Джеки Коллинз - Плесните любви, пожалуйста!

– Тогда не понимаю, почему ты не снимаешься в порно.

– А тебе бы этого хотелось? – Клифф снова усмехнулся и, сняв со спинки дивана брюки, быстро их натянул.

– Нет, – твердо ответила Энид. – Должно быть, я – одна из тех немногих женщин, которым не хотелось бы видеть твой член, твои шарики и прочее.

– Старая лесба!

– Да, дорогой. И нисколько этого не стыжусь. Больше того, я люблю женщин почти так же сильно, как ты.

– За исключением Лори.

– Она – не женщина, она – хищница, – резко сказала Энид. – И к тому же она тебе не подходит. Я уверена, что Лори…

– Ради бога, Энид!.. – Клифф покачал головой.

– Только не женись на ней, и все будет в порядке. Это единственное, о чем я тебя прошу.

– Жениться на Лори?! – воскликнул Клифф и презрительно фыркнул. – Кто говорил о женитьбе? Да с чего ты вообще взяла, что я собираюсь же… совершить что-либо подобное?

– Ты, возможно, и не собираешься, но малютка Лори может иметь на сей счет собственные планы, – заявила Энид, складывая руки на груди. – И вообще – тебе пора. Это непрофессионально заставлять людей ждать.

– Правда, что ли? – Клифф заозирался в поисках майки.

– Правда. Кстати, когда у тебя будет свободное время, я хочу, чтобы ты ответил мне на пару вопросов, – добавила она, помахивая перед его лицом розовым конвертом из плотной дорогой бумаги.

– Что это? – спросил Клифф, натягивая свежую футболку с абстрактным рисунком на груди.

– Приглашение. Думаю, ты будешь доволен.

– Приглашение? О, нет!.. – простонал Клифф. – Меня тошнит от всех этих официальных и полуофициальных приемов. Я уже на стольких побывал – на всю жизнь хватит! Знаешь что, Энид, придумай-ка какой-нибудь предлог, чтобы отказаться, о’кей? Здесь, в Лос-Анджелесе, что ни день – то прием, церемония или еще какое-нибудь шоу. Ходить на все – никакого времени не хватит, так что я пас. Определенно.

– Это совсем другое, – пояснила Энид и, видя, что Клифф протягивает руку, проворно отдернула конверт и спрятала его за спину. – Я все тебе расскажу, когда ты вернешься. А сейчас – марш на площадку, ты и так уже опаздываешь.

– Слушай, это уже чересчур! – возмутился актер. – Ты разговариваешь со мной, как с двенадцатилетним мальчишкой!

– А что делать, если ты ведешь себя как двенадцатилетний? – парировала Энид.

– Когда я вернусь, – «страшным» голосом произнес Клифф и зловеще нахмурил брови, – мне, наверное, все-таки придется тебя уволить! Ты совершенно не уважаешь человека, который платит тебе деньги! Огромные деньги!

– Поговорим об этом, когда вы вернетесь, мистер Бакстер, – отрезала Энид ледяным тоном. – А сейчас – поторопитесь, сэр!

– Вот так-то лучше! – ухмыльнулся Клифф и вышел из трейлера.

Люка Перес с удовольствием вытянулся в полосатом шезлонге, подставляя лучам солнца стройное, тренированное тело тридцатилетнего мужчины, пребывающего в отменной физической форме. Из одежды на нем были только голубые плавки и солнечные очки, гладкая смуглая кожа, смазанная специальным питательным кремом, блестела от проступившего пота. На столике рядом стояли высокий бокал с охлажденным мохито и хрустальное блюдо со спелыми вишнями; лежали несколько развлекательных журналов, айфон последней модели, часы «Шанель» в платиновом корпусе и дюжина серебряных распятий на тонких кожаных ремешках. Глаза Люки под очками были прикрыты, но он не спал, точнее – не совсем спал. Было очень приятно лежать вот так, ничего не делая, то погружаясь в приятную полудрему, то снова пробуждаясь и давая мыслям свободно блуждать. Ничто не беспокоило Люку, ничто не тревожило и не смущало. Позабыв о делах, он полностью отдался праздному времяпрепровождению, совершенствуя загар и размышляя о вещах легких и приятных. Погода располагала к блаженному ничегонеделанию. Небо было ясным, солнце – теплым и ласковым, а налетавший с океана ветерок – прохладным. О чем-то подобном Люка и мечтал все время, пока переезжал из страны в страну с мировым турне, первая половина которого оказалась несколько напряженнее, чем он рассчитывал. Сейчас в гастролях был перерыв, и он имел полное право наслаждаться жизнью в своем флоридском особняке.

Впрочем, уже завтра из Лондона должен был прилететь его постоянный партнер Джероми Мильтон-Голд, а это означало, что с тишиной и покоем придется распрощаться. Джероми обожал разного рода тусовки и не пропускал ни одного мероприятия в гей-барах и клубах. Сам Люка не особенно любил вращаться в гей-сообществе, хотя именно на вечеринке фетишистов, состоявшейся в Лондоне два года назад, они и познакомились.

Встреча с Джероми круто изменила жизнь Люки. До этого момента он скрывал свою нетрадиционную сексуальную ориентацию, боясь, как бы о ней не пронюхали миллионы его поклонниц во всем мире. Да, Люка Перес был настоящим «горячим латино», предметом обожания множества женщин, которые любили его не только за зажигательные хиты, но и за внешность. Для многих и многих Люка был эталоном латиноамериканского мачо, и это в немалой степени способствовало росту его популярности в мире.

В свое время Люка даже был официально женат, и у него рос сын, что служило еще одним доказательством его мужественности.

Сейчас его сыну, Люке-младшему, было девять лет, и певец души не чаял в мальчишке. К сожалению, его брак с мировой знаменитостью, латиноамериканской поп-исполнительницей Шоколадкой, или Шакой, как прозвали ее поклонники, – с той самой Шакой, которая когда-то разглядела в нем певческий талант, которая вышла за него замуж, которая родила ему ребенка и которая сделала Люка тем, кем он был сейчас, – прекратил свое существование.

Шака была на двадцать лет старше Люки, однако, несмотря на это, она до сих пор оставалась красавицей и продолжала пользоваться бешеным успехом в Латинской и Южной Америке. Тот факт, что ее супруг оказался геем, она восприняла с добродушным юмором и… с пониманием. Развод? Нет проблем!.. «Только не обижайся, дорогой, но Шаке ты достался в лучшие свои годы, – шутила она. – Я тобой попользовалась, нужно и другим дать такую возможность. Ну а если серьезно, я хочу только одного: чтобы ты был счастлив, так что поступай, как считаешь нужным».

Шака была необыкновенной женщиной, и Люка до сих пор сохранял с ней самые близкие дружеские отношения. Они часто общались и вместе воспитывали сына, который рос настоящим красавцем, унаследовав все лучшее от обоих родителей.

Только Шака поддержала его, когда, вопреки советам всех своих импресарио, менеджеров, продюсеров и специалистов по связям с общественностью, Люка решился объявить о переходе в «голубой» лагерь. «Если Рики Мартин смог сделать это и ничего не потерял, – говорила она, – ты и подавно сможешь».

Дальнейшие события показали, что Шака была права, а все его советчики ошибались. Его фаны сохранили ему верность: Люку они обожали, и для них не имело никакого значения, гей он или не гей. Люка Перес был их божеством, а божество не подлежит ни критике, ни осуждению.

Сам Люка, впрочем, не бравировал своим новым статусом, не желая подвергать преданность поклонников лишним испытаниям. Он не устраивал ни оргий, ни скандальных вечеринок, стараясь как можно реже появляться в публичных местах в обществе партнера. Лишь изредка он позволял Джероми устроить в особняке «прием» для своих и при этом строго следил, чтобы никто из приглашенных ничего не снимал даже на камеру мобильного телефона.

В глубине души Люка прекрасно понимал, что Джероми Мильтон-Голд – не совсем тот выбор, которого ожидала от него публика. Джероми был чересчур высоким и худым и к тому же слишком напоминал хрестоматийного англичанина – консервативного сноба с аристократическим итонским выговором, с белой, как у покойника, кожей и начинающими редеть темными волосами. Кроме того, по всем меркам, он был слишком стар: Джероми исполнилось сорок два, и он был на двенадцать лет старше атлетически сложенного, светловолосого, загорелого «солнечного мальчика», как часто называли Люку в прессе. Вместе они выглядели более чем странно, однако, несмотря на разницу во внешности и в характерах, их отношения оставались нежными и доверительными, а это, считал Люка, единственное, что имеет значение.

Конверт, адресованный мистеру Люке Пересу и мистеру Мильтон-Голду, пришедший на адрес дизайнерской фирмы Джероми в Лондоне, выглядел весьма и весьма интригующе. Дорогая бумага, золотое тиснение, изящный шрифт – за всем этим стоял не только безупречный вкус, но и несомненное богатство. Интересно, что там внутри?..

Джероми потянулся за серебряным ножом для корреспонденции. Аккуратно вскрыв конверт, он извлек оттуда сложенный лист бумаги с текстом приглашения.

Джероми прочел его дважды. Прочел очень внимательно.

Потом по его лицу скользнула довольная улыбка. От этого приглашения они с Люкой не откажутся.

Ни в коем случае!

Джероми аккуратно убрал бумагу обратно в конверт, потом открыл средний ящик своего антикварного стола работы Дэвида Армстронга и положил письмо рядом с паспортом. Завтра он покажет письмо Люке и постарается убедить его принять приглашение.

Партнер Джероми был неплохим парнем, но порой он начинал упрямиться буквально на пустом месте. Вот только на этот раз Джероми не собирался уступать.

В конце концов, такие шансы выпадают раз в жизни.

А иногда не выпадают вовсе.

Сенатора и его очаровательную жену часто приглашали на самые разные мероприятия – как официальные, так и частные. В Нью-Йорке они были одной из самых известных и красивых супружеских пар. Он – широкоплечий шатен с аккуратной стрижкой, правильными чертами открытого, мужественного лица и прямым, честным взглядом человека, готового служить своим избирателям и днем и ночью. Она – изящная, но сильная, с густыми золотисто-каштановыми волосами до плеч и привлекательным лицом с широко расставленными карими глазами. Ее имя – Сьерра Кэтлин Сноу. Сенатора звали Хэммонд Паттерсон-младший. Впрочем, попав в большую политику, он очень скоро отказался от приставки «младший». Его отец был этим весьма расстроен, но Хэммонд заявил, что это дополнение к фамилии звучит не слишком удачно и даже как-то унизительно.