И что? Придется определяться, на чьей я в этой войне стороне?

Херовый расклад, — но для родных мест привычный. Это мы там — каждый только в свою тарелку смотрим, — ну и в чужую только если утащить что-то собираются, заглядывают. А тут, блядь, похоже, — вопрос лояльности, проверка на вшивость. Если сторону Маниза в войне не приму, — и слить могут. Тут сотрудничество и дружба кровью проверяются. И этой встречей Маниз меня на кровь и вывести хочет.

С Тигром я лично не был знаком — не довелось. Но, судя по тому, что слышал, — чем-то он мне Дана прежнего напоминает. Безбашенный. Прет танком и плевать ему на все. Говорят, невозможно его за яйца схватить, — ни одной слабости у него нет. Все по хер и ни за что не держится по жизни, — ни за бабло, ни за положение, ни за жизнь свою даже. Горы трупов за ним, говорят, остаются. И одиночка по жизни, — ни к кому никогда особенно не примыкал, но и вражды ни с кем за ним не знаю. Не любят Тигра, — да таких вообще нигде не любят, — без слабости человека ни за что не схватишь, не удержишь, контроля над ним нет. Но считаться вынуждены.

Я бы такого уважал, — только вот не знаю его лично, может, он просто псих без башни, которому реально все по хер в этой жизни. Дан вон — тот тоже без башни был, голыми руками против стволов не раз ходил, да и я с ним, — но тогда нам терять было нечего. Сейчас — есть, да и жизнь — не тряпка, чтобы ей швыряться. А этот, — вроде и при положении, при бабках и бизнесе, — а ни хера не ценит. Неуправляемый.

Познакомиться, — базара нет, — интересно. Но, блядь, — не терплю я, когда меня подставить пытаются. А Маниз, похоже, очень хочет на меня надавить.

И таки хочет, — вижу это по глазам его, что острой бритвой меня прорезают, пока он думает, что я не вижу. Жадные глаза, — каждую эмоцию, каждый жест ловит, собака, — слабость поймать и уцепить пытается.

Только, блядь, на слабости ты ни хера меня, старый змей, не словишь. Это я усвоил давно, еще в той, старой, жизни. Подыхай, — но ни одной эмоции, — нигде, ни в лице, ни в голосе, ни в едином жесте чтоб не было. Камень. Тогда никто не прочитает, — что тебя беспокоит и куда бить можно. Этому улица меня хорошо научила. В первую же очередь. Иногда самому кажется, что я все эмоции не просто скрывать научился, а и вовсе из себя вытравил, чтоб ни одной пробоины не иметь в себе. Так проще. Так никому к тебе не подобраться. И давить не на что.

Тигр оказывается примерно таким, как я и представлял.

Не псих — точно, — таких, как и кокаинщиков, сразу же по глазам видно. И не пацан дурной.

Взгляд, — тяжелый, сразу всех на хуй посылающий, рука — крепкая.

Да. Как я и думал. Одиночка, который ни под что и ни под кого не прогнется. Такие всегда поступают только так, как решили, — и даже если будут нести неслабые потери. Для таких власть и бабло — не смысл жизни, а фантики. Ну, или средство, не более того. Для таких свобода и собственные решения всегда на первом месте. И таких обычно ломают жестче всех.

Даже усмехаюсь — внутренне, сохраняя каменное лицо. Приятно пожать такому руку, — этот перед Манизом явно ни расшаркиваться, ни извиняться не будет. Явно сделал так, как посчитал нужным. И я тем более не стану вмешиваться в их разборки, — не на того Маниз напал, чтобы меня так запросто вот подловить.

— Ну, раз все познакомились, расскажи мне, как ты, дорогой, развязал на моей территории войну? — Маниз, лениво отхлебнув из стакана, забрасывает в рот маслину.

И даже ни на одного из нас не смотрит, — как будто меня, того, кто совсем не должен присутствовать при таком разговоре, и вовсе нет, а с Тигром он не войну обсуждает будущую, а так, о погоде разговаривает.

— Сам все прекрасно знаешь, — и пусть я делаю вид, что ничего, кроме упругих прелестей стриптизерши в болтающейся под потолком клетке, меня не интересует, а все же замечаю, — ни страха, ни попытки оправдаться со стороны Тигра не будет. Спокойно отпивает виски, отбрасывая волосы со лба, откидывается на кресло. — Альбинос совсем охирел, на чужой территории живым товаром торговать начал. Он же девок привез и собирался аукцион там устроить.

— Ну так и что? — а вот это уже меня удивляет. Реальным беспределом попахивать начинает. Неужели все настолько кисло теперь в родных местах? Ничего нет хуже беспредела, так ни одна договоренность не будет стоить и глотка виски, которым ее закрепили. — Территория, — твоя Маниз, да, но клуб-то его! Он в своем праве, нет?

— В своем праве, — это если товар согласен и знает, на что идет! А он опять за свое, — привез под видом выступления малолеток, которые ни сном, ни духом, а сам их в расход пустить собрался. Блядь, ты же знаешь его клиентов, — Альбинос девчонок поставляет уродам, которые от них куска мяса даже не оставляют!

— Личное это у него, — поясняет Маниз, проследив за взглядом, что уцепился за слишком крепко сжатый стакан в руке Тигра. — Но ты, дорогой, прав. Если бы нормальными торгами занимался, — слова бы не сказал. А так… Блядство это, да на моей земле. Что думаешь, Морок, а? Тебе ведь он в последнее время тоже, кажется, дорогу переходит? Наркоту по твоим перевозочным каналам пустил и стволы? Да, да, дорой, не думай, что Маниз сидит себе у океана и ничего не видит. Уши и глаза, — они везде быть должны, даже если на первый взгляд тебя это и не касается.

И снова усмехаюсь, — внутренне, не показывая. Вот оно что! Похоже, все не так, — и Маниз решил меня в свою войну против Альбиноса втащить. Или зачем-то другим хочет показать, что в курсе моих дел получше, чем я сам? Я с ним о своих проблемах этих не говорил… Да и не собирался. О проблемах вообще никому чужому знать не нужно.

— Я своих нашел, — лениво откидываюсь на спинку кресла. Не стоит видеть Манизу, что таки зацепил меня. Ну — как зацепил… Царапнул. Неприятно, когда в твоем копаются. — Не Альбинос это у меня под носом товар возит. Егорка Шлык, сопляк, решил, что он бессмертный, — он и на Лютого пути нацелился, через них тоже пару партий перекинул со стволами. А наркоту через мои баржи Гришка Берег сплавлял. Обнаглело соплячье, вкрай. Думают, тут все так просто и нахрапом взять можно. Не понимают, что мы таких на раз в асфальт закатываем. Думают, дороги все открыты.

— А говоришь, — не Альбинос, — Маниз затянулся кальяном. — Не знал разве, что сыновья это его? И это уже — не пацанва глупая зарывается, а Альбинос нам войну объявляет.

— Да, ну — какие сыновья, Маниз? Детдомовские они, рвань уличная. Наглая, цепкая и краев не чувствующая. Я пока присмотреться к ним решил, — посмотрю, что еще догадаются выкинуть. А так… Какая там война… Дурачье раскладов просто не понимает!

— А вот ничего ты и не знаешь, дорогой, — по-кошачьи улыбнулся Маниз. — Сам еще слишком молод. Говорю же, — уши и глаза везде быть должны, особенно — в чужой тарелке. Больше, чем в своей. Ты что же, — метода воспитания Альбиноса не знаешь?

— Их матери были любовницами Альбиноса, — Маниз говорит медленно, тягуче выдыхая дым. — А потом, — бац, — и вдруг исчезли. А пацанов в детдом подкинули.

— Да ну на хрен, — в такое даже мне трудно поверить.

— Да если бы на хрен, дорогой, — усмехнулся Маниз. — Альбинос считает, что выживать должен только сильнейший. Вот и отправляет своих сыновей в собачьи условия. Выживет там, — значит, — достоин, чтобы в дело после взять. А сдохнет, — так слабак значит, и на хер не нужен. Эти двое вот выжили, — а сколько их вообще было, даже я не знаю. И теперь Альбинос их вернул себе. И в дело потихоньку впускает. Выгодно ему это — никто и не догадается, пока он сам их руками потихоньку власть и возможности отжимать будет. Как и ты, все будут думать, что пацанва зеленая.

Хмммм… А вот теперь становится совсем интересно!

Понятно — не от большо душевной щедрости Маниз мне это все выкладывает. Не ясно только, что ему нужно. Поддержать его против Альбиноса или за? Или он сам сторону выбрать не может и хочет посмотреть, на чьей стороне будет сила и к кому я, и остальные в итоге примкнем? По-хорошему, и разговором с Альбиносом такой вопрос решить можно, и даже на хороших условиях отступные получить. Только понятно же — Тигра тогда сливать придется. А сам Маниз явно этого не может, — иначе бы не было сейчас этоо разговора.

Прикидываю расклад, — Альбинос, базара нет, — сила немалая. Влияние и опыт, связи опять же. Но я, блядь, с крысами довариваться не собираюсь, — если даже сегодня пойдет на попятные, завтра же всунет нож в спину, отхватив мой кусок. Да и Тигр мне нравится, — явно не по расчету, от души и по внутренним убеждениям на стрельбу пошел. Пусть даже и личное, — тем более. Вопрос однозначен.

— Я дам людей. В обмен на помощь с моими каналами перевозок. Если дело обстоит так, как ты говоришь, и это — не соплячье, а Альбинос, — вопрос серьезный. Нужно объединяться.

Маниз лениво кивает и что-то мне подсказывает, что не так-то все здесь просто. Ему зачем-то таки очень была нужна моя поддержка и люди. Намечается передел власти? Похоже…

Ну и я без своей выгоды не останусь, — Манизу придется теперь пойти на неслабые уступки.

А, значит, — все же задержусь я на родине. А что? Звезды, что называется, так сложились, — уже представляю все, что мне выскажет Дан. Не успел приехать, а уже в войну вляпался. Только мне таки в кайф, а филейную часть я завседа погреть в кабинете успею! Вспомню напоследок молодость!

— Маниз, — на площадку вошли бритоголовые охранники, волоча за волосы совсем юную девчонку. Она лепетала какие-то мольбы и извивалась, но, получив удар по лицу, замолчала.

Охранники швырнули девку под ноги Маниза.

— Это не я, — умоляюще подняла на него залитые слезами глаза. — Не я, умоляю вас!

— В ее сумочке нашли продукты с кухни, Маниз, — холодно сообщил охранник.

И — не то, чтобы девчонка меня хоть чем-нибудь бы проняла. Ну, — личико кукольное, вот будто кукла фарфоровая. Ну, — глазищи огромные, красивые, фиалкового цвета, — редкие, на белой коже, будто светятся. И не в том вопрос, что пожалел, — хотя и знаю, как Маниз с ворами поступает, — тут без вариантов, руку или пальцы рубит, не глядя. Нет.