— Вы сказали, что его зовут Бонапарт? — спросила Накшидиль, пораженная тем, что услышала это имя.

— Да, — ответил он. — Но почему ты спрашиваешь? Это имя тебе о ком-то напомнило?

Накшидиль боролась с соблазном рассказать Селиму, что ее кузина Роза собирается выйти замуж за этого человека, но она сдержалась, а позднее, когда она просила у меня совета, как поступить, я велел ей не говорить ни слова.

— Только представьте, если бы он обнаружил, что вы из дворца тайком отправляете письма! Многие девушки в прошлом думали, что завоевали благосклонность султана, но потом обнаруживали, что стоит сделать один неверный шаг, и им грозит изгнание или смерть. Молчите об этом, — предупреждал я. — Он в восторге оттого, что вы француженка. А пока этот Бонапарт командует армией, дела пойдут лишь к лучшему.

Как я ошибался!

15

Первые симптомы, предвещавшие ухудшение дел, появились в марте 1798 года, когда Совет узнал, что Бонапарта произвели в адмиралы Востока. К чему тут Восток, удивлялись министры, раз его войска сражаются в Европе? Вскоре поступили донесения, что его армия села на корабли, отплывшие в восточном направлении. Султан потребовал встречи с французским послом. Ее назначили на следующей неделе в день выдачи жалованья янычарам, представлявшим собой внушительное зрелище. Этот день выбрали, дабы произвести на иностранных послов впечатление размерами и мощью особого войска султана. Как всегда, рассчитывали на чисто внешнее впечатление. Главный чернокожий евнух просил меня сопроводить его на заседание Дивана.

В Айя-Софии прошли молитвы, после чего устроили величественную процессию. Мы проехали через Первый двор и мимо Фонтана палача, добрались до Второго двора и желтого здания для заседаний Совета, у которого нас ждали десятки юных пажей, а тысячи янычар в желтых тюрбанах выстроились вдоль двадцати двух мраморных колонн. Головы главного белокожего евнуха, главного чернокожего евнуха, главы адмиралтейства и главы казначейства венчали тюрбаны разной высоты, подчеркивавшие их ранг; все, облаченные в зеленые атласные платья с соболиной отделкой, вошли в богато украшенный Зал Совета и заняли свои места на шелковом диване, тянувшемся вдоль всей задней стены. Затем в сопровождении сотен солдат прибыл великий везир Ибрагим-паша. На его высоком белом тюрбане красовались золотые полоски, белое одеяние из атласа было отделано соболем, а шея и грудь — увешаны бриллиантами и жемчугами. Он поднялся по мраморным ступеням. У входа в Диван главный водонос поклонился ему и пробормотал:

— О, ваше превосходительство, соблаговолите войти.

Все встали, приветствуя великого везира. Оставив солдат снаружи, Ибрагим-паша обратился к своим министрам.

— Да будет сегодняшнее утро для вас благоприятным, — произнес он и занял свое место в центре дивана. Шейх-уль-ислам[72], представитель высшей религиозной власти, возглавил молитву везиров, пока остальные стояли вдоль стены. Султан оставался наверху, он сидел прямо над великим везиром и был скрыт из виду клеткой филигранной работы.

Французский посланник, месье Дюбайе, маленький худой человечек с моноклем, торжественно прибыл в сопровождении десятка помощников. К его огорчению (я убедился в этом по его хмурому лицу), ему предложили сесть на стул без спинки. В Топкапе подобные унижения часто выпадают на долю неверных.

Пока он наблюдал за происходящим, белые евнухи принесли везирам на пробу еду янычар: суп и плов, приправленный шафраном и медом. Завершив дегустацию, министры начали трясти облаченными в пурпурные тюрбаны головами, подавая знак, что пища не испорчена, после чего янычары, стоявшие снаружи, бросились во двор. Представьте, как все были потрясены нарушением тишины, пока те бежали через открытую площадь, а затем подняли шум, стуча длинными металлическими ложками о стены огромных котлов с супом и рисом. Этим зрелищем и шумом, причиной которых стали десять тысяч мужчин в высоких тюрбанах, можно было напугать кого угодно.

После того как янычары поели и успокоились, пол от ног великого везира до самой двери выложили кожаными мешочками с монетами. Ибрагим-паше подали имперский указ, и он, поцеловав печать султана, громко прочитал повеление раздать монеты. Тут же нескольких янычар пригласили забрать тяжелые мешки и выдать жалованье особым войскам султана. Будем молить Аллаха, чтобы янычары остались довольными. Иначе они перевернут свои котелки с супом, ворвутся в зал и нападут на нас!

К этому времени мы изрядно проголодались и молча возликовали, когда нам принесли еду. Не помню, сколько десятков блюд подали, но могу сказать, что французский посланник был явно потрясен, когда перед ним ставили одно кушанье за другим: жареного ягненка, жаркое, куропатку-гриль, жареного цыпленка, пирожки с рубленым шпинатом, говядину и телятину, отварную рыбу, фаршированные баклажаны, тушеные кабачки, рубленые помидоры, маринованные огурцы, йогурт с чесноком, пюре из бобов, приготовленные на пару зерна, плов и чечевицу. На десерт подали спелые дыни, огромные ягоды, сочные апельсины, покрытые желе абрикосы, свежие персики, пухлые финики и горы засахаренных фруктов. Посланник чувствовал себя не совсем ловко, так как приходилось есть пальцами, а после этого опускать их в розовую воду, но должен признаться, что ему удалось неплохо набить брюхо.

Наконец наступил его черед изложить суть вопроса. Пока султан направлялся к своему трону, месье Дюбайе облачили в мантию из горностая, а его помощников — в верблюжью шерсть. Когда все приготовились слушать, главные стражи, отвечавшие за охрану входа, подхватили французского посланника под руки, подняли и быстро доставили в Тронную комнату.

Я последовал за ними и вошел в помещение, где на бархатном диване сидел султан. Алые покрывала украшали жемчуга, подушки были усыпаны изумрудами, а в ковры, накрывавшие его ноги, была вплетена золотая нить. Над головой султана возвышался балдахин, а над ним — три шара, символизировавшие его мирскую власть.

Посол Франции пересек шелковые ковры, которыми был застелен мраморный пол, три раза поклонился перед султаном, поцеловал край его вышитого золотом кафтана и отступил к стене. Везир церемонно приветствовал иностранного посланника, и француз начал говорить. Я выступал переводчиком. Ахмед-бей, секретарь султана, записывал. Совсем недавно Ахмед-бей заявил перед Диваном, что виновниками бурных событий во Франции он считает безбожников вроде Руссо и Вольтера; их враждебные религии писания, говорил он, привели к тому, что по всей стране распространились ересь и пороки.

«Хорошо известно, что опора любого государства заключается в твердом усвоении основ священной религии», — заявил Ахмед-бей вслед за улемами, присутствовавшими на заседании Дивана. Он сказал главному чернокожему евнуху, что желает, чтобы французское восстание «распространилось среди врагов империи, словно сифилис» и ввергло в этот конфликт не только Францию, но и всех противников империи. Однако главный чернокожий евнух говорил мне, что другие в Диване не согласны с ним и симпатизируют Франции.

«Отказ неверных от христианства говорит об одном: они понимают, что ислам верная религия», — пояснил один из везиров.

Стоя близко к султану, я видел озабоченность в его взгляде: он не знал, к какой из собственных фракций ему прислушаться и можно ли доверять послу. Но пока он не промолвил ни слова и внимательно вслушивался в слова дипломата.

— Возвышенный султан, величественный падишах, славная тень Бога на земле, — рассыпался месье Дюбайе в любезностях. Сначала он сообщил султану, что передает ему самое искреннее почтение Директории[73], нового правительства Франции, и ее высочайшее пожелание, чтобы великий султан и дальше пребывал в добром здравии.

— Да проживет халиф долгую и плодотворную жизнь, — сказал посол. Он соизволил надеяться, что султан доволен многочисленными подарками, которые он привез, и перечислил среди них эмалированный фарфор, тончайшие духи, серебряные подносы для подогрева еды, кофейные чашки с позолоченным краем, золотые часы и письменный стол с украшениями из золоченой бронзы. Посол выразил надежду, что валиде-султана, великому везиру и главному чернокожему евнуху дары придутся по вкусу. Французский посланник глубоко благодарил его величество за то, с каким благородством здесь к нему отнеслись. Затем он надел монокль и перешел к сути вопроса.

Он подтвердил, что французская армия двинулась на восток. Ее конечной целью была Индия, где, по словам посла, французы собирались перерезать британцам торговые пути. Конечно, твердил он, великий и мудрый султан поймет: Англия все-таки является и врагом турок. Прошу вас быть уверенными, уверял он, что Франция не желает мешать, а хочет помочь великой Оттоманской империи. Франция желает быть вашим другом, говорил он, и всеми возможными способами оказывает помощь в борьбе против враждебной Британии.

Сказав это, он сделал принятые в таких случаях почтительные поклоны и, пятясь, покинул комнату. Я надеялся, что француз говорит правду, в противном случае его могли бы заточить, как это до него случилось с другими лживыми послами, в Семи башнях.

* * *

В июне того же года разразился ужасный скандал.

В обещаниях посла не было ни слова правды. Войско Бонапарта высадилось в Египте, одной из наших самых важных провинций, и теперь стало ясно, что главная цель генерала — уничтожить Оттоманскую империю, а уже потом разделаться с англичанами в Индии. Вскоре после высадки его солдат в Александрии, расположенной у залива Абукир, они двинулись на юг, к Каиру, и нанесли турецким войскам страшное поражение. Битва у Пирамид обернулась катастрофой. К августу 1798 года Каир оказался в руках французов.

Обычно Турции удавалось поддерживать равновесие. Всякий раз, когда на нас нападало то или другое европейское государство, мы призывали на помощь врага своего недруга. Наверное, поэтому говорят, что «враг моего врага — мой друг». Иногда чаши весов больше походили на качели, когда мы метались между британцами и французами, русскими и австрийцами. Разве еще вчера французы не были нашими лучшими друзьями? На этот раз нам на помощь бросились британцы. Правда, у адмирала Нельсона больше болела голова о том, как защитить Индию от французов, чем сохранить турецкую власть в Египте, но британский адмирал уничтожил французский флот, а это нам было только на пользу.