Джеки Коллинз - Плесните любви, пожалуйста!

Когда она решилась поговорить с Джероми еще раз, тот отреагировал куда прохладнее.

– Разве я виноват, что ваши с Теем фотографии то и дело появляются в самых популярных журналах? – парировал он, величественно выпятив нижнюю губу. – Люди знают тебя в лицо, детка, и тут уж ничего не попишешь. Не понимаю только, почему тебя это так расстраивает? Для нашего бизнеса это лишь на пользу. Привыкай, детка, или же старайся не попадать на страницы журналов.

Возразить было нечего – их с Теем снимки появлялись в журналах достаточно регулярно. «Хит» и «Клоузер» часто публиковали их фотографии на обложке, «Хелло» и «О’кей!» делали о них целые фоторепортажи, а уж в Интернете их снимки можно было найти вообще без какого-либо труда. Миллионы поклонников ежедневно посещали страничку Тея в «Фейсбуке» и «Твиттере», где он частенько вывешивал домашние фото, сделанные им собственноручно с помощью подаренного ему Эшли ко дню рождения дорогущего «Никона». Об этом подарке она успела тысячу раз пожалеть, поскольку Тей так и норовил застать ее врасплох. Он снимал ее полуодетую, спящую, непричесанную, а потом выставлял эти глупые фото на всеобщее обозрение.

Иными словами, Джероми был прав: лицо Эшли действительно можно было увидеть во всех популярных журналах, и это действительно было полезно для бизнеса, так что в конце концов она перестала жаловаться.

И все равно Эшли хотелось добиться чего-то самостоятельно.

Элис переехала к ним в дом чуть не в тот же день, когда Эшли предупредила ее об их с Теем отъезде, хотя никакой особой необходимости в подобной спешке не было.

– Но, мама, мы же уедем только через неделю! – восклицала она, но все было тщетно. Элис была только рада выбраться из своей крошечной квартирки.

– Я знаю, дорогая, – отвечала она, – но я хочу, чтобы детки ко мне привыкли. Ты ведь не возражаешь, Тей?.. – добавляла Элис, жеманно улыбаясь своему красавцу зятю, которого, преодолев свои расистские комплексы, она теперь просто обожала.

Тей кивал. Ради мира в доме он был готов на многое.

Сейчас они все вместе сидели за ужином в столовой особняка, и Элис снова и снова повторяла, как им следует себя вести во время предстоящего путешествия.

– Вам придется как минимум трижды в день менять туалеты, то есть переодеваться, – вещала она. – К завтраку, к обеду и к ужину полагается выходить в разной одежде. Я читала, что так поступают все состоятельные люди, когда путешествуют на своих роскошных яхтах.

– В самом деле? – недоверчиво протянула Эшли. – И где ты это читала, мама?

– В Интернете, – не моргнув глазом, ответила мать и тут же поделилась с ними еще одной вычитанной в Сети мудростью: – И не берите с собой рваное или ношеное нижнее белье. На яхте наверняка есть специальные люди, которые будут заниматься стиркой. Вы же не хотите, чтобы они потом болтали – мол, супруги Шервин экономят на трусах и прочем?

– Черт побери, с моими трусами им придется повозиться! – грубовато пошутил Тей. – Там полно отпечатков.

Эшли недовольно нахмурилась.

– Не поощряй ее, – резко сказала она. – И потом, ты же знаешь – я не переношу твоих двусмысленных шуточек.

– Не сердись, Конфетка, я ведь просто шучу, – ответил Тей, гадая, каковы его шансы получить свое сегодня вечером.

– Ты шутишь, а она – нет, – прошипела Эшли. – Мама верит всему, что находит в Сети.

– Думайте как хотите, – величественно промолвила Элис, – но я знаю, что говорю. Я сама читала, как нужно себя вести.

– А где именно, позволь спросить? – поинтересовалась Эшли.

– Я ввела в поисковую строку «правила этикета для яхтсменов», – ответила мать. – И «Гугл» выдал мне несколько очень полезных ссылок. Кстати, вам известно, что по окончании путешествия непременно нужно дать обслуживающему персоналу на чай?

– Спасибо, что предупредили, – весело сказал Тей. – Придется разбить мою глиняную копилку.

– Это не шуточки, – возмутилась Элис и погрозила супругам пальцем. – Прислуга любит болтать. Вам же не хочется, чтобы вас считали скрягами?

Тей самодовольно ухмыльнулся.

– Еще не было такого человека, который назвал бы меня жмотом.

Эшли почувствовала, что с нее достаточно.

– Я иду спать, – объявила она, вставая.

– Но ведь еще нет и девяти, Конфетка, – возразил Тей.

– Я устала.

Устала? А как насчет перепихнуться по-быстрому?

Не знаю. Может быть. А может быть, и нет.

– Тогда я с тобой, – сказал Тей и тоже поднялся.

– Эй, а как же я? – обиженно пробормотала Элис. – Мне-то что делать?

– Не знаю, – пожала плечами Эшли. – Залезь в «Гугл», может, сумеешь выкопать еще какую-нибудь бесполезную информацию.

– Я только хотела помочь, – возразила ее мать. – Но если вы и без меня все знаете…

– Ты права – я знаю все, что мне нужно, – отрезала Эшли и быстро вышла из столовой.

Элис повернулась к зятю.

– Ну вот, обиделась… Разве я что-то сказала не так? – растерянно спросила она.

Тею стало ее жалко. Когда Эшли была не в настроении, доставалось обычно и правым, и виноватым, и вообще всем, кто попадался под руку.

– Я думаю, у нее просто болит голова, – дипломатично сказал он. – С ней это бывает.

– Не понимаю, почему Эшли думает, что она может вымещать свое плохое самочувствие на мне? – проворчала ее мать. Почувствовав поддержку, она несколько приободрилась. – Я воспитывала ее практически одна, я жертвовала для нее всем, и что я получила взамен? Ее отец оставил нас, когда Эшли было шесть, но я не сдалась, не опустила руки! Я продолжала работать и делала для нее все!.. – У нее задрожали губы. – Моя маленькая девочка никогда ни в чем не нуждалась. Уроки пения, танцевальный кружок, музыкальная школа – у нее было все. Я сама возила ее на прослушивания. Если бы Эшли не вышла за тебя, она могла бы стать звездой. Настоящей, большой звездой!

– Не сомневаюсь, – кивнул Тей, прикидывая, как бы повежливее прервать поток тещиного красноречия и пробраться в спальню, пока Эшли еще не заснула. – Но знаете что? Эшли – звезда для меня, а это главное, верно?

И с этими словами он поспешил за женой.

«Буду в Париже рано, – писала Хван в смс-сообщении. – Будь добр, зарезервируй для меня номер в отеле».

«Никаких отелей! – ответил Флинн. – Будешь жить у меня. Напиши точнее, во сколько прилетишь».

Получив еще одну эсэмэску с указанием примерного времени прилета, Флинн отправился в аэропорт, чтобы встретить Хван и отвезти к себе.

Он приехал слишком рано. Какое-то время Флинн убил, просматривая журналы в киосках, потом купил номер «Ньюсуик» и, устроившись в общем зале, стал ждать.

Рейс из Сайгона опоздал почти на час. Когда Хван, двигавшаяся решительным, целеустремленным шагом, появилась из ворот таможни, Флинн заметил ее сразу. Не заметить ее было трудно – куда бы Хван ни направилась, она повсюду привлекала к себе внимание. Несмотря на небольшой рост и хрупкое телосложение, она была настоящей красавицей. Блестящие черные волосы, большие миндалевидные глаза, полные губы и упругая попка так и притягивали к себе мужские взгляды.

Да и женщины тоже поглядывали в ее сторону.

«Ничего удивительного, – подумал Флинн и помахал Хван рукой. – От нее буквально исходят «розовые сигналы», не почувствовать которые просто невозможно».

Заметив Флинна, Хван все тем же решительным шагом направилась в его сторону. Путешествовать она предпочитала налегке – никакого багажа у нее с собой не было, если не считать большой спортивной сумки через плечо, в которой, по-видимому, находилось все необходимое.

– Ты без вещей? – на всякий случай уточнил Флинн, приветственно чмокнув ее в щеку.

– Это все, – ответила Хван, показывая на свою сумку. – Ты же знаешь, мне много не нужно.

Флинн все же попытался взять у нее сумку, но она лишь насмешливо взглянула на него.

– Ты действительно думаешь, что я не в состоянии донести до машины собственные вещи?

Флинн только головой покачал, но в глубине души был доволен. За то время, что они не виделись, Хван нисколько не переменилась и по-прежнему пользовалась любой возможностью, чтобы утвердить свою независимость и самостоятельность. Даже когда они вместе бывали в «горячих точках», районах катастроф и в других опасных местах, Хван настаивала, чтобы к ней относились так же, как к любому из журналистов-мужчин.

Что ж, раз она так хочет – так тому и быть.

В город они вернулись на такси. Собственной машины у Флинна не было – он никогда не задерживался в Париже слишком надолго, чтобы это имело какой-то смысл. Квартира, которую он снимал уже много лет, тоже была небольшой, с одной спальней, и он заранее решил, что уступит ее Хван, а сам будет спать на диване в гостиной. Но когда он рассказал о своих планах гостье, она рассмеялась ему в лицо.

– Нет, Флинн, это твоя кровать, вот ты на ней и спи. Диван меня вполне устроит.

– Ну ты и упрямая, – покачал головой Флинн. – Впрочем, как всегда.

– Вот именно, – подтвердила она с легкой улыбкой.

Оставив вещи в квартире, они снова вышли в город, чтобы пообедать в ближайшем бистро, где Флинн всегда питался, когда наезжал в Париж. Хван пила красное вино и рассказывала о своих вьетнамских делах – о детях, которых она навещала, о женщинах, которым приходится преодолевать невероятные трудности, чтобы просто выжить.

– Ты не представляешь, в какой нищете они живут! – восклицала она с горячностью.

Флинн представлял, но все равно кивал в знак сочувствия. В мире было много нищеты и много страданий, о которых никто не знал до тех пор, пока кто-нибудь – он сам, Хван или кто-то из коллег-журналистов – не исследовал проблему, чтобы подробно о ней написать.

Потом заговорили о нем, о его последнем задании. Когда Флинн рассказал, где побывал и что видел, Хван сказала: