялась, сомневаясь, стоит ли затрагивать такую болезненную тему, как здоровье эмигрантки. Что о нем думает сама Анна? Поколебавшись, она решила говорить откровенно и прямо сказать, что насмешки и оскорбления обусловлены чудаковатыми манерами и неряшливым внешним видом ее новой соседки. А это можно легко исправить!

В первую очередь, подумала Кейт, нужно подобрать для Анны приличную одежду. Выдавшего ей теперешний шутовской наряд чиновника следовало расстрелять: это были жалкие обноски. Нелепое коротенькое платье подчеркивало угловатость ее фигуры, отсутствие чулок или носков обнаруживало волосы, покрывшие ноги. О ее ужасных ботинках Кейт не хотелось даже вспоминать. Их следовало немедленно сжечь и заставить Анну надеть туфли или, на худой конец, сандалии. Платье тоже нужно было отправить в печку, заменив его блузкой со стоячим воротничком и юбкой ниже колен.

Собравшись с духом, Кейт без обиняков начала: — Лучше не скрывать от людей того, что произошло о вами во время войны, Анна. Тогда соседи быстро войдут в ваше положение, да и вам будет легче с ними общаться.

Радцынская долго молчала, раздумывая над ее словами. Кейт с тревогой ждала. Но реакция последовала совершенно неожиданная: вместо взрыва негодования на глазах у Анны выступили слезы. Кейт подошла к ней и обняла за плечи. Анна доверчиво положила ей голову на грудь и расплакалась, как ребенок.

— Все уладится, — успокоила ее Кейт. — Доверься мне! У тебя скоро будет много новых друзей, а эта площадь станет твоим новым домом.

Спустя час, уже в кабинете викария, она говорила:

— Мне плевать на рекомендации Красного Креста! Я считаю, что люди должны знать, что ей пришлось вытерпеть в концлагере. Тогда они поймут, почему она так выглядит и так себя ведет. И нужно оповестить всех об этом как можно скорее, чтобы первое впечатление не успело укорениться.

— Но в Красном Кресте полагают, что как раз этого-то и не следует делать! Такая ситуация может вызвать нездоровый интерес к больной… — робко возразил Боб Джайлс.

— Нет, — уверенно заявила Кейт. — На площади Магнолий этого не произойдет. Здесь живут только хорошие люди.

Боб с сомнением посмотрел на нее и медленно кивнул.

— Вы еще что-то хотите сказать? — спросил он. Идеи переполняли Кейт, и она с жаром продолжила:

— Нужно обращаться с Анной так, как будто ничего странного в ее облике нет. Ей следует обязательно поменять одежду. Лично у меня вещей ее размера нет, но они наверняка найдутся у Гарриетты: она ведь тоже крепкого телосложения. Я уверена, что она с радостью отдаст Анне часть своих блузок и юбок. Ноги у Анны крупные, и первое время она может носить мужские сандалии. Все лучше, чем эти жуткие ботинки. Затем нужно изменить прическу…

Боб мысленно поблагодарил небеса: с помощью Кейт его подопечная быстро преобразится.

— Керри неплохо стрижет и сумеет сделать ей перманентную завивку. Потребуются также чулки, самые простые, нитяные, какие носят Мириам и Хетти. И разумеется, нужно создать уют в ее квартире. Если все жители площади поищут на своих чердаках какие-нибудь ненужные вещи, мы наверняка приведем жилище Анны в божеский вид.

Боб почувствовал себя так, словно бы заново родился.

— Я пойду по левой стороне площади, а вы — по правой, — сказал он, вставая. — Будем стучаться в каждую дверь, и нам помогут. Ну, с Богом!

Когда они вышли из дома, викарий подумал, что поступит мудро, если посоветуется с Кейт и относительно Уилфреда. Эта отзывчивая женщина наверняка сумеет помочь отчаявшимся Дорис и Пруденции.

— Так что если у вас найдутся подходящие вещи, подарите их Анне, она в них нуждается, — закончила свой рассказ Кейт.

— У меня есть две широкие юбки на резинке, купленные в прошлом году в Истборне, несколько ненужных блузок с длинным рукавом, вязаная кофточка и большой плащ, — с готовностью отреагировала Гарриетта Годфри.

Через четверть часа Кейт вернулась домой с огромной кипой одежды в руках.

— Что это? Старье для благотворительной распродажи? — поинтересовалась Керри.

— Это вещи Гарриетты, вполне приличные и почти новые, одна из юбок даже сшита из шелка. — Кейт положила ношу на стул и перевела дух.

— Тебе они явно великоваты. Или ты собираешься потолстеть? — подколола подругу Керри, отлично понимая, что одежда предназначена для кого-то другого.

— Это для нашей новой соседки, Анны Радцынской, — пояснила Кейт. — А ты, я вижу, время даром не теряла! Испекла пирог и целую стопку оладьев. Вот умница! Тебе нужно обязательно познакомиться с Анной. Мы угостим ее пирогом. Кстати, не могла бы ты, когда пойдешь забирать Розу из школы, зайти в магазин и купить все необходимое для домашней завивки волос?

— Пожалуй, смогу, — ответила Керри, сгорая от нетерпения поделиться с подругой радостной новостью: им с мужем отдают квартиру в семнадцатом доме. — Я куплю это сразу, как только заберу у викария ключи от нашего нового жилища! — выпалила она.

Поздравив подругу с радостным событием, Кейт выдержала паузу и сказала:

— Мне тоже нужно кое-что тебе сообщить, но эта история не из веселых. Даже не знаю, как лучше начать…

Как и следовало ожидать, Керри бурно отреагировала на услышанное: ее стошнило. И причиной столь откровенной реакции организма была не столько беременность, сколько ярость. Успокоившись, она предложила:

— Давай поскорее отдадим Анне все эти вещи! Я немного побуду с ней, а ты тем временем обойдешь соседние дома. И пусть Мейвис объяснит ситуацию Билли, пусть скажет ему, что Анна нездорова. Это удержит сорванца от дальнейших выходок.

Подруги так и поступили. И пока ошалевшая от радости Анна в обществе Керри разглядывала и примеряла подарки, Кейт продолжила свою непростую миссию. Возле дома семьи Шарки она замедлила шаг. Занавески на окнах гостиной были, как всегда, плотно задернуты, но Кейт знала, что и Дорис, и Пруденция дома. Доброжелательные люди объясняли их затворничество болезнью Уилфреда, жалостливые утверждали, что у него болят от света глаза. Менее добросердечные говорили, что Дорис стыдится скандалов и безобразий, происходящих в их доме.

— Я своими глазами видел, как Уилфред разгуливал с плакатами, возвещающими о грядущем конце света, по главной улице Льюишема и призывал прохожих покаяться, — рассказывал Альберт, горестно качая головой.

Сама Кейт этого не наблюдала, но предполагала, что в доме номер десять творится что-то ужасное, а потому ее обитатели могут и не обрадоваться незваной гостье. Она прошла мимо и заглянула к Чарли Робсону. Он отдал ей почти новые калоши, объяснив свой поступок так:

— Я их все равно не стану носить. Гарриетта говорит, что в них я похож на афериста.

Кейт ему, разумеется, не поверила. Гарриетта никогда не осудила бы никакой предмет одежды, придающий неряшливому Чарли более-менее благопристойный вид. А во-вторых, слово «аферист» было не из ее лексикона. Но подарок Кейт приняла, так как понимала, что он сделан от чистого сердца. Чарли просто не хотел показывать, что у него добрая душа, и нашел своеобразное объяснение своему щедрому жесту.

Мейвис как раз собиралась на работу и уже переоделась в униформу автобусного кондуктора. Выслушав историю польской эмигрантки, Мейвис воскликнула:

— Что, говоришь, эти фашистские мерзавцы с ней сделали? Я не совсем поняла, что с ней сделали эти немецкие скоты? — Успокоившись, она сказала: — Я знаю несколько польских слов. Пожалуй, после смены я заскочу к Анне и поприветствую ее на родном языке. Из того, что ты говорила, я поняла, что ей необходимо средство для удаления волос. Ну такое, каким мы пользуемся, чтобы не росли волосы под мышками. Им ведь можно убрать ее усы!