— Могу предсказать, даже не прибегая к чайным листьям, что у вас появится внук.

— Иншалла, — сказала она, прижав мою шашку к краю доски. Накшидиль бросила кость, выпал номер три, и она сняла последнюю шашку.

В мои обязанности входило, чтобы гарем развлекали в течение месяца Рамадана. По просьбе валиде-султана жен важных людей приглашали на вечерние пиры, проходившие в зале для приемов. На второй неделе Накшидиль пригласила сестер Селима, Хадисе и Бейхан. После трапезы, во время которой подавали все, включая суп, икру, жаркое и сладкий пирог, испеченный к этому празднику, женщины сидели, откинувшись на подушки, рабыни танцевали, рассказчики плели небылицы, гадалки предсказывали будущее по картам Таро, музыканты играли волновавшие душу турецкие мелодии. Некоторые из барышень заулыбались, когда Накшидиль исполнила на скрипке одно произведение Моцарта, но я заметил, что на красноватых лицах консервативных гостий появляются недовольные гримасы.

Однако ничто так не возмутило их, как поведение Бейхан. Дочери султанов живут в роскоши от щедрого жалованья, которое они получают, в великолепных дворцах и заправляют рабски покорными мужьями. Но даже принцессы не властны над простыми смертными, и вскоре муж Бейхан отошел в мир иной. После смерти паши ее стали называть безумной султаншей за дерзкие проделки.

Принцесса любила запрягать волов и совершать поездку от своего дома в Ортакой[90] до европейского квартала; она с грохотом носилась по мощеным улицам Перы и завлекала симпатичных мужчин, словно заклинатель змей. Мужчины не могли устоять перед ее чарами и следовали за ней во дворец, где некоторых из них брили, красили в разные цвета и заставляли танцевать в женской одежде, так как они испили из ее кубка наслаждений.

Слухи о проделках Бейхан дошли до ушей валиде-султана, и Накшидиль хотелось обуздать эту распутную женщину.

— Только подумать, ведь она когда-то была дружна с Айшой! — шепнула мне валиде. — Не знаю, что хуже — чтобы Бейхан вела себя так или допустить, чтобы она действовала заодно с той женщиной.

— Пожалуй, я знаю ответ, — пробормотал я.

Принцесса Хадисе тоже была влюблена в Запад. Ей пришелся по вкусу архитектор Антуан Меллинг, и она все время придумывала для него какое-нибудь занятие — то надо было отделать ее дворец, то придумать дизайн для ее ножей и тарелок. В этот вечер она как раз привезла планы последних изменений своей резиденции с видом на море: одно изобретение — лабиринт в саду — изумило нас всех замысловатыми дорожками и сбивающими с толку тупиками. Но если европейский лабиринт был интересен, то вторая выдумка заинтриговала еще больше: принцесса предложила сделать тайную панель на нижнем этаже своего дворца.

— Смотрите, — говорила Хадисе, широко раскрыв глаза от восторга, и показывала нам рисунки. — Вот здесь будет находиться секция с деревянным полом, в котором разместится панель с пружиной. Мне останется только нажать на эту панель, и она откроется, после чего мы сможем тут же нырнуть в Босфор.

Бейхан внимательно смотрела на рисунки архитектора.

— Как это замечательно, — обрадовалась она. — Может, наши друзья из мужской половины смогут открыть ее снизу и нырнуть к нам.

Тут заиграла музыка, и появились девушки, собираясь исполнить танец.

— Приглядитесь повнимательнее, — шепотом сказал я Накшидиль, и та понимающе кивнула. Когда рабыни по одной выходили из круга, я порадовался нашим недавним приобретениям. У первой девушки была полная грудь, у второй — миндалевидные глазки, у третьей ноги длинные, как кипарисы. Но я насторожился лишь после того, как вышла Фатима. Широко расставленные глаза и губы Купидона придавали ей невинный вид, однако полные бедра не оставляли сомнений в том, что она способна доставить мужчине большое наслаждение. Я взглянул на Накшидиль и заметил, что эта девушка поразила ее. Когда вечер закончился, она велела мне приготовить Фатиму для султана.

— Думаю, нас посетило вдохновение, — сказала она и улыбнулась.

* * *

На пятнадцатый день Рамадана я встал рано, готовясь к самому важному ритуалу — к церемонии Священной мантии.

Это был мой первый визит в павильон, где хранились священные реликвии; только самые высокие чины в иерархии гарема допускались туда. Достав кинжал из потайного чулана между спальней и комнатой для молитв, я задумался над привилегиями главного чернокожего евнуха: богато обставленные покои, целый штат рабов, большой доход, влияние на султана, право руководить церемониями, подобными той, какая начнется несколько часов спустя. Я за это дорого заплатил, однако сегодня казалось, что я почти не жалею об этом. Пока моя рабыня держала зеркало, я застегивал свое отделанное мехом одеяние и поправлял конусообразный тюрбан. Глубоко вздохнув, я направился к коридору, который соединял покои главного чернокожего евнуха с покоями валиде-султана.

— Интересно, как выглядит одежда пророка, — спросил я Накшидиль.

Погода стояла прохладная, и она надела бледно-голубой кафтан на соболиной подкладке.

— Наверное, накидка пророка красива, — сказала она, проводя рукой по темному меху. — Конечно, я тоже никогда не видела Святую мантию, но уверена, что моя накидка по сравнению с ней будет смотреться неважно.

Я снова поправил тюрбан, кинжал, висевший у меня на боку, и проводил ее к выходу. Принцессы и жены высокопоставленных лиц уже собрались во дворе валиде, и, идя рядом с Накшидиль, я повел за собой процессию из двадцати женщин. Мы прошли через сады к Четвертому двору, через узкий проход добрались до Третьего двора и продолжили путь к павильону Священной мантии. У маленького здания, находившегося как раз напротив казначейства, нас встретили сотни янычар, стоявших на страже.

Накшидиль коснулась моей руки.

— Посмотри на их новые европейские униформы. Как великолепно они смотрятся! — взволнованно говорила она, пока мы двигались дальше и начали подниматься по ступенькам к веранде.

Мне хотелось бы узнать, согласятся ли с ее мнением янычары. Или они недовольны тем, что приходится носить западную униформу? Мы не могли забыть, что Селима свергли, когда он приказал армии облачиться в европейское обмундирование. Я был рад, что великий везир Алемдар настойчиво проводит реформы, но опасался, как бы он не перегнул палку. Во время последнего посещения базара я слышал, как многие люди вполголоса критически высказываются на этот счет.

Внутри павильона, состоящего из четырех помещений, я повел Накшидиль в комнату кресла, где она заняла свое место. Когда она удобно устроилась под балдахином, я вышел, зная, что к ней подойдет каждая женщина, поцелует руку и усядется ниже в соответствии со своим положением. Женщины будут ждать, пока мужчины не посетят Комнату мантии, после чего хранитель мантии пригласит их войти.

Я торопливо прошел мимо помещения для приемов и ожидавших высокопоставленных мужчин к специальному помещению, где хранились Священные реликвии. Здесь лежали личные вещи пророка Мухаммеда: два золотых меча, усыпанные драгоценностями, письмо, написанное его рукой на коже, личная печать, сломанный зуб, черный флаг, шестьдесят волосинок из его бороды, разложенных по инкрустированным драгоценностями коробочкам, отпечаток его ноги на камне и самый главный предмет — накидка, которую он подарил одному из своих приверженцев.

Я вошел, вдохнул запах ладана и огляделся: я впервые увидел знаменитые мозаичные стены. Под глазурью павлины казались такими голубыми, как ослепительное Мраморное море. Над мозаикой с куполообразного потолка свисали позолоченные лампы и красовались орнаменты, а в дальнем конце помещения я заметил новый фонтан, который Махмуд недавно велел установить. Перед ним стояли султан Махмуд и великий везир Алемдар.

Когда мы втроем заняли свои места перед серебряным балдахином, защищавшим Священную мантию, за занавесом певучим голосом начали читать Коран. Султан, одетый в красную накидку на меховой подкладке и в тюрбане с блестящей эгреткой, стоял в центре. Великий везир в высоком тюрбане расположился справа от него. Я, главный чернокожий евнух, встал слева.

Сверкая темными глазами, султан Махмуд выпятил широкую грудь и сильным голосом возгласил:

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного, — и достал ключ, который был у него одного, чтобы открыть золотую коробку, где хранилась накидка. Отперев ее, он достал квадратный кусок вышитого атласа и развернул. Внутри находилась еще одна вышитая боча, а в ней — еще одна. Мы наблюдали, как он медленно разворачивает квадраты ткани до тех пор, пока не дошел до сороковой по счету бочи, в которой хранилась драгоценная накидка.

Мы все, облаченные в красивые одеяния, стояли и ждали, когда перед нашими глазами предстанет мантия, которую носил пророк. Я затаил дыхание, когда султан достал ее и показал нам непрочную ткань. Какое разочарование! Если признаться честно, я ожидал увидеть вещь, сотканную из золота и серебра, но вместо этого мы увидели небольших размеров черную, изношенную накидку на разодранной подкладке из некрашеной шерсти. Кроме широких рукавов, эта накидка больше ничем не выделялась. Тем не менее она воспринималась как святая святых, и меня, как и остальных, переполняли чувства. Человек, являвшийся хранителем этого помещения, коснулся накидки маленьким кусочком вышитой льняной ткани, и султан поцеловал ее. Мы с великим везиром последовали его примеру.

Затем вошли высокопоставленные лица — улемы, везиры и другие важные чиновники — каждый из них почтительно кланялся султану, касаясь земли правой рукой, затем поднимал голову и касался рукой сердца и лба. После этого он получал кусочек вышитой льняной ткани, которая коснулась накидки, и, после того как приложил ее к своей голове, отступал назад и присоединялся к остальным.

Мы стояли много часов, пока люди вериницей проходили мимо накидки, и, хотя я старался сосредоточиться на чем-то, пение из глубины помещения путало мои мысли. Я думал об этой Священной мантии, улемах, их возможном сговоре с Айшой и янычарами. Что затевала Айша — эта мысль не давала мне покоя. Я почти ничего не слышал о ней с тех пор, как ее отправили в Старый дворец. Неужели она соблюдает свое обещание хранить верность султану? Или она все еще плетет заговоры за нашими спинами?