Маргарет Пембертон - Площадь Магнолий

— Ну и денек! Отродясь не видела такого! — с чувством воскликнула Керри Коллинз, урожденная Дженнингс. Они с Кейт Фойт улизнули с массового гулянья на площади Магнолий и все еще сжимали в кулаках бумажные флажки «Юнион Джек». — А ты, Кейт?

— И я тоже! — задорно сверкнув голубыми глазами, отозвалась Кейт и пошла на залитую солнечным светом кухню, чтобы вскипятить воду. — Войне конец, Керри!

Ее раздобревшая подруга детства молча плюхнулась в кресло-качалку, стоявшее на веселеньком пестреньком коврике. Кейт сняла с плиты чайник и подошла с ним к раковине.

— Вернее, она вот-вот закончится, — поправилась она, поворачивая кран и пуская воду. — По-моему, война на Дальнем Востоке не затянется надолго. А ты как думаешь?

Празднующие на площади победу над фашистами в Европе местные жители нестройно, но с энтузиазмом затянули «Край победы и славы». Отбивая такт древком флажка, Керри откровенно призналась:

— Плевать мне на Дальний Восток! Ведь там не застрял никто из наших близких. И мой Дэнни, и твой Леон уже дома. А главное — они больше никуда не уедут, слава Богу!

Под окнами зазвучало «Мы встретимся вновь». Керри отшвырнула флажок на кухонный стол, ее обручальное кольцо сверкнуло на солнце, рассыпав по комнате стайку солнечных зайчиков.

Поставив чайник на плиту, Кейт облокотилась на каменную раковину и, словно бы рассуждая вслух, промолвила:

— Так-то оно так, но удастся ли им найти здесь занятие по душе? Твой Дэнни раньше работал на кондитерской фабрике, но вряд ли захочет вернуться туда. И сомнительно, что Леону удастся устроиться судовым механиком. Сейчас все демобилизованные моряки ринутся искать работу, так что даже обыкновенным докером наняться будет нелегко.

Относительно шансов Леона на трудоустройство Керри судить не бралась, зато с энтузиазмом подхватила тему собственного будущего. Ее темно-зеленые лучистые глаза потемнели от волнения, и она с чувством произнесла:

— Мне плевать, чем Дэнни станет заниматься. Главное, чтобы мы больше не расставались. Помнишь, как он завербовался в армию и постоянно был в разъездах? А мы с малышкой Розой жили с моими родителями и бабушкой. Впредь мы повсюду будем следовать за ним, куда бы он ни отправился.

Кейт встревоженно оглянулась на подругу.

— Но вы пока никуда не уезжаете, Керри? Ведь Дэнни будет искать работу где-нибудь неподалеку от дома, верно?

Она не могла допустить, что ее подруга уедет с площади Магнолий, на которой они обе родились и выросли.

Как же она станет обходиться без ежедневного общения с этой острой на язык хохотушкой? Сколько Кейт себя помнила, в доме Керри, где постоянно царили гвалт, шум и хохот, ее всегда принимали как родную.

В собственном доме Кейт тоже было хорошо, но несколько скучновато. Ее рано овдовевший отец, немец по национальности, был человеком замкнутым, любящим читать и склонным к философским рассуждениям; образ жизни их был размеренным и однообразным. Быт полуеврейской семьи Керри, едва ли не все члены которой торговали на рынке, очень оживлял ее монотонное существование.

Лия, бабушка Керри, обожала устраивать сцены и закатывать скандалы — это было ее вторым любимым занятием после стряпни. Следовало отдать ей должное: готовила она отменно.

Ее пес по кличке Бонзо, похоже, искренне верил, что беспрерывным гавканьем и повизгиванием он оправдывает свое пребывание на грешной земле.

Добросердечный отец Керри, англичанин по имени Альберт, настолько привык зазывать во весь голос покупателей на льюишемском рынке, что разучился разговаривать нормально.

— Говори громче, иначе тебя не услышат в Перфлите, — беззлобно подтрунивала над ним Мириам, мать Керри, когда он окликал ее своим громоподобным басом.

Альберт любил жену и не обижался, но привычке оглушать собеседника не изменял.

— Не знаю, — уныло ответила на вопрос подруги Керри. — Возможно, нам придется перебраться на северный берег Темзы — в зависимости от того, где Дэнни предложат работу. Теперь не покапризничаешь.

Как ни беспокоила Кейт перспектива отъезда подруги с площади Магнолий, она улыбнулась: как и все обитатели юго-восточного Лондона, Керри относилась к Темзе с таким трепетом, словно это был по крайней мере Ла-Манш.

Длинная золотистая коса Кейт упала ей на плечо, как сноп пшеницы. Привычным жестом она откинула ее на спину.

— Вот уж чего я не могу представить, так это жизни где-то помимо нашей площади. Где еще в Лондоне найдется местечко, откуда рукой подать и до реки, и до возвышенности?

Керри, привыкшая к шуму и гомону льюишемского базара, была равнодушна к окрестностям Блэкхита и Вересковой пустоши, а потому довольно спокойно промолвила:

— Пожалуй, больше нигде. Ты собираешься заваривать чай? Или мы так и проболтаем до следующей недели?

Кейт улыбнулась и занялась давно уже кипящим чайником. В своем довоенном голубеньком ситцевом платье, недавно перекроенном и перелицованном, с плиссированной юбкой и пышными рукавами, сужающимися к запястьям, она походила скорее на выпускницу школы, чем на двадцатипятилетнюю незамужнюю мать троих детей.

Глаза Керри озорно сверкнули. В детстве она слыла сорвиголовой, и все соседи прочили ей в будущем большие хлопоты. Но не прошло и двух лет после окончания подругами школы, и всевозможные напасти стали сваливаться на благоразумную, добропорядочную, тихую Кейт, а не на безалаберную Керри.

Пока хозяйка насыпала чай в заварочный чайник, взгляд подруги скользнул по фотографии Тоби Харви, стоявшей на полочке серванта. Парень погиб совсем молодым, в двадцать три года, в воздушном бою над проклятыми песками Дюнкерка. Немецкий летчик оказался опытнее отважного английского юноши, совсем недавно севшего за штурвал «спитфайера». Героические обстоятельства гибели Тоби спасли Кейт от злословия и всеобщего осуждения, когда спустя восемь месяцев родился Мэтью. И уж конечно, ни у кого из соседей не повернулся язык сказать худое слово в адрес Кейт, когда она приютила малышку Дейзи, потерявшую во время бомбежки Лондона и дом, и родных.

Глаза Керри озорно блеснули. Нет, вовсе не рождение Мэтью и не появление у него крошечной сестрички-сиротки переполошили обитателей площади Магнолий. Подлинным потрясением для них стал роман Кейт с темнокожим Леоном Эммерсоном. Вот когда поползли злые сплетни и пересуды!

— Хочешь отведать имбирного печенья с чаем? — спросила Кейт, прерывая ход воспоминаний Керри. — Или ты объелась сегодня на пикнике желе и пирожных?

— Я только попробовала чуточку желе! — возмутилась подружка. — А выпечки мне вообще не досталось, об этом позаботились твои детишки и славные отпрыски моей сестрички. Я видела, как Билли и Берил уплетали сладкое за обе щеки.

Билли и Берил Ломакс, племянник и племянница Керри, порой доводили ее до отчаяния. Их любвеобильной и беззаботной мамаше было не до воспитания своих детей и обучения их хорошим манерам. И сейчас, угощаясь имбирным печеньем Кейт, их тетушка жаловалась подружке:

— Видела бы ты, что сегодня утром притащил домой этот проказник Билли! Настоящую бомбу в четыре фута длиной! У него во дворе маленький оружейный склад. Если он в одно прекрасное утро надумает там покопаться, взрывом разнесет всю площадь. Рванет не хуже, чем когда фрицы бомбили нефтеперегонный завод в Вулидже.

Кейт едва не подавилась печеньем, прыснув со смеху. Она обожала сорванца Билли и частенько потчевала его домашними пряниками и лепешками. Особенно ему нравились трубочки с заварным кремом.

— Тебе хорошо смеяться, — мрачно сказала Керри, макая печенье в горячий чай. — Ты ведь живешь на противоположном конце площади. Ему уже тринадцать лет, а ума как не было, так и нет. Помяни мое слово, вырастет головорез и хулиган, если Мейвис и дальше будет позволять ему целыми днями болтаться по улице. Хотя она и неплохо управляется с автомобилем, мамаша из нее никудышная…

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — раздался из прихожей знакомый зычный голос.

Керри закатила глаза к потолку. Хотя она и обожала свою мамашу, но традиционно делала вид, что та замучила ее придирками и нравоучениями.

Не дождавшись ответа, в кухню вплыла Мириам Дженнингс собственной персоной.

— Какого черта, хотелось бы мне знать, вы тут торчите, когда на площади идет такое гулянье? — весело воскликнула она, звеня металлическими бигуди. Ее грудь обтягивала пестрая, яркая шаль, прекрасно сочетающаяся с передником на животе. — Мейвис хочет, чтобы как можно больше народу оценило ее исполнение буги-вуги. А чай у вас свежезаваренный? Я бы тоже выпила чашечку!

— Чай отменный, мама. Но смотреть, как Мейвис будет развлекать публику, я не намерена. Мне этот цирк не интересен, — резко ответила Керри. — Я сыта им по горло!

Мириам выдвинула из-под стола табурет и села.

Пока Кейт доставала из серванта чашку и блюдце, она огляделась по сторонам и, понизив голос до шепота, озабоченно промолвила:

— Я надеялась застать у вас Кристину, она как сквозь землю провалилась. Вот уже битый час нигде не могу ее найти!

— Мама, Кристина взрослая женщина, — заметила Керри, барабаня пальцами по столешнице. В последнее время она так раздобрела, что, похоже, в скором времени ей предстояло перешивать весь гардероб. — К тому же она терпеть не может многолюдных сборищ. Скорее всего выгуливает Бонзо.

Поколебавшись, Керри все-таки взяла еще одно печенье, решив, что оно ничего не изменит.

— Нет, собака дома, твой папаша только что вылил на Бонзо холодную воду, чтобы тот не приставал к овчарке Чарли Робсона.

Кейт снова поперхнулась.

— Да что ты несешь, мама! Как же Бонзо мог запрыгнуть на здоровенную Куини, он же еще щенок! — возмутилась Керри.

— Щенок-то щенок, но кобель и резв не по годам, — парировала Мириам и, едва не перевернув стол грудью, ухватила банку и пододвинула ее поближе к себе. — Как бы ни относилась Кристина к шумным сборищам, ей следовало бы прийти на сегодняшнее торжество, — продолжала рассуждать она. — Ведь она наполовину еврейка, хоть и немецкая. Если уж не отмечать победу над нацистами, тогда чему вообще радоваться?