— Они вернули вас на корабль?

— На этот раз гребцами были рабы-христиане. За их спинами стояли корсары, с плетьми, гребцы трудились изо всех сил, чтобы корабль продвигался вперед против волн. Прошло много дней, и пираты снова выволокли меня на палубу. Я увидела Константинополь с высокими минаретами и покрытыми куполами мечетями, сверкавшими в лучах солнца. «Стамбул, город на семи холмах», — радостно закричали они, пока мимо проносились десятки каиков и дикие утки разбегались во все стороны, спасаясь от нашего корабля, который скользнул через узкие воды, отделявшие Европу от Азии, и мы наконец остановились и пришвартовались у основания дворца. Четыре стража, вооруженные алебардами, схватили меня за руки. Я вспомнила слова Данте: «Затем мы пристали к пустынному берегу, не видевшему никого, кто, оказавшись в его водах, вернулся бы обратно».

— Ваш Данте оказался прав.

— Нет, я твердила себе, он не может быть прав. Я должна обязательно вернуться. Когда я крикнула: «Куда вы меня ведете?» — солдаты лишь сильнее потянули меня за руки. И тут я заметила, что к нам приближается группа странных людей, и почувствовала себя обреченной.

— Группа странных людей? — спросил я.

— Это были евнухи, — ответила она, опуская глаза.

— Каждому из нас выпала своя горькая доля, — сказал я.

— Подобная той, которая выпала мне? — спросила она.

— Нет, — ответил я и отвернулся.

* * *

Я часто ходил на Большой базар, выполняя поручения Накшидиль. Блуждая по узким, многолюдным дорожкам, я подходил к киоскам с косметикой, чтобы купить мазей, или к книжным лавкам у входа на площадь Баязета[65], где торговался с продавцами-армянами, чтобы сбить цену на книги, проданные каким-нибудь отъезжающим французским дипломатом. Поток советников из Франции привел к тому, что возрос интерес к французской культуре — французской одежде, кулинарии, даже книги пользовались спросом, а конкуренция между торговцами и правящим классом вызвала рост цен.

Однако даже при правлении Селима было непросто пронести книги в гарем, учителя религии настороженно относились к любым западным идеям, и мне время от времени приходилось давать взятку охране, стоявшей у ворот. Но мы с Накшидиль пошли на хитрость: я клал маленькие томики в бочу[66] и нес их под вышитым покрывалом со столь же беззаботным видом, как если бы держал в руках узел тяжелого шелка. Накшидиль было нелегко найти место, где спрятать их. Несмотря на то что она теперь стала хозяйкой своих покоев и нескольких рабынь, это не гарантировало ей полного уединения. У главной управительницы была связка с ключами от каждой комнаты и шкафов, и эта женщина могла в любое время незаметно войти и осмотреть все. Кто знает, кому бы она рассказала, если бы обнаружила что-нибудь.

Накшидиль использовала эти книги, чтобы учить Махмуда. К девяти годам он уже умел читать стихи и немного знал историю. В тишине ее комнат мальчик устраивался рядом с ней и слушал, как она, избегая жестоких эпизодов, рассказывает о своем душераздирающем путешествии по морям. Махмуд проявлял живой интерес к географическим картам, любил водить пальцем по горам и водам, соединявшим Турцию с Францией. Его рука путешествовала по Средиземному морю, скользя по берегам Туниса и Триполи, двигаясь к северу в сторону Эгейского моря и островам Греции, затем заворачивала в Мраморное море и проходила через Босфорский пролив. «Это было легкое путешествие», — говорил мальчик, а она улыбалась, скрывая от него, сколь мучительным оно получилось. Иногда они играли в шахматы или триктрак[67], и ничто так не радовало Накшидиль, как победа мальчика.

После полудня ее «лев» уходил познавать ислам: Махмуд учился читать на арабском языке, запоминал важные отрывки из Корана, углублялся в историю ислама. Он даже начал изучать каллиграфию, переписывая буквы из своего украшенного рисунками алфавита, хотя, к неудовольствию Накшидиль, учитель каллиграфии Мухаммед Раким был имамом и противился всякому влиянию Запада. Однажды, когда он к ним зашел, оба читали Вольтера. Это не ускользнуло от проницательного взгляда Ракима, и он проворчал:

— Я слышал о Вольтере. Это человек хуже неверного, он безбожник.

После этого случая имам при каждой встрече смотрел на Накшидиль с подозрением.

Едва Махмуд ушел вместе с Ракимом, как в дверь Накшидиль постучал Нарцисс. Она испугалась, увидев его изуродованный нос и искривленный рот. Я считал, что на лице этого евнуха отпечаталась его уродливая душа.

— Моей госпоже Айше будет оказана величайшая честь, если она увидит вас в своих покоях в качестве гостьи сегодня в четыре часа, — произнес он охрипшим голосом, при этом его язык все время тыкался в нёбо. — Она с нетерпением ждет удовольствия увидеться с вами.

— Как это мило с ее стороны, — ответила Накшидиль, удивленная приглашением.

При этом имени я поежился, помня неожиданные встречи прошлых лет: хна, высыпанная на тело Накшидиль в банях; крем для депиляции, чуть не сжегший ей кожу. Смерть Пересту. Что Айша задумала теперь?

— Айша хочет загладить вину за прошлое или это хитрость? Она придумала новые козни? — спросил я.

— Трудно сказать, — ответила Накшидиль. — Все же это приглашение было сделано крайне любезно. После того случая с кремом минул почти год. К тому же я не думаю, что она винила меня в том, что Пересту заигрывает с учителем. Может, сейчас она действительно хочет подружиться со мной. Знаешь, — задумчиво сказала Накшидиль, — мне повезло, что султан пригласил меня к себе в ложе, но последний раз я видела его шесть месяцев назад. Если Айша все еще дружна с Бейхан, сестрой Селима, то у нее, наверное, есть новости от султана.

— Надеюсь, что вы действительно отлично проведете день.

Готовясь к визиту, Накшидиль застегнула жемчужные пуговицы на кафтане и набросила на шею шелковый платок, чего больше никто не делал.

— Вы выглядите божественно, — сказал я, наблюдая, как она выбирает несколько безделушек для пальцев и ушей. Накшидиль засунула платок, отделанный кружевом, в складки мягкого пояса и хотела взять еще один в качестве подарка Айше, но медлила, не желая расставаться с куском ткани, который сама вышивала. Затем, вспомнив о своем одиночестве, Накшидиль снова сложила его и передала мне.

— Я с нетерпением жду этой встречи, — произнесла она.

Две комнаты и ванная Айши выходили во двор валиде-султана и, подобно жилищу Накшидиль, обогревались не только жаровней, но и камином, что подчеркивало ее положение в гареме. Однако, невзирая на покрытые кашемиром диваны и тонкие ковры, мне ее жилище показалось мрачным и зловещим.

Айшу окружала свита рабов, среди которых был и Нарцисс. Айша полулежала на горе подушек, на которых извивались трубки от наргиле. Она была разодета в пух и прах и украшена с головы до ног. Ее уста источали слова приветствия. Но я чувствовал острые, словно мечи, взгляды рабов, и меня стали обуревать подозрения.

Накшидиль улыбнулась и в знак уважения поцеловала край шелковой одежды Айши.

— Как это мило с вашей стороны, что вы пригласили меня, хемширем, — сказала она.

— Всегда рада видеть тебя, сестра. Очень хорошо, что ты пришла. — Айша предложила ей сесть у жаровни, а я стоял позади них рядом с Нарциссом. — Поставь ноги под ней, это согреет тебя в столь холодный день. Возможно, наша дружба тоже потеплеет, — добавила Айша, затягиваясь сладким табаком. Я посмотрел на Нарцисса, но тот ответил сердитым ледяным взглядом. — Думаю, что будет хорошо, если мы познакомимся ближе, — продолжила Айша. — До сих пор у нас не получалось душевного разговора. Иногда мне даже кажется, что ты избегаешь меня. — Айша подняла руку и согнула пальцы, давая слугам знак принести кофе, чай, шербет и сладости.

— Вы оказываете мне честь своим гостеприимством, — ответила Накшидиль, рукой отмахиваясь от табачного дыма. — Оно согревает меня, как эта жаровня. Пожалуйста, не обижайтесь, если я вела себя сдержанно, просто у меня такой характер.

Они вежливо разговаривали о том о сем, сплетничали о новых женах и наложницах султана, обратили внимание на то, что ни одна из этих женщин не принесла ему наследника, и согласились с тем, что вышло не очень красиво, когда одна из кадин заявила, что забеременела, а это не подтвердилось. Накшидиль не обмолвилась, как пусто у нее на душе и как бы ей хотелось носить под сердцем дитя султана. Тут Айша велела рабыне принести шкатулку с куполом, и, словно две хорошие подруги, они с Накшидиль радостно стали перебирать нити жемчуга и цветные камни.

Но рыжеволосая вскоре посерьезнела и велела унести шкатулку.

— Похоже, у султана много неприятностей, — заметила она.

Накшидиль вздохнула:

— Наверное, это правда. Не так-то просто избавить империю от продажности.

— Истинная правда. Я понимаю, иногда без реформ не обойтись, но Селим зашел слишком далеко. Что он может знать об армии, если тратит время, сочиняя стихи и играя на нэй? В Коране сказано: «Нет равенства между теми верующими, кто сидит дома, и теми, кто старается и сражается во имя Аллаха».

Было трудно отрицать, что Селима больше тянет к музыке, нежели военным искусствам. В глазах Накшидиль это обстоятельство делало его еще более привлекательным.

— Он мудрый султан, — ответила она. — Я не сомневаюсь, что Селиму не хуже нас известно, что лучше для народа.

Айша подняла брови и откинула голову. У нее на шее засверкал большой изумруд.

— Не будь столь уверена. Власть иногда мешает думать. — Изо рта Айши вырывались кольца дыма.

— Что вы хотите сказать? — спросила Накшидиль.

— Я слышала, что правящий класс готов восстать против него. Вот-вот грянет бунт. Улемам надоели связи султана с неверными из Европы, а ты знаешь, что священнослужители представляют серьезную силу. Как религиозные лидеры, они являются неотъемлемой составляющей каждой мечети: они служат там муэдзинами, имамами, чтецами проповедей. А их закон, шариат, является основным законом страны.