Вынутая из петлицы Дэниела красная роза, увядая, лежала на длинной белой скамье. Рядом стояли бальные туфельки из лайки; чулки из тонкого шелка торчали из туфелек. Через высокую спинку скамейки была переброшена самая, пожалуй, интимная деталь дамского туалета – кружевные панталончики.

Небрежно брошенные на подлокотник, там же валялись отлично сшитые темные брюки. Белое льняное белье, видно, снимали совсем второпях, и оно, не долетев до брюк, осталось валяться на земле между двумя скамейками.

– Боже... Боже! – хрипел Дэниел сквозь сжатые зубы, и на шее его вздувались вены. – Да... Да!

Широко раскинув колени, в расстегнутой рубашке, он сидел на деревянной скамье, скрюченными пальцами вцепившись в покорно перед ним склоненную голову. Сердце громко стучало, жилы на ногах вздулись.

Не замечая ни музыки, ни смеха, ни людей, что были всего лишь в сотне ярдов от этого места, он целиком погрузился в стремительно нараставшее эротическое наслаждение. Ничего подобного до сих пор ему испытывать не довелось. Дэниел не мог даже представить, что может дойти до такого экстаза. Определенно ему отчаянно повезло!

Неправдоподобно красивая женщина зацеловала его до того, что он стал походить на восковую куклу в ее руках. Потом она расстегнула его брюки, стала трогать, дразнить. Дэниел и сам удивился размеру своего мужского достоинства – так она его возбудила. Он был горд. Еще бы – таким действительно можно гордиться.

Брэнди восхищенно смотрела на него, словно ничего подобного никогда не видела, и это ласкало его самолюбие. Она сказала ему, что никогда еще не встречала такого мощного жеребца. Размер его твердости внушал такое благоговение, которое не жалко почтить особым вниманием.

Теперь она сидела босиком на корточках между его расставленными ногами, дразня его умелым языком так, словно Дэниел был необыкновенно вкусным леденцом, она облизывала его от основания до самого кончика снова и снова...

Лишь иногда Брэнди останавливалась и спрашивала:

– Тебе нравится, дорогой?

– Да, но... Прошу тебя...

– О, я знаю, – шепнула она. – Уже скоро, мой шалунишка. Очень скоро...

Наконец, когда Брэнди достаточно его помучила и довела до такого возбуждения, что он не мог больше сдерживаться, она позволила его сильным пальцам направить в ее открытый рот набухшую от притока крови плоть. Глаза Дэниела закрылись в экстазе.

После нескольких кратких секунд невероятного наслаждения, которых было все же недостаточно, чтобы вызвать оргазм, Брэнди выпустила член изо рта, подняла голову и, убрав падавшие на глаза волосы, улыбнулась.

Дэниел не мог говорить, такие он испытывал физические мучения.

– Любишь меня? – спросила девушка, поднимаясь на колени и царапая ноготками его обнаженную грудь.

– Боже, конечно, люблю! – задыхаясь, пробормотал Дэниел. – Пожалуйста, скорее!

Довольная тем, что возбудила его настолько, что он уже никогда не забудет ни ее, ни эту встречу, Брэнди быстро задрала пышные юбки и, ловко забравшись на него верхом, глядя ему в глаза, медленно опустилась на его блестящий, влажный от ее слюны, твердый член.

– О-о!.. – Застонав, Дэниел схватил ее за голые ягодицы и вошел в нее.

Через несколько минут, когда он кончал, Брэнди стремительно наклонилась к нему, закрыв его рот своим, чтобы заглушить стон. Буря в конце концов миновала, и она устало упала на партнера, положив голову ему на плечо, на ее губах играла победная улыбка.

– Господи, что же мы делаем? – Придя наконец в чувство, Дэниел торопливо ссадил с себя девушку. – Нас могут тут застукать.

Брэнди тихо рассмеялась – испуганной она отнюдь не выглядела.

– Всего минуту назад опасность быть обнаруженным тебя не волновала.

Оттолкнув ее, Дэниел поднялся на ноги, тревожно огляделся и схватил брюки.

– Одевайся, Брэнди, нам надо вернуться, пока нас не хватились.

– Зачем? Чтобы ты снова мог танцевать с этой глупой девчонкой? – Она игриво пощекотала ему грудь: – Напрасно тратишь время, Дэниел. Мэри видит только Клейтона Найта.

Молодой человек резко отшвырнул от себя руку Брэнди.

– Еще до конца лета она забудет о существовании этого угрюмого сына портнихи, – раздраженно произнес он.

– Возможно. – Брэнди аккуратно сложила уголком кружевные панталончики, а потом потянула Дэниела за полу фрака и сунула их в нагрудный карман. – Но еще до того как закончится бал, ты забудешь о существовании глупой девчонки Мэри Эллен Пребл.

Теперь, когда брюки снова были на нем, Дэниел Лоутон вновь обрел способность улыбаться. Застегивая пряжку, он внимательно посмотрел на Брэнди. Брэнди ему нравилась, и еще как! Она была милой и страстной, да к тому же могла делать такое, о чем другая девушка боялась даже помыслить. Забавно будет снова вернуться на бал и, смешавшись с толпой, танцевать, зная, что под юбками у нее ничего нет и что ляжки с внутренней стороны у нее липкие от остатков их страстного совокупления.

Вероятно, она даже сможет заставить его забыть о том, что он хотел наложить лапу на красивую златокудрую Мэри Эллен Пребл. Скорее всего она действительно еще совсем ребенок и стала бы громко плакать и звать на помощь своего папочку, если бы он всего лишь попытался ее поцеловать.

Взяв Брэнди за подбородок, Дэниел чуть приподнял его:

– Ты ведь знаешь, кроме тебя, Брэнди, для меня других женщин не существует.


– Для меня ты единственная девушка, Мэри.

– Правда? И все равно я была вне себя от ревности, когда увидела тебя с ней.

Клей с Мэри кружились в вальсе, и мягкий свет японских фонариков струился на их головы. Он держал ее на некотором расстоянии – так и полагается молодому человеку вести в танце юную леди. Клей всегда придерживался приличий, к тому же он прекрасно понимал, что за ними наблюдают родители Мэри. При этом ему очень хотелось сократить расстояние до минимума, чтобы можно было шептать ей на ухо слова любви.

– Мэри, драгоценная моя, – произнес он очень тихо, чтобы только она могла его слышать, – ни к чему тебе ревновать меня ни к Брэнди Темплтон, ни к какой другой девушке.

– Тогда почему ты был с ней? Куда вы направлялись? Что было бы, если бы музыка не закончилась и я не пошла бы тебя искать?

– Я сказал тебе, что просто стоял и отдыхал. Это она ко мне подошла.

– И?

– И ничего. Она сказала, что ей слишком жарко и что она хочет отдохнуть от танцев. Это все.

– Нет, не все. Она схватила тебя за руку. Куда она хотела тебя отвести?

Клей почувствовал, что краснеет.

– В летний домик.

– В летний домик? – Брови Мэри поползли вверх.

– Тсс! – Клей нахмурился: – Не так громко.

– Но это же наше место – только твое и мое. И ты пошел бы туда с ней?

– Нет, не пошел бы. Я и не пошел.

– Но подумал об этом – чтобы пойти туда...

– Если бы я туда и пошел, – резко оборвал Клей, – то только потому, что ты смеялась в объятиях Дэниела Лоутона, как раз когда Брэнди предложила мне туда пройтись. Ты четыре раза с ним танцевала, и ты улыбалась ему, и кокетничала, и позволяла ему прижимать тебя! – Глаза Клея метали искры.

Чувствуя, как ее переполняет чувство любви и нежности, Мэри остановилась. Ей страшно хотелось закинуть руки Клею на плечи и поцеловать его крепко-крепко, а потом никогда не отпускать. Она и в самом деле положила руки на плечи своему спутнику, приподнялась на цыпочки и прошептала ему на ухо:

– Я терпеть не могу Дэниела Лоутона: он испорченный, надменный и скучный тип.

Она заглянула Клею в глаза, и ей показалось, что он еще не вполне убежден.

– Он богат, красив и образован, – буркнул Клей.

– Наплевать. Если бы он даже...

– Мэри Эллен, гости начинают расходиться, – перебил дочь Джон Томас Пребл, неожиданно появляясь за ее спиной. – Вспомни о хороших манерах и проводи гостей как положено.

Через полчаса Джон Томас Пребл закрыл парадные двери. Гости разошлись, из посторонних остался один лишь Клей.

– Уже поздно, сынок, – сказал, обернувшись, Джон Томас. – Тебе пора.

– Да, сэр, – послушно ответил юноша.

– Я велел Сэму отвезти тебя в экипаже.

– Большое спасибо, сэр.

– Мэри Эллен. – Джон подошел к дочери. – Попрощайся с Клеем и иди спать.

– Сейчас, папа. – Мэри Эллен почему-то продолжала стоять на месте.

– Ну ладно, вы уж сами как-нибудь разберитесь. – Джон Томас сонно зевнул. – Спокойной ночи, дети. – Вздохнув, он направился наверх, чтобы присоединиться к жене, которая уже некоторое время назад ушла в спальню.

Ни Клей, ни Мэри Эллен не шевельнулись до тех пор, пока не услышали, как открылась и закрылась дверь наверху. Лишь спустя полминуты Мэри Эллен шепнула Клею:

– Я провожу тебя до кареты.

Вместо ответа он молча кивнул.

Белая луна медленно плыла сквозь облака. Где-то внизу, на реке, прогудел пароход. Громко стрекотали цикады, лягушки пели страстным хором. Жара спала, приятный ветерок задувал с юга.

Юные влюбленные медленно брели к поджидавшему экипажу. Золотая головка Мэри Эллен лежала у Клея на плече, рука ее пропала в его ладони.

Пара черных коней беспокойно зашевелились. Зазвенела упряжь.

Старый Сэм, сидевший на козлах, увидев приближающихся к экипажу детей, сперва широко улыбнулся, потом отвернулся и уставился вдруг куда-то вдаль.

Клей и Мэри Эллен понимающе переглянулись – они знали, что старый и верный слуга дает им возможность поцеловаться на прощание.

– Да благословит Бог его доброе сердце, – сказала Мэри Эллен и улыбнулась Клею.

– Таких, как он, один на миллион. – Клей нежно обнял ее.

Они целовались возле кареты, залитые лунным светом. Раз, два, три... Наконец Клей оторвал свои горящие губы от губ Мэри Эллен и хрипло произнес:

– Мне пора.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал. – Она со вздохом прижалась к нему стройным девичьим телом. – Мне хотелось бы, чтобы ты никогда меня не покидал.

Клей глубоко вздохнул, опьяненный ароматом ее золотых волос.