Айя Субботина - Плохиш

Влада посмотрела в окно – до дома всего пара кварталов.

Вышла прямо на проезжую часть, медленно перешла на тротуар, плотнее запахивая пальто на груди – под ним была домашняя пижама. Мать привезла на выписку джинсы и свитер, но она категорически отказалась переодеваться. Хотелось еще немного побыть в этой последней шелухе детского уюта.

К счастью, никто из родителей не стал ее догонять. Наверняка теперь им будет, о чем поговорить. Или даже покричать.

Звонок Никиты застал ее как раз, когда Влада повернула во двор перед домом.

Первый его звонок был неделю назад, когда она только-только вышла из гриппозной горячки. Влада не нашла моральных сил, чтобы сказать то, что собиралась сказать. Момент и сейчас бы неподходящий, но эти вещи больше нельзя было пускать на самотек.

— У тебя все в порядке? Как ты? – обеспокоенно спросил Никита, когда они обменялись стандартными немного суховатыми приветствиями.

Влада вовремя вспомнила, что в прошлый раз так торопилась закончить разговор, что ни слова не сказала о своей болезни.

— Я немного приболела, но уже все в порядке. – Влада подавила приступ кашля, обогнула большую лужу, собираясь с мыслями для дальнейшего разговора. – Извини, что не сказала сразу.

— Сейчас все хорошо? – В его голосе сквозило беспокойство.

— Да, конечно. Не о чем беспокоится. Извини, что не смога встретит тебя в аэропорту.

— Ну так если болела.

— Никита, я ушла из «Пересмешника».

Точнее было бы сказать, что ее «ушли»: ну а кому понравится стажерка, которую исчезла из поля зрения, так толком и не приступив к своим обязанностям? Влада была где-то даже рада такому повороту. И подбадривала себя поговоркой о том, что свято место пусто не бывает. Наступающий Новый год казался таким символичным, что начинать новую жизнь хотелось с совершенно чистого листа.

— Я скажу Павлицкому... - начал было Никита, но Влада перебила его.

— Не стоит, Никита, так правда лучше. Я не подхожу для такой работы, это же очевидно.

— Мне – нет, - упрямо ответил он.

— Послушай, - Влада набрала в легкие побольше воздуха. – Пока тебя не было... В моей жизни кое-что произошло.

Она сделала паузу, хоть была уверена, что сможет сказать все одним махом. И Никита воспользовался этим, чтобы огорошить ее новостью:

— Мне предложили другую работу. Я ухожу из универа. И нам больше не придется прятаться.

Влада сглотнула, прикрыла рот ладонью, чтобы не выдать себя тяжелым вздохом. Зачем он сказал это теперь?

— А я ухожу от тебя, - тихо сказала Влада. – Прости. Считай, что тебе просто не повезло со мной связаться. Дело не в тебе. Я ... слишком чокнутая для такого, как ты.

И разорвала звонок. Это было малодушно: закончить разговор вот так, даже не дав Никите право на последнюю реплику, на вопрос «почему?». Пусть придумает сам, найдет самое оптимальное объяснение. Позлится, а потом обязательно простит. И, конечно же, даст себе зарок больше никогда не связываться со студентками.

Она просто не могла быть сейчас с ним. Да что там – не могла быть ни с одним другим мужчиной, кроме единственного, который опять ушел из ее жизни. Нужно еще раз переболеть этой болезнью, собрать нервы в кулак, выработать какие-то приемлемые реакции. Или – продолжать верить. Ждать, что однажды Стас снова ворвется в ее жизнь. Ведь в то утро они оба знали – нитка между их сердцами может быть сколько угодно длинной, но она существует и ее так просто не разорвать.

Патологическая любовь? Вероятно. Ну и что? Если ее сердце не умеет любить иначе, так ли важно ломать себя под чужие правила? Кто-то может плюнуть, растоптать и пойти дальше. Она может спрятать слабый огонек надежды в ладони и оберегать его столько, сколько понадобиться.

До следующей встречи.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Октябрь, десять месяцев спустя

— Ну-ка, виноватая дважды Владислава Егорова, подставляй свой бокал.

Егор Семенов, теперь уже ее напарник, демонстративно тряхнул бутылкой шампанского, пугая девчонок возможным фейерверком сладких пузырящихся брызг. И таки выполнил угрозу – пробка сорвалась с бутылки, вино, пенясь, выплеснулось на стекло.

— Совсем из ума выжил, - проворчала Катерина Викторовна, «гроза и строгость» «Третьего Национального». И фыркнула, когда Егор налил ей «шипучего» на дно. Подтолкнула его локтем, мол, жалко тебе что ли.

— Ох уж эти женщины, - Егор демонстративно приложил руку к груди, изображая тяжелое ранение гневным взглядом, но на этот раз наполнял хрусталь медленно, до самого края. – Ваше Величество довольно?

— Я подумаю, - то ли в шутку, то ли всерьез, сказала Катерина Викторовна, строго следя за тем, чтобы у всех присутствующих было налито. И, откашлявшись, как всегда взяла на себя роль первого голоса коллектива. - За новую ведущую «Доброе утро, страна!», Владиславу Егорову! Этому каналу нужна свежая кровь. Надеюсь, девочка, твоя улыбка по утрам будет делать сердца мужчин мягче и добрее. И – до дна!

Влада попыталась отделаться одним большим глотком, но под стройное хором «пей до дна, пей до дна!» пришлось выпить все. И со смехом покривиться от щекочущих ноздри пузырьков. Сладость Cinzano Asti растеклась по горлу, согрела желудок приятным теплом.

— Ну а это – подарок ко Дню рождения! – громко сказала ведущая прогноза погоды, Алина Зайцева, трижды побывавшая замужем за последние два года.

Девчонки, еще одна пара ведущих - Света и Оля, словно фокусницы, выудили из-под стола огромную, перевязанную бантом коробку. Влада даже икнула от неожиданности, но, подбадриваемая взглядами коллег, развязала ленты, сняла крышку. Внутри лежали... валенки. Украшенные стразами и ленточками.

— Вот вы черти! – Влада от души рассмеялась.

Называется, если постоянно жаловаться, что мерзнуть ноги, Вселенная услышит. В данном случае – Вселенной «поработали» коллеги.

— Это не все, там еще есть! – Нетрепливая Оля, кучерявая, как полноватый черный пуделек, вынула валенки, а следом – клетчатый сине-красный плед. – Будет, под чем спать на поздних эфирах.

Влада, стараясь сдержать слезы, дрожащими руками приняла подарок, и тут же укутала в него плечи: плед оказался длинным, тяжелым, и в самом деле мог послужить заменой одеялу. Судя по всему, как минимум пару дней в неделю ей придется оставаться в студии на ночь.

Двадцать лет.

Влада скользнула взглядом по отмеченной в календаре дате – ребята обвели ее клиновым листочком и закрасили жгучим оранжевым маркером, и вот – не успела она приехать с тортом и бутылкой вина, устроили поздравления. Влада даже не надеялась: все-таки новый сотрудник, пять месяцев в штате, что говорится, «на подхвате», и лишь по совершенно фантастической случайности – ведущая утреннего эфира. И такой теплый прием.

Телефон завибрировал в кармане входящим вызовом. Она взглянула на экран, мысленно пожелала себе терпения и, извинившись, вышла в коридор. Разговоры с матерью в последнее время были не то, чтобы приятными, если не сказать – тяжелыми.

— Ты могла бы позвонить мне сама, - без вступления, обиженно плаксивым голосом, сказала мать на том конце связи. – Ждала, пока я первая поклонюсь?

— Мы говорили позавчера, - терпеливо напомнила Влада. – Я много работаю, у меня день по минутам расписан. Мы договаривались, что я буду звонить два раза в неделю.

— Ты принесла угощение?

Мать словно и не услышала ее слов. В этом – вся она. Все должно быть «по заведенному»: угощения коллег домашним тортом, чаепитие, шампанское. Мать жила в том мире, где женщина должна умереть – но сделать все правильно. Даже если торт придется печь в те жалкие крохи времени, которое отведены на сон. Влада уже и забыла, когда нормально высыпалась. Точно в другой жизни. Поэтому торт был заранее заказан в пекарне, и по вкусу ничем не уступал домашнему: полтора килограмма бананового суфле с молочным шоколадом и пропитанными ромом бисквитами коллеги растащили за минуту.

Вот только матери об этом знать не обязательно.

— Все хорошо, мам. – Влада улыбнулась, выуживая из памяти запах ее фирменной выпечки. – Не переживай.

— Ты зря волосы обрезала, - всхлипнула Елена Николаевна.

Опять? Влада вцепилась в перила свободной рукой, сжала так сильно, что побелели костяшки. Месяц уже, как мать не упускает случая ткнуть носом в то, что непокорная, вырвавшаяся из-под родительского колпака дочь, превратила роскошную косу в биозавивку чуть ниже плеч. С каждым таким укором Влада начинала все больше склоняться к мысли, что ее волосы матери дороже, чем она сама. Иначе, почему ничего не сказала о первом эфире? Не похвалила, не сказала, что гордится. Когда, почти год назад, она ушла из дома практически в чем была, родители наперегонки кричали вслед: «Одумаешься – и назад прибежишь!» Не одумалась, не прибежала, не пропала – и сама, своими силами, бессонными ночами и работой без выходных поднялась от сценаристки утренних новостей до ведущей. Но для матери всех этих заслуг словно не существовало. Была лишь отрезанная без спроса коса – трагедия, достойная театральных подмостков.

— Все хорошо, мам. Встретимся в воскресенье, у меня будет пара часов свободного времени. И не забывай пить свои лекарства от сердца.

Закончив разговор, Влада потихоньку оперлась спиной на стену. Здесь было прохладно – то, что нужно. Привести мысли в порядок, затолкать обиду в дальний уголок сердца. Почему-то, невзирая на холодные, натянутые отношения с семьей, которая так и не простила дочери побег, хотелось услышать хоть пару теплых слов. Что-то до дикости банальное, вроде «мы тебя любим, мы тобой гордимся, ты смотри, настоящая ведущая на национальном канале – и все сама, на тебя вся страна теперь смотреть будет...» Ни слова. Только. Одна. Проклятая. Коса.