Анджела Дрейк - Пленница сновидений

Два десятилетия назад, когда Зое было шесть лет, мать взяла ее с собой к предсказательнице будущего. Гадалка была стара; глубокие морщины окружали ее глаза и веером расходились от уголков рта. У нее были длинные черные волосы, перехваченные вязаным шелковым шарфом, и золотые серьги, тускло мерцавшие в полумраке пыльной и душной комнатки.

Зоя как зачарованная смотрела в морщинистое лицо и сверкающие пронзительные глаза. Она была загипнотизирована, не могла сдвинуться с места и испытывала непонятное, пугающее возбуждение.

Мать сидела, стиснув руки, и лихорадочно задавала вопросы. Наконец старуха оторвала взгляд от туманного стеклянного шара и заговорила.

Длинные, тягучие фразы… Зоя следила за ярко-красными губами, внимая убаюкивающему ритму; естественно, смысл слов гадалки ребенку был недоступен.

Однако мать все прекрасно поняла. Плечи ее сгорбились, кулаки сжались, она громко зарыдала и бросилась к дверям. Перепуганная Зоя, рысью припустившись за плачущей матерью, оглянулась и бросила последний взгляд на странную женщину, обладавшую таинственной властью вызывать такое горе.

Франсуа Рожье посмотрел на блестящую желтую лужицу, покрывавшую дно сковородки, выключил газ и точным движением деревянной ложки превратил лужицу в пышный холм. Вторым движением он переправил это маленькое произведение искусства на нагретую тарелку, по ободку которой располагались петрушка и нарезанные кружками помидоры.

— Леонора, твой омлет готов.

Девочка сидела за столом, склонившись над тетрадью, и с болезненной тщательностью выводила буквы. Она подняла голову, похлопала глазами, возвращаясь к действительности, затем посмотрела на тарелку, на отца и улыбнулась.

Леонора скрупулезно пересчитала дольки помидора и веточки петрушки.

— Семь и семь. — Она по-птичьи склонила голову набок. — Счастливое число.

— В самом деле? — невозмутимо спросил Франсуа, гадая, кто мог ей это сказать.

Леонора потянулась за мельницей для перца. Маленькие, но сильные пальчики повернули рукоятку, и на тарелку посыпался коричневый душ. Девочка взяла вилку и благовоспитанно погрузила ее в омлет.

У нее были вкусы взрослого человека. За завтраком Леонора предпочитала кофе апельсиновому соку, на ужин ела не куриную грудку, а свежеприготовленную «пасту». Правда, к тому времени она уже два года жила с отцом. Эти два года составляли треть ее жизни. А ее отец был человеком осторожным и аккуратным, если не сказать дотошным.

— Можно посмотреть, над чем ты трудишься? — спросил Франсуа.

Если бы девочка сказала «нет», он отнесся бы к ее мнению с уважением.

Обрадованная его вниманием, Леонора кивнула и улыбнулась.

Франсуа посмотрел на слова, написанные незатейливым, но уверенным детским почерком. Увиденное напомнило ему полные энергии абстрактные картины, выставленные в манхэттенской галерее Поппи. Картины, написанные главным образом зрелыми людьми.

При этом воспоминании его пронзила острая боль. Поппи стоит посреди зала в луче солнца, ворвавшемся в огромное окно, и ее белокурую голову окружает золотистый нимб… Франсуа крепко зажмурил глаза и нахмурился.

Не думай о ней, внушил он себе, ощущая свинцовую тяжесть в груди, и принялся рассматривать дело рук Леоноры.

Девочка составила две длинных колонки: на одной стороне листа были приведены английские слова, на другой — их французские эквиваленты. То, что все на обоих языках было написано совершенно правильно, доставило Франсуа живейшую радость.

Девочка начала бегло и уверенно разговаривать лишь в этом году. Он начинал бояться, что дочь не заговорит никогда…

Едва удостоверившись в своей беременности, Поппи решила, что ее ребенок (несомненно, мальчик) будет в одинаковой степени владеть французским и английским. То, что сын родится и будет расти в Англии, еще не причина отрекаться от его французских корней. Он будет говорить по-французски так же легко и свободно, как любой уроженец Парижа или Лиона.

— В конце концов, дорогой, — заявила она мужу, — ты расстался с семьей и родиной только ради меня. Поэтому я просто обязана сделать так, чтобы наш малыш говорил на твоем языке, как на родном… — Она сделала паузу и сложила изящные руки на выпуклом животе. — Французский — язык рыцарей. Язык любви.

Очарованный Франсуа смотрел на жену с нескрываемой благодарностью, а она решительно продолжала:

— Как только он родится, я буду говорить с ним по-французски и по-английски.

Поппи считала, что разум младенца — чистая страница, которую легко заполнить чем угодно.

Но вместо ожидаемого сына родилась дочь. И заполнить чистую страницу ее разума оказалось куда труднее, чем думала Поппи.

Во время отсутствия Франсуа Поппи без конца пела и разговаривала с младенцем. Утром ребенок слышал только английскую речь, зато днем непрерывно звучали фразы на французском. Сама Поппи говорила по-французски безукоризненно. Она пошла в школу в девять лет и проводила каникулы главным образом в Лангедоке, у друзей своих родителей, совершенствуясь в произношении и устной речи. Со временем даже местные уроженцы начали принимать ее за свою.

Леонора следила за матерью с большим интересом. Где-то в девять месяцев у нее начались обычные детские эксперименты со словами: повторения звуков, попытки ответить голосу матери.

Как только эти звуки стали членораздельными, Поппи принялась мягко поправлять ошибки, вызнанные смешением двух языков. Сначала это ее забавляло, но затем начало серьезно заботить. С губ девочки срывались очаровательные монстры. Получался какой-то странный, детский «франглийский».

Поппи мягко, но решительно настаивала на том, чтобы в определенное время дня звучал определенный язык. Кроме того, она требовала точности, не грубо, но настойчиво повторяя нужные звуки. А когда к ужину возвращался Франсуа, Леонору просили продемонстрировать свои успехи.

Франсуа ощущал беспокойство. Видя, что в огромных голубых глазах девочки растет тревога, он пытался отговорить Поппи от подобной методики. Та была жизнерадостна, но неумолима:

— Подожди, дорогой, через год эту девочку будут считать своей и в Лондоне, и в Париже!

Через год эта девочка была почти немой.

И только когда Поппи, в конце концов, ушла, Леонора начала предпринимать робкие попытки выражать свои мысли словами, а не рисунками, которые стали ее основным средством общения с окружающими.

Сейчас Леонора успешно овладевала письмом, и это чрезвычайно радовало Франсуа.

Девочка отломила кусочек от лежавшей на столе теплой булки, аккуратно вымазала им тарелку, обходя веточки петрушки словно слаломист ворота, и как котенок слизнула с хлеба остатки яйца.

— Ммм, хорошо! — сказала она, глядя на отца.

Он постучал по тетради.

— И это тоже хорошо, Леонора. — Франсуа протянул руку и нежно убрал со лба дочери мягкий светлый локон. — Значит, мисс Пич задала тебе домашнюю работу?

Леонора покачала головой:

— Она говорит, что дома дети должны играть и делать то, что им нравится.

— В самом деле? — приподнял темные брови сбитый с толку Франсуа.

— Да.

Пришлось согласиться. Не следовало оказывать на ребенка излишнее давление. Что бы подумала о такой философии Поппи? И что бы она подумала о нынешней жизни Леоноры? Девочка ходит в самую обычную школу и общается с детьми, родители которых не отличаются ни умом, ни богатством.

— Я писала слова, потому что мне так захотелось, — сказала Леонора, отобрала у Франсуа тетрадь и сунула ее в папку на молнии.

— Угу, — с отсутствующим видом кивнул Франсуа, снова и снова вспоминая маленькую роскошную картинную галерею на Манхэттене.

— Вчера на мисс Пич была ярко-зеленая блузка и попугайские сережки, — задумчиво сказала Леонора. — И красные туфли на высоком каблуке.

Франсуа мигом очнулся от мыслей о Поппи. В его темных глазах засветилась улыбка. В последние два месяца — с тех пор как пресловутая мисс Пич стала учить Леонору языку — это имя не сходило у девочки с языка.

Леонора начала брать уроки английского после того, как классная руководительница потребовала встречи с Франсуа и поделилась с ним своей тревогой: девочка была подозрительно тихой.

Леонора пошла в школу, когда ей исполнилось четыре с половиной года. Это произошло через полгода после драматического ухода Поппи. Девочка сидела в классе молча, и это наводило учителей на раздумья.

Классная руководительница говорила с Франсуа мягко и негромко. Она сказала, что Леонора вызывает ее беспокойство и нуждается в помощи. Наконец у нее вырвалось слово «психолог».

Франсуа глубоко вздохнул, нахмурился и рассердился. Он был тверд.

— Все, что требуется Леоноре, это время. И любовь!

Увидев во взгляде отца гнев, классная руководительница не стала настаивать на своем. О психологе больше не упоминалось. Сошлись на том, что Леонора присоединится к маленькой группе детей разных национальностей, для каждого из которых английский язык был иностранным. К ним дважды в неделю приходила учительница со стороны.

Леонора медленно и болезненно начала вновь осваивать разговорный язык. На этот раз рядом не было Поппи, поправлявшей малейшую ошибку, и после мучительного старта обучение пошло успешно. А с появлением на сцене мисс Пич процесс двинулся вперед семимильными шагами.

Франсуа посмотрел на часы.

— Пора ехать, моя радость.

Леонора положила в папку замшевый пенал для карандашей и улыбнулась отцу. Между ними царили любовь и взаимопонимание.

— Зубы, — торжественно сказала она.