Неподалеку находился госпиталь, и они пошли туда. Оказалось, пролетевшая мимо пуля лишь разорвала кожу; тем не менее после перевязки спутнику Шанталь велели немного посидеть в вестибюле.

— Присядьте и вы, — попросил он женщину.

Она послушно села. Он внимательно смотрел на нее. Теперь Шанталь видела, что у него весьма привлекательное лицо, спокойный, вдумчивый взгляд. В его внешности было что-то странно знакомое, только женщина пока не могла понять, что именно.

— Я хотел бы знать, как зовут мою спасительницу, — мягко произнес он.

— Я вас не спасала, — возразила женщина.

— Вы мне помогли, — веско произнес он. — Именно вы, а не кто-то другой.

— У меня два имени, — чуть подумав, сказала она. — Шанталь и Люси. Выбирайте любое.

— Мне больше нравится Люси.

Женщина улыбнулась:

— Тогда зовите меня так.

Мужчина тоже улыбнулся:

— Хорошо. Только не говорите, что вы замужем!

Она приподняла брови:

— А что вы хотите услышать?

— Что вы одиноки и свободны.

Голубые глаза Шанталь чуть заметно искрились — казалось, в них поблескивают маленькие звездочки.

— Я свободна, но не одинока. У меня взрослый сын. — Она вспомнила о Кристиане и вскочила. — Простите, я должна идти!

Мужчина тоже поднялся.

— Полагаю, будет разумно, если теперь я провожу вас. В Париже неспокойно. Давайте наймем фиакр. Где вы живете?

— Мне нужно не домой, а в редакцию газеты «Старый и Новый свет». — Она назвала адрес и прибавила: — Там служит мой сын.

— Хорошо, едем.

Когда они выходили из здания госпиталя, Шанталь сказала:

— Простите, я не спросила вашего имени.

— Меня зовут Александр.

Через мгновение они оказались на улице. Когда переходили дорогу, Александр взял Шанталь за руку.

Женщина прислушалась к себе. Она все еще слишком трезво оценивала каждый свой шаг. Ее рука, лежавшая в руке почти незнакомого мужчины, слегка дрогнула.

— Я передумала, — сказала она. — Лучше вернусь домой. Не буду мешать сыну, он сам о себе позаботится.

Александр серьезно кивнул.

— Это близко, — прибавила женщина, — можно дойти пешком.

— Значит, пойдем пешком.

Шанталь остановилась.

— Не нужно меня провожать.

— На улице неспокойно. Я пойду с вами.

— Вы ранены.

— Вы сами знаете, Люси, что это пустяк.

Когда он произнес это имя, женщина ощутила в душе приятное тепло и не стала возражать.

Они пошли по залитому дождем городу. Иногда навстречу попадались люди в форме национальных гвардейцев. Многие дома казались покинутыми, лавки были закрыты. Все ждали, чем закончится блокада; на берегах Сены сооружались укрепления, и сотни людей круглые сутки не покидали своих постов.

Шанталь невольно поежилась:

— Неужели Париж может быть сдан?!

— Лучше сдать его сейчас, — негромко, но твердо произнес Александр.

Женщина посмотрела на него с изумлением:

— Что вы такое говорите?!

— Да. Пруссаки все равно возьмут его, не теперь, так через несколько месяцев, а сколько людей в Париже умрет от голода и холода? Население уже сейчас ест кошек, ворон и крыс, а что будет дальше? Впереди зима. Сдача Парижа не повлияет на ход войны, зато поможет сохранить жизни как мирных жителей, так и обороняющих город солдат.

— А как же правительство? — спросила Шанталь.

В это время они проходили мимо ярко освещенных окон кафе «Сенат». Гремела музыка; на тротуаре стояли сильно накрашенные, полупьяные проститутки.

— Наше правительство, — сказал Александр, — как эти девки. Если пруссаки войдут в город, они начнут путаться с ними. Им все равно с кем, лишь бы платили.

Щеки Шанталь побледнели. Она натянуто улыбнулась и осторожно произнесла:

— Мужчины любят осуждать таких женщин, тогда как сами… — И неожиданно, вскинув голову, проговорила с некоторым вызовом: — Неужели вы никогда не посещали подобных заведений?

Он неопределенно махнул рукой:

— В студенческие годы чего не бывало… Хотя вообще-то я всегда презирал продажных женщин.

— Где вы учились? — спросила Шанталь, чтобы сменить тему.

— В Коллеж де Франс, — ответил Александр.

«Значит, он человек совсем иного круга», — подумала женщина и поинтересовалась:

— Вы постоянно живете в Париже?

— Сейчас — да.

— С вашей семьей?

Он покачал головой:

— Теперь у меня никого нет.

Его ответ показался Шанталь несколько странным, но она ни о чем не спросила.

Вскоре они подошли к дому, где Шанталь с Кристианом снимали квартиру.

— Мы пришли, — сказала женщина. — Спасибо, что проводили.

— Мы еще увидимся, Люси?

Женщина представила, как выглядит: обвисшие от дождя поля шляпки, мокрые юбки, а в глазах — что-то пронзительно тоскливое. Подумать только, у нее не осталось даже воспоминаний, таких, какие она могла бы бережно хранить и лелеять в своем сердце! Пройдет с десяток лет, старость станет смывать краски с лица и срывать с души последний покров грез и желаний.

— Нам не стоит видеться, — сказала она.

Но он не собирался отступать.

— А что вы делаете в свободное время, Люси?

Она решила, что может ответить так же, как и он:

— Теперь — читаю книги, музицирую.

Александр улыбнулся:

— Я очень люблю музыку.

— Я тоже. Только боюсь, мне не хватает мастерства.

Его карие глаза светились радостью.

— О, бросьте! Я бы с удовольствием послушал.

Шанталь молчала.

— В такие времена лучше иметь побольше друзей. Меня вам нечего опасаться, у меня есть только один серьезный недостаток: я беден. Не скрою, раньше у меня были деньги, но теперь я разорен.

Женщина тихо засмеялась:

— Я тоже небогата. Мы вдвоем живем на жалованье сына, сбережений нет…

— Вот видите, кое-что общее у нас уже есть.

Когда они прощались, Александр сказал:

— Не думайте обо мне плохо, Люси. Несмотря на свои слова, я буду защищать Париж в числе других безумцев…

— Не сомневаюсь. Только будьте осторожны.

Шанталь вернулась домой. В маленькой квартирке было темно и тихо. Она переоделась и немного посидела в кресле, потом неожиданно подошла к инструменту и взяла несколько аккордов. И тут же бросила, поняв, что не может играть. Сейчас музыка не могла спасти ее от мыслей о безрадостном будущем.

Кристиан пришел поздно; он выглядел озабоченным и усталым. Шанталь пододвинула ему тарелку с мясным рагу и зеленым салатом, а потом налила чашку настоящего кофе, который выменяла на черном рынке на свое золотое кольцо.

— Мы еще можем покупать мясо, мама?

— Пока да.

— Я слышал, фунт говяжьего филе стоит больше четырех франков.

Шанталь беспечно пожала плечами.

— Пора отказаться от всего этого, — сказал Кристиан.

— Я не хочу, чтобы ты от чего-либо отказывался.

— Для меня не так уж важно, ем я мясо или хлеб. Главное, чтобы ты была счастлива, мама.

Счастлива? Она смотрела на своего сына: легкая светлая улыбка и глаза, прозрачные, как капли дождя, и такие же чистые. Он видел, он жил!

— Да, я счастлива, — просто сказала женщина.

Кристиан рассказал о восстании на Гревской площади и назначении Комитета общественного спасения.

— Не думаю, что революционное правительство удержит власть, — сказал он. — Но это восстание наверняка сорвет переговоры Франции с Пруссией.

— Сегодня я встретила человека, который сказал, что лучше сдать Париж: это поможет сохранить человеческие жизни. Пусть сапоги пруссаков будут ступать по нашим улицам, зато меньше людей умрет от голода и холода.

Шанталь рассказала сыну об Александре и задумчиво прибавила:

— Почему-то мне показалось, будто я его уже где-то видела или что мы и вовсе знакомы много лет.

Кристиан внимательно посмотрел на мать, потом сказал:

— Возможно, он прав. Быть может, стоит забыть о глупой гордости…

— Мне кажется, я зря сижу дома, — заметила Шанталь. — Почему бы мне не поработать в госпитале? Так я смогу принести людям пользу в это нелегкое время.

Кристиан протянул руку и коснулся ее плеча.

— Будешь ли ты работать в госпитале или сидеть дома — неважно. Все равно ты ангел, мама.

Шанталь грустно улыбнулась.

— А как твоя личная жизнь? — спросила она.

— Ты имеешь в виду нас с Аннабель?

— Да.

— Сейчас не время. Война. — В голосе Кристиана звучало встревожившее ее равнодушие. — Аннабель всего девятнадцать, она подождет. Я устал, пойду лягу. Спасибо за ужин.

Он разделся и лег, но уснул не сразу, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.

Несмотря на суровые времена, жизнь Кристиана устроилась как нельзя лучше: он занимался делом, которое ему нравилось, мог содержать себя и мать, в него была влюблена прекрасная девушка. И главное — он видел. И все-таки в душе молодого человека жило нечто такое, что мешало поддаться опьянению настоящим.

То были мысли о Мари.


Была середина ноября. Все вокруг окутывал мягкий слоистый туман, облака казались подбитыми ватой.

С начала месяца Шанталь три раза в неделю посещала ближайший госпиталь Красного Креста: помогала сестрам милосердия ухаживать за больными и ранеными. Рядом с ней трудились парижанки — и простолюдинки, и аристократки. Дамы без сожаления сняли браслеты и кольца, не жалея рук, щипали корпию и скатывали бинты. Горе, тревога, голод, страх уравняли всех.

Шанталь понимала, почему парижане боятся сдачи города: отныне дворцы и соборы Парижа перестали быть неподвижными архитектурными конструкциями, они превратились в своего рода символы свободы, гордости, символы прежней, потерянной жизни.