Барбара Картленд - Пленница любви

Хотя девушка и сознавала, что позволила себе впасть в уныние из-за молодости, неопытности и одиночества, в этот момент она чувствовала, что предала память матери.

— Я буду бороться за то, чего хочу, и за то, что справедливо, — пообещала она матери. — Я буду вести себя по-другому, но ты должна мне помочь, мамочка. Одной мне не справиться.

Сорильда говорила и чувствовала, что по ее щекам текут слезы, но это были совсем не те горькие слезы, которые она так часто лила в последнее время.

Это были слезы решимости — слезы, принесшие мужество и надежду на будущее.

— Мамочка, помоги мне — попросила она опять.

Наклонившись, она поцеловала черное платье, принадлежавшее матери, и вдруг поняла, что ей надеть на свою свадьбу.

В дверь постучали, и Сорильда отвернулась от зеркала, в котором рассматривала свое отражение.

— Кто там?

— Это Харриет. Ее светлость велела мне причесать вас и помочь одеться.

— Спасибо, Харриет, но я прекрасно справлюсь сама.

— Но ее светлость… — начала было горничная, однако тут же замолчала и, видимо, отправилась назад доложить хозяйке, что Сорильда ее не впустила.

Сорильда слегка улыбнулась, потому что представляла, как разозлится тетушка. Но тут же в зеркале отразился тревожный взгляд ее зеленых глаз, и, заметив это, она гордо вскинула голову.

Она не должна бояться. Она покидает замок и тетушку, и теперь ей больше не придется унижаться и угождать той.

Вновь она посмотрела на себя в зеркало и поняла, что уже один только внешний вид придает ей мужество, какого дотоле у нее никогда не было.

Она стояла в материнском платье. Широкая юбка на кринолине из китового уса подчеркивала крошечную талию, а черный цвет усиливал белизну кожи и рыжий оттенок волос.

Этим утром Сорильда вымыла голову и не собиралась позволять Харриет обезобразить волосы отвратительной темной помадой или уничтожить прическу, мягкой волной спускавшуюся по обе стороны от лица.

Сорильда была бы совершенной тупицей, если бы не заметила, что выглядит не просто прекрасно, но и совершенно иначе, чем прежде.

Черный цвет придавал ее облику утонченность и элегантность. Когда же для довершения ансамбля она надела шляпу матери, то поняла, что вполне могла бы сойти за картинку со страницы мод из дамского журнала.

Три года назад эта шляпа с тульей из того же шифона, что и платье, по краям полей отороченная мягким кружевом, была последним криком моды; Сорильда решила, что лишь опытный женский взгляд найдет ее слегка устаревшей.

Разумеется, она понимала, что любого мужчину, в том числе ее дядю и будущего мужа, поразит вид невесты в черном.

— У меня нет выбора, — сказала она себе, но при этом подумала: даже если бы и был, все равно ее радует и воодушевляет мысль о том, что на ней надеты вещи, принадлежавшие матери.

Сорильда чувствовала тонкий нежный аромат фиалки — духов, которыми всегда пользовалась ее мать. Ими были пропитаны все ее вещи и все комнаты, где она находилась.

Аромат этот ничуть не напоминал тяжелый экзотический запах духов, которые любила Айрис. Сорильда часто думала, что он не к месту за городом и особенно — в замке.

— Мама, помоги мне! — произнесла она вслух.

В тот момент, когда она тихонько сказала эти слова, кто-то взялся за ручку двери. Дверь не открылась, так как Сорильда заперла ее.

В следующее мгновение резко и властно прозвучал голос герцогини:

— Сорильда, открой дверь! Не понимаю, с чего это ты вдруг вздумала запираться.

— Мне хочется побыть одной.

— Побыть одной? — воскликнула герцогиня. До этого никто еще не осмеливался высказать подобное пожелание, и она повысила голос:

— Никогда не слыхала подобных глупостей! Я хочу поговорить с тобой и проверить, так ли ты одета.

— Мне хочется побыть одной, — повторила Сорильда, — до тех пор, пока не настанет время спускаться для венчания.

Она представляла, в какую ярость пришла герцогиня оттого, что ей не подчинились. Сорильде показалось, что она услышала, как Айрис топнула ногой перед тем, как сказать:

— Никогда не слыхала ничего нелепее! Немедленно открой дверь! Это приказ! Сорильда взглянула на часы.

— Через десять минут, — быстро проговорила она, — мне больше не нужно будет подчиняться вашим приказаниям, и в эти минуты я хочу подумать о своем будущем.

Она знала, что ее ответ заставил герцогиню задохнуться от изумления. На мгновение та лишилась дара речи, а затем с восклицанием, в котором звучали раздражение и злость, удалилась прочь.

Несмотря на смелые речи Сорильда облегченно вздохнула. После стольких месяцев унизительного существования трудно было осознать, что сказанное ею — правда.

Больше ей уже не придется исполнять приказания герцогини, отныне она будет подчиняться лишь человеку, который вовсе не желал на ней жениться и так же, как она сама — Сорильда была уверена в этом, — с тревогой думал о будущем.

Девушка тут же заставила себя сосредоточиться только на одной мысли: замужество с графом давало ей возможность вырваться отсюда.

Она подошла к окну и постояла, глядя на парк. Ей вспомнилось, как она представляла себя пленницей королевской крови, сидящей под стражей в неприступной крепости.

Но теперь кошмар кончился; бояться можно было только одного: как бы, спасаясь из одной тюрьмы, не угодить в другую.

Подчиняясь бессознательному порыву, она обратилась за помощью к матери и к Богу, который, как порою Сорильде казалось в эти печальные месяцы, ее покинул.

Но теперь она знала, что не забыта, не покинута, а находится под Его защитой и Он всегда пребудет с ней, что бы ни готовило будущее.

Погруженная в размышления и молитвы, Сорильда подскочила, когда опять раздался стук в дверь.

— Кто там?

— Мисс Сорильда, его светлость попросил меня сообщить вам, что прибыл граф Уинсфорд. Сорильда глубоко вздохнула.

— Передайте его светлости, что я сейчас спущусь.

— Хорошо, мисс.

Сорильда отвернулась от окна и оглядела спальню. Все было готово.

После того, как служанки уложили ее дорожный сундук, она открыла его и выбросила все ужасные коричневые и серые платья, выбранные для нее тетушкой. Выбросила она и большую часть ночных рубашек и белья — их она носила еще до того, как стала считать себя взрослой.

Наверху в сундуке матери она отыскала изящные ночные рубашки из тонкого батиста, отделанные кружевом, шелковые нижние юбки, шелестевшие при ходьбе, и кое-что из других предметов одежды — все столь изысканное, что Сорильда просто ахнула от восторга.

Она совсем забыла о них, да и не смотрела раньше, что из вещей матери осталось, по той простой причине, что боялась расплакаться.

Сорильде никогда и в голову не приходило, что она может носить одежду матери, но теперь девушка знала: материнские вещи, надетые ею, укрепят ее мужество — оно уже струилось по ее жилам.

Теперь в ее дорожном сундуке лежали лишь материнские вещи, в том числе и вечернее платье черного цвета, столь же красивое и элегантное, как и платье, надетою ею на собственную свадьбу.

» Первым делом я куплю себе новую одежду по собственному выбору «, — пообещала себе Сорильда.

Все вещи, выбранные для нее тетушкой, она затолкала в дальний угол гардероба, захлопнула дверцу и закрыла ее на ключ. После этого она затянула на сундуке ремни. Теперь она знала, что берет с собой лишь то, что ей хочется носить.

На кресле лежала шелковая шаль с длинной бахромой — мать купила ее к этому платью, дорогие замшевые перчатки и маленькая сумочка из такого же шелка, что и лиф платья.

В другой сундук Сорильда уложила не одежду, а небольшие вещицы, которыми она дорожила и которые принадлежали ее матери: шкатулку для рукоделия, две миниатюры — одна с портретом ее отца, другая — с ее собственным портретом в детском возрасте, книги в кожаном переплете; мать любила их и бережно завернула в бумагу; декоративные статуэтки, стоявшие в ее спальне на каминной полочке и у постели.

» Где бы я ни была, — заметила Сорильда, — эти вещи позволят мне чувствовать себя как дома, потому что они принадлежали маме «.

Медленно, не торопясь, она натянула длинные замшевые перчатки, взяла шаль и сумочку, затем отперла дверь и пошла по коридору в сторону лестницы.

Как она ни нервничала, но невольно чисто по-женски обрадовалась, ощутив колыхание кринолина и почувствовав, что хоть ее платье и выглядит странным для невесты, но впервые в жизни она в привлекательном женском облике может лицом к лицу встретиться с тетушкой на равных.

Подойдя к лестнице, Сорильда увидела, что внизу в холле ее ждет дядя. Он стоял один.

Она поняла, что граф с тетушкой уже ушли в часовню, и с возмущением подумала, что герцогиня воспользовалась возможностью поговорить с графом пусть даже и несколько секунд.

» Они оба отвратительны, и я их ненавижу!«— сказала себе Сорильда и, еще выше подняв голову, начала медленно спускаться по лестнице.

Ступив на мраморный пол холла, она заметила изумленный взгляд дяди. Когда девушка подошла к нему, он воскликнул:

— Черное! С чего это ты надумала идти в черном на собственную свадьбу?

— По-моему, это вполне соответствует обстоятельствам, дядя Эдмунд, — ответила Сорильда. — Но если говорить честно, это единственное платье, в котором я не чувствую себя точно воспитанница приюта.

Дядя растерянно посмотрел на нее, и она пояснила:

— Последнее время мне не позволялось выбирать самой себе платья, но сегодня я выбирала сама и считаю, что имею на это полное право!

— В любом случае теперь поздно переодеваться, — сказал герцог.

С этими словами он предложил племяннице руку, и по длинному коридору они направились в часовню.

Впоследствии Сорильда так и не смогла вспомнить ни саму церемонию, ни свои собственные слова и действия.

С того момента, как она встала рядом с графом, Сорильда ясно ощущала только исходящий от него гнев; это могло бы напугать ее, если бы девушка не испытывала к нему некоторого сочувствия.