Лика взяла меня за руку, и осторожно ступила в сторону дома. Видимо на противного старикана она тоже реагировала, как на угрозу.

— Тебе…

— Со мной всё будет хорошо, — Лика обернулась и улыбнулась, но я знал, что ей трудно, — Я справлюсь, Хан. Должна, ради тебя!

Я застыл взглядом на её лице и четко произнес:

— Это мой выбор! Я хочу быть с тобой! И ты не должна никогда корить себя за что либо! Ты виновата в одном!

— Это в чем? — Лика прищурила глаза, а я прицыкнул и ответил:

— В том что совратила малолетнего идиота, и в том что упрямая ослица. Не будешь меня слушаться, вот тогда и поговорим о твоих провинностях, — резко ответил, и потащил её к дому, а потом ощутил, как она прижалась к моей руке, и словно спряталась за ней и моей спиной, переплетая наши пальцы.

— Саранхэ, ё… — её тихий шепот, сквозь улыбку, пока мы идём к крыльцу, и мой уверенный ответ:

— Хоть что-то правильное выучила.

— У меня будет много времени, чтобы выучить больше.

— Это факт, наэ хетсаль!

Эпилог

Штат Техас. Ранчо "Анна-Мария". Шесть лет спустя.

— На огромной горе, которая опушкой леса доставала до самих небес, жил простой ремесленник. Молодой господин был юн и красив. Строил диковинные домики из бамбуковых ветвей для птиц, разговаривал с холодным горным ветром, и умел видеть то, чего не видел никто. Он мог распознать свет и тьму внутри любого. Одним взором зорких глаз, в которых светилось небо, сумел бы побороть любого обидчика. Юный и смелый господин, веривший в небесную благодать был и сам с небес. Каждую ночь, когда на город в низине у подножия опускалась тьмы вонхви, юноша обращался небесным ящером. Красивым змеем, с серебристо-голубой чешуёй, которая разбрызгивала свет над тьмой и уничтожала всё, что хотело навредить его подданным. Однажды юноша в обличии человека решил спуститься в город. Надел шелковистые одежды, заплел длинные темные волосы, в которых была видна серебристая крошка звёзд, и спустился вниз. Он думал, что его встретят с почестями, отблагодарят за защиту, но люди испугались слишком красивого молодого мужчину и хотели забросать его камнями. Но внезапно перед ним встала хрупкая девушка и приняла весь гнев зависти людей к юноше на себя…

Я тихо перевернула страницу, и посмотрела на Анну, которая опять прикинулась, что спит.

— И что было дальше? — она обернулась в моих руках и потерла рукой правый глаз, зевая.

— А дальше время спать! — я погладила её по маленькой головке, и мои пальцы прошлись в смолянистых мягких прядях.

— Нет… Ну ещё чуть-чуть… Оммааа… — она опять зевнула, но как всегда начала канючить, и я погладила её ещё раз, смотря на то, как она копирует поведение Хана.

Во мне каждый раз разливалось что-то необъяснимое. Это чувство не опишет ни одно слово. Я никогда не смогу объяснить простыми словосочетаниями, как можно ощутить счастье.

— … Девушка достала маленькую чешуйку и грозно вскричала: «Это небесный дракон! Это наш защитник! Смотрите!" И показала всем маленькую чешуйку, которую сжимала, как наивысшую ценность. Юноша вскинулся, и его сердце затрепетало. Он с нежностью посмотрел на девушку, но ушел. Обратился красивым небесным ящером, оставив ей часть себя навсегда…

Я услышала тихое и ровное дыхание, и прикрыла глаза вдыхая её запах. Она даже пахла как он. Мне было настолько хорошо, что я не могла поверить в подобное, каждый раз, когда чувствовала это.

— Спи… — тихо поднялась и укрыв свою малышку стёганным одеялом, поцеловала и выключила ночник.

Обошла горы разбросанных игрушек, палатку, которую соорудил Хан прямо посреди комнаты, и тихо прикрыла за собой дверь.

Этот дом был как крепость из дерева и пах точно так же. Свежим деревом и моим Ханом. Всё было построено его руками, он как одержимый бегал за рабочими, ездил сюда каждые выходные из коттеджа на озёрах, в котором мы жили первые пол года.

И теперь я тихо открывала двойные двери, и выходила на крыльцо нашего дома, чтобы увидеть огромное звёздное небо над головой, услышать, как шумит поле из кукурузы прямо передо мной, а в конюшнях как всегда горит свет.

Поэтому укуталась в плед и тихо пошла в сторону одной из них. Вчера привезли новых жеребцов и мы с девочками ещё не успели обустроить стойла, и скорее всего Хан опять собрался торчать там до утра.

Это были огромные помещения, в которых мы держали лучших скакунов для скачек. Красивые и благородные животные, которые стали моим лекарством. Я ухаживала за ними, как за собственными детьми, и наконец нашла то, что приносило мне удовольствие. Поэтому я тихо ступала между стойл и каждый из них со мной здоровался и фыркал, постукивая копытами.

И лишь в конце я увидела своего мужчину. Привалилась к косяку одного из стойл, и просто смотрела. Он стал другим за эти шесть лет. От того мальчика почти не осталось и следа. Разве что его взгляд и сам Хан. Тот, который всегда был рядом со мной. Он тяжело работал, постоянно вел переговоры все с новыми фирмами, привозил самых лучших жеребцов, чтобы мы жили так, как он хотел.

Нет, мой мужчина не спрашивал чего я хочу, по диким и совершенно идиотским причинам, он сам знал, что нужно нам и делал это. Вопреки всему, и не без ссор и проблем, мы охраняли наше счастье как могли. А Хан менялся на глазах, и это помогало прийти в себя мне. В первый месяц после того дня, когда я увидела снова того мужчину, я не могла выйти из клетки никак. Не могла, пока не пришел Хан. В тот самый вечер, в больничной палате, когда он пробыл со мной до самого рассвета, я поняла, что получила слишком большой подарок от бога, не смотря на то, что прошла. Поэтому каждый день, на протяжении всех этих лет, я любила так и с такой силой, чтобы этому мужчине никогда не пришлось больше пережить тот ужас. Я стала одержима его желаниями, его улыбкой, и его счастьем. Для меня было главным одно — мой Хан. А потом и наша Анна. Больше в этом мире не существовало почти никого. Только он и наша дочь.

— Ты ещё долго будешь пялиться на мой сексуальный зад, или обнимешь меня?

Я подошла к нему со спины, и обняла, положив на неё голову. Хан продолжал расчёсывать рысака, а я тихо спросила:

— Когда ты приехал?

— Час назад. Не стал будить вас, думал что спите, — он остановился и бросил расчёску в сторону, сняв грубые рукавицы, и отправив туда же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А потом развернулся и прижал к себе, заглядывая в глаза:

— Ты уставшая, наэ хетсаль! Что случилось? — прошептал и зарылся всей пятернёй в мои волосы, массируя затылок, — Опять Анна капризничала?

— Нет, но ты продолжай! Это охренительно приятно!

— Эксплуататорша! — тихий гортанный шепот пронесся у моих губ, и я растворилась в глазах напротив, потому что так мог целовать только Хан.

Ненасытно, с силой и забирая все без остатка. И чем старше он становился, тем сильнее нуждался во мне, а я в нем.

— Анна точно спит? — Хан подхватил меня под бедра, и я усмехнулась ему в губы, пока он шел в сторону выхода.

— В прошлые сто раз, когда она соскучилась по папе и не видела его хоть пару часов… — он толкнул дверь ногой и она хлопнула за нашей спиной, — …нет. Анна совершенно точно окажется у нас в спальне.

— Тогда госпожа, мы переходим в режим экстрим, потому что я сожрать тебя готов прямо в этом кукурузном поле! — Хан застыл посреди двора, и начал осматривать мое лицо, — Знаешь, а смотреть на тебя на фоне такого шикарного вида над головой, вообще оргазм. Идём…

— Нет… Я на такой экстрим не согласна, — начинаю брыкаться, но кто меня слушает.

Этот болван начинает уверенно идти прямо в кукурузу, а потом резко тормозит, и кривит красивым лицом. Его глаза становятся ещё уже, и я вижу лишь часть темных омутов.

— Ты простынешь! Поэтому я передумал! Идем в другое место, — тихо шепчет, а потом заговорщицки добавляет, — Я кое-что тебе покажу, пока наша заноза не нашла и этот "домик".

— Ты построил лежбище для постельных утех в кукурузе? — хватаюсь за его плечи удобнее, а он хохочет.

— Бери выше! Я выстроил целый дом на дереве.

Я вскинула брови, и вот вообще не поняла, как упустила такой момент из виду.

— Это когда ты успел? — мы обошли правые конюшни, и встали перед несколькими деревьями, за которыми, начиналась гряда холмов, и это уже были земли Лакфортов. Наших соседей.

— Смотри! Ей понравится? — он опустил меня на ноги, и развернул к тому, что называл "домиком на дереве".

— Хан, она не выйдет отсюда никогда. Мы потеряем ребенка для общества. Это же дворец, а не детский домик на дереве.

Хан обнял меня со спины, и мягко поцеловал в шею:

— Ты хотела чтобы я построил сарай для нашей дочери? — губы повели вверх, по скулам и щеке, а я начала чувствовать истому по всему телу.

Это настолько нежное и теплое чувство, что мои глаза закрылись сами, а дыхание стало тяжёлым, с гулкими ударами в груди. Так было всегда, когда я тонула в этом мужчине. Просто забывала, где мы, что вокруг, а иногда и не хотела этого замечать.

Как сейчас, когда держалась за его плечи, целовала в ответ и забывала обо всем. О том, что прижата к жёсткому стволу дерева, о том, что вокруг нас гулял прохладный ветер. А всё потому что, могла замечать лишь его глаза, чувствовать лишь его движения во мне, и то насколько это было нежно, насколько это всё было моим. Хан был моим…

Сейчас, оборачиваясь взглядом назад, в своё прошлое, мне порой становится страшно. Настолько, что я закрываю с силой глаза и отгоняю саму мысль, что могла и не встретить его. Могла и дальше оставаться в своей клетке, и жить только ради борьбы со своей и чужой болью.

Мне страшно, что он мог и не захотеть построить мир, в котором я проснулась на следующий день, вышла во двор, и смотрела на то, как Хан катает на лошади Анну, а она кричит: "Вперед, аппа! Хочу быстрее!" И звонко смеётся.