Лора Бекитт - Пленница судьбы

— Простите, — пробормотала Мари и выбежала из комнаты.

Выйдя на улицу, она пошла, пошатываясь как пьяная. Признаться, она надеялась, что Кристиан выскочит следом, схватит ее за плечи и, развернув к себе, воскликнет с выражением неверия в счастье: «Мари, это ты?! Как же я не узнал тебя сразу!» И она обретет в его объятиях то, что мечтала обрести так долго и, казалось, навсегда потеряла. Мари не задавала себе вопроса, смогла бы она рассказать ему всю правду, сейчас ее волновало другое. Если им не быть вместе, все рухнет, яд жизни отравит ее душу, отчаяние сдавит сердце тяжелой рукой.

Кристиан не вышел, и, немного подумав, Мари решила, что была не права: нужно было сказать ему, кто она такая, и он бы все вспомнил — ведь их связывает невидимая нить, которую не так-то просто разорвать.

Мари принялась терпеливо ждать. Наконец он вышел из подъезда, и… Тут молодую женщину настиг новый удар: Кристиан был не один. Рядом с ним шла девушка, они о чем-то говорили и улыбались друг другу. Было видно, что девушка ему нравится. И все же Мари пошла следом.

Девушку звали Аннабель Роншар, и она была дочерью главного редактора «Старого и Нового света». Она часто заходила к отцу; с Кристианом была знакома, но только сегодня он решил ее проводить. Аннабель исполнилось восемнадцать, она была хрупкая, белокурая — воплощенная невинность, но при этом истинная парижанка: задорный блеск в глазах, простодушная и вместе с тем соблазнительная улыбка. На девушке было платье кремового шелка с оборками, окаймленными черным бархатом, и украшенный розами белый капор с длинными муслиновыми лентами. На маленьких ножках — туфельки с полосками из белой репсовой ленты и черно-белыми атласными бантами.

Кристиан и Аннабель остановились возле красивого дома с большим садом, и молодой человек продолжал говорить, а потом говорила девушка, и их взгляды были выразительны и светлы.

Мари стояла на другой стороне улицы. Она, конечно, поняла, что не посмеет подойти к Кристиану: ей не по силам тягаться с его спутницей, с этой легкой и светлой, словно солнечный луч, девушкой с изумительно чистыми, сияющими глазами. Между ними — пропасть, на дне которой похоронено нечто такое, чего она, Мари, не сумеет воскресить ни ложью, ни раскаянием, ни… даже любовью.

Мари повернулась и пошла прочь. В тот день она впервые по-настоящему напилась. И решила, что «отпустит» Кристиана без объяснений, признаний и последнего прощания. Он так сильно стремился вырваться из плена окружавшего его продажного мира, что не заслуживает того, чтобы продолжать нести это бремя.

Она уйдет с его дороги и пойдет по своей — безрадостной, страшной, скользкой и безнадежной.

На следующий день Мари получила письмо от сестры.

Остров Большие скалы, 3 мая 1870 г.

Здравствуй, дорогая Мари!

Я получила твое письмо; оно шло довольно долго, видно, где-то задержалось. Весна в наших краях выдалась ветреной, дождливой, так что хороших уловов пока мало, зато трава выросла высокая и сочная, как никогда. Зима была суровая, все время штормило. Иногда мне становилось страшно, что мы живем так близко от океана: того и гляди, смоет волнами!

Напишу тебе про Талассу. Она уже твердо стоит на ножках и начала говорить. Меня называет мамой; я не стала ей запрещать, ведь она еще слишком мала, и ей трудно что-либо объяснить. Когда ты вернешься, мы скажем ей правду, хотя я так привязалась к девочке, что не представляю, как с нею расстанусь. Ты уже, верно, не помнишь, как она выглядит, тем более что она подросла. Мне кажется, она похожа на тебя. И, что удивительно, совсем не боится воды: истинная дочь моря. Луи здоров, и родители тоже — они просто обожают Талассу. Отец привык считать ее моей дочерью. Мама скучает по тебе и вместе с Луи передает тебе привет и пожелание здоровья и счастья.

Надеюсь, ты довольна своей жизнью? Все очень удивляются, когда узнают, что ты живешь в Париже. По нашим меркам, до него высоко и далеко, почта как до Господа Бога.

Твоя любящая сестра Корали.

Мари закончила читать и уронила бумагу. Между строк искреннего, бесхитростного письма сестры она прочитала свой приговор.

Она рыдала, вспоминая шум волн, — вечную музыку острова, шуршание листвы, хруст ветвей терновника под ногами, волшебный полет среброкрылых чаек, когда кажется, будто птицы подвешены к небесной твердыне на невидимых ниточках. Вспоминала мгновения, когда на рассвете море слабо поблескивает, зажженное умирающей луной, со стороны пустошей струится невесомый туман, а в открытое окно врывается свежий воздух с запахами клевера, душицы, вереска или дрока.

Потом Мари отняла руки от лица и оглядела свою комнату с запыленным оконцем, с запятнанными обоями, с выцветшим ковром на полу, обставленную гнутой мебелью красного дерева с неизменным высоким зеркалом и большой кроватью, предназначенной для чего угодно, кроме того, чтобы спокойно и сладко спать в объятиях любимого человека.

Молодая женщина почувствовала, что задыхается в этих стенах. Это был чужой и враждебный ей мир. Как она попала сюда?!

Внезапно в глазах Мари, секунду назад тусклых, как замутненное стекло, вспыхнуло глубокое и страшное зарево — отсвет пожара, охватившего ее душу. Она ненавидела мужчин, всех мужчин: вытворяя все это, она хотя бы притворялась, а вот они приходили сюда, чтобы стать самими собой!

Больше она не станет притворяться и покажет судьбе когти. Она немедленно уедет из Парижа. Наплевать на сплетни, косые взгляды и слухи — она станет жить одна и сама будет воспитывать дочь.

К сожалению, эти планы не осуществились: 19 июля 1870 года началась Франко-прусская война. В городе было объявлено военное положение, и Мари не смогла получить документы на выезд. Суть конфликта заключалась в стремлении Франции сохранить собственную гегемонию в Европе и тем самым воспрепятствовать объединению Германии, но для Мари это мало что значило. Она думала только о собственном будущем и о судьбе своей дочери.

31 октября 1870 года. Свинцовые тучи исполосовали небо, сыпал беззвучный, мелкий дождик. Все вокруг пропиталось сыростью. Жавшиеся к домам редкие прохожие напоминали отпечатавшиеся на серых стенах темные тени.

Шанталь быстро шла по пустынной улице в сторону Гревской площади, куда с раннего утра сбегался народ. Прежде Шанталь существовала вне политических событий, но теперь благодаря тому, что ее сын работал в газете, она интересовалась новостями.

Кристиан приходил поздно вечером, подавленный, и выкладывал последние новости. Стремительное развитие военных действий, страшное поражение французов при Седане и, наконец, осада Парижа пруссаками. Ошеломленная градом событий, Шанталь не имела ни способностей, ни сил разбираться в причинах происходящего. Но, подобно многим парижанам, ощущала ледяное дыхание войны. Запасы светильного газа заканчивались, и вечерами многие улицы были погружены во мрак, топлива осталось мало, а впереди была зима. Хлебный паек составлял менее фунта в сутки.

Шанталь взглянула на серое, без просвета, небо. Она вышла без зонта, и теперь ее одежда промокла, а с полей шляпки капала вода. Женщина просидела дома несколько дней, не решаясь выходить, спускаясь лишь в лавку зеленщика да в пекарню на углу, но сегодня не выдержала и выскочила на улицу, едва заслышав далекие выстрелы.

Шанталь с удивительным равнодушием переживала отсутствие достаточного количества еды, хорошей одежды, тепла. Если становилось тоскливо, брала в руки книгу или играла на пианино. И с нетерпением ждала возвращения Кристиана, а когда он приходил, всякий раз с радостью убеждалась в том, как сильно он изменился.

Кристиан стал правой рукой главного редактора «Старого и Нового света» и продолжал встречаться с Аннабель Роншар. Хотя их отношения можно было назвать приятельскими, Шанталь не теряла надежды на то, что все закончится свадьбой. А главное, вот уже несколько месяцев Кристиан не вспоминал девушку по имени Мари — по крайней мере, вслух.

Шанталь ускорила шаг, теперь она почти бежала, одной рукой придерживая шляпку, другой — подол платья.

Вскоре женщина очутилась на площади перед ратушей, где заседало правительство. Дождь усилился, это был уже настоящий ливень, но даже он не мог разогнать огромную толпу. Слышались возгласы: «Война до победы!», «Париж не сдавать!» — и требования отставки правительства. Испуганно оглядев огромную толпу на площади, Шанталь решила повернуть назад.

Вдруг раздались выстрелы, и женщина вздрогнула: сейчас начнется паника, толпа двинется навстречу черной стеной и неминуемо раздавит ее. Шанталь показалась себе самой перышком на ветру, песчинкой в центре гигантского смерча. Кто-то в самом деле побежал, но большинство людей осталось на месте. Толпа глухо роптала, а звуки выстрелов разносились над площадью зыбким эхом, они резали слух и заставляли вздрагивать сердце.

Неожиданно мужчина, что случайно очутился рядом с Шанталь, вскрикнул и схватился руками за голову. По его лицу потекла кровь. Вероятно, его задела шальная пуля; незнакомец не упал — по-видимому, рана не была серьезной. Но он ничего не видел: кровь заливала ему глаза. Никто из стоявших неподалеку людей не бросился ему на помощь и, казалось, даже не обратил внимания на случившееся. И только Шанталь, не задумываясь, быстро схватила его за локоть, чтобы поддержать, и одновременно сунула ему в руку платок.

— Вот, возьмите. Держитесь за меня.

— Спасибо, — произнес он, не теряя хладнокровия. — Думаю, меня просто поцарапало, вот и все.

— Все равно вам нужно сделать перевязку. Идемте, я вас провожу.

— Спасибо, — повторил мужчина, прикладывая платок ко лбу.

Они медленно и осторожно выбрались из толпы. На вид незнакомцу было за сорок; одет хотя и скромно, но несравненно лучше, чем собравшиеся на площади — в основном ремесленники и фабричные рабочие. Его облику был свойствен неуловимый аристократизм. Шанталь сразу это почувствовала и удивилась: что мог делать здесь такой господин?