— А, несколько дней назад он рассказывал мне о своей сестре Бейхан. Селим жаловался, что та отравляет ему жизнь.

— Но она ведь только что отпраздновала свадьбу. После четырех дней пиршеств, когда ей преподнесли несметное количество подарков, она должна быть довольна своей новой жизнью. Почему она докучает султану?

— Видно, после свадебной церемонии паша, разодетый в соболя, долгие часы прождал, когда новая жена пригласит его к себе. Наконец главный темнокожий евнух ввел его в комнату невесты. Объявив себя ее рабом, он упал на колени и стал целовать ей ноги.

— Он поступил правильно. Муж принцессы всегда будет ее рабом. Наверное, она была довольна.

— Вместо того чтобы с радостью предложить жениху брачное ложе, принцесса ударила его ногой в лицо. Когда он воскликнул: «О, моя султанша!» и «Сжалься надо мной, мой ягненок!», принцесса стала бить его по лицу, пока щеки супруга не стали ярко-красными, а из носа не пошла кровь. Бейхан буквально вышвырнула своего нового мужа из брачного ложа. Рабыни увели беднягу. Следующим утром сестра пришла жаловаться Селиму. Тот обещал ей поговорить с пашой.

— И что сказал Селим?

— Что, как муж принцессы, тот должен подчиняться ей. «Каковы бы ни были ее капризы, — говорил он, — вы должны выполнять их». Затем, провожая пашу, он обнял его за плечи и шепотом добавил: «Вам будет лучше жить подальше от нее. Я сделаю вас губернатором провинции, чтобы вы оставались женатым, но, ради всего святого, радуйтесь тому, что вы станете жить врозь».

— Вот это дела.

— Да, но, рассказав об этом, он взглянул на меня и произнес: «Хотя я и люблю сестру, боюсь, что она попала под влияние Айши, матери принца Мустафы. Эта женщина знает, что я близок с Бейхан, и считает, что войдет ко мне в доверие, если подружится с ней».

— Значит, она не вошла в доверие. Что вы ответили?

— «Мой мудрый султан, — начала я, — простите меня за такой вопрос, но скажите, почему вы разрешили Айше остаться здесь после смерти Абдул-Хамида, да будет вечная слава его праху?»

— И что он ответил?

— Султан откинул голову, закатил глаза и сказал: «Помню, как я опечалился после смерти отца: меня держали в Топкапе, а мать отослали в Старый дворец. Я позволил Айше остаться здесь, потому что мне хотелось, чтобы Мустафа был рядом с матерью. Однако Айша завистлива и злобна, она оказывает дурное влияние на мою сестру».

— Как мило. А что вы ответили?

— Я улыбнулась и сказала: «Мой добрый султан, я буду счастлива, если смогу угодить вам». Селим взял меня за руку, а когда мы подошли к входу в гарем, я наклонилась к клумбе с гиацинтами, сорвала один цветок и украсила им его тюрбан.

— Великолепно! — похвалил я. — Только посмотрите на эту гору скорлупы. Пожалуйста, уберите оставшиеся фисташки. Я уже съел так много, что у меня, наверное, заболит живот.

Прошло всего несколько недель, Селим повел ее в парк и попросил закрыть глаза, обещая сюрприз. Когда они приблизились к конечной точке сераля, она увидела этот подарок: там стоял изящный павильон, построенный в стиле французских королей. Зеркальные панели шли вдоль комнат, ниши заполняли вазы с орнаментами и горшки с цветами.

— Никогда не видела столь прекрасного павильона, — сказала она мне. — В мою честь его назвали Павильоном возлюбленной.

— Счастье улыбнулось вам, — ответил я и ущипнул мочку правого уха, чтобы не сглазить.

10

Волшебные заклинания срабатывают редко. Проходили недели, но Селим не давал о себе знать. Он не навещал Накшидиль; не было приглашений явиться в его покои. Ей не хватало его бесконечных вопросов, его приятного смеха, его нежных стихов, переложенных на музыку.

— Oh chéri, мое сердце тоскует по нему, — говорила она мне. Монотонность долгих часов стала для нее тяжелым грузом. Чтобы забыть отчаяние, она иногда просила меня составить ей компанию. Мы играли в домино и карты, и однажды, держа в руках пару дам, Накшидиль сказала, что те напоминают ей о времени, когда ей с кузиной говорили, будто обе станут членами королевской семьи.

— Кто эта кузина? — спросил я. — И кто это предсказал?

— Мою кузину звали Розой, она, как и я, жила на Мартинике, — ответила Накшидиль. — Она была много старше меня, и мы вместе ходили к знаменитой гадалке в Форт-де-Франс. Когда мы сели за ее столик, эта женщина разложила чайные листья, посмотрела на Розу и сказала дрожавшим грудным голосом: «Ты займешь положение выше королевы, но не умрешь королевой».

— А что она предсказала вам?

— О, я была очень маленькой, в то время мне было не больше пяти лет. Гадалка произнесла что-то неопределенное о том, что меня тоже осенит королевская благодать. Но предсказание будущего Розы нас волновало больше, и, придя домой, мы рассказали об этом своим матерям.

— Что они ответили?

— Те стали ругать нас за то, что мы ходили к ясновидящей.

— И что сталось с Розой? — поинтересовался я.

— Ее отправили во Францию, где она вышла замуж за парня по имени Богарне.

— Вы видели ее, когда были во Франции?

— Нет, ни разу, — ответила Накшидиль. — Однажды я написала ей в Париж, и она ответила как раз накануне моего отъезда. Больше мы не переписывались.

— Значит, она не стала королевой, — сказал я и рассмеялся.

— Нет, похоже, не стала, — улыбнулась Накшидиль, и я обрадовался, видя, что печаль хотя бы на короткое время покинула ее.

* * *

Я предложил Накшидиль сходить к девушкам в музыкальный класс, пока те учились игре на скрипке и арфе. Однако когда Накшидиль вернулась, она сказала, что урок привел ее в замешательство и у нее закружилась голова. Ей показалось, что Пересту заигрывала с учителем.

— С Садулла-агой? — спросил я. — Такого не может быть. Но если это правда, тогда жизнь обоих в опасности. Простите меня, моя нежная дама, но мне кажется, что вам не терпится разглядеть романтику даже там, где ее нет.

— Я видела, как она глазела на него, — не отступала Накшидиль. — И как он смотрел на нее. Поверь мне, Тюльпан, я не так глупа.

На следующий день она попросила меня пойти вместе с ней. Я наблюдал, как Пересту бережно берет скрипку, улыбается, отчего у нее появляются ямочки на щеках, и, хлопая длинными ресницами, умоляет учителя помочь ей. Садулла-ага весь горел желанием показать ей, как держать смычок. Я подумал, что хороший учитель, возможно, так проявляет свой энтузиазм. Но разве она не взглянула на него еще раз, когда он отвернулся, или мне просто показалось?

— Почему вы ничего не скажете? — спросил я Накшидиль, которая была явно расстроена.

Когда она отозвала давнюю приятельницу в сторону, та лишь пожала плечами и покачала головой.

— Ты изведала любовь султана, — ответила Пересту. — Почему бы тебе не позволить мне испытать удовольствие от невинного заигрывания?

Бедная Накшидиль. Она не могла отказать подруге в небольшой радости, но флирт между Пересту и учителем музыки привел ее в еще большее уныние. От Селима все еще не было вестей. К тому же Накшидиль не могла понять, почему она впала в подобную немилость.

Накшидиль умоляла меня разузнать у главного чернокожего евнуха, не сделала ли она чего-либо такого, что могло расстроить султана. Но когда я спросил об этом Билал-агу, тот покачал головой и ответил, что все дело в политических заботах падишаха.

— Россия постоянно угрожает Оттоманской империи и висит над ней, словно грозовое облако, — говорил он. — Расходы на войну так велики, что султану пришлось выделять на это деньги из личной казны.

Совсем недавно женщин из гарема просили пожертвовать казне часть своих драгоценных вещей. Каждая рассталась с каким-нибудь особым предметом: Накшидиль отдала зеркало, украшенное камнями; другие — корзиночки и чаши, отделанные золотом, позолоченные чашки и тарелки, подсвечники, инкрустированные жемчугом, серебряные кофейные подносы, чернильницы, курильницы, сосуды для воды, большие ложки, украшенные бриллиантами трубки. Все это должно было пойти на приобретение оружия.

— Дело не только в угрозе со стороны русских, — говорил главный чернокожий евнух. — Вчера, когда шло заседание дивана[58], прибыл Шуазель, посол Франции, с новостями о том, что во Франции вспыхнула настоящая революция.

— Как это может сказаться на нас? — спросил я его.

— Франция стремится к конституционной монархии, и это беспокоит султана: когда эта новость распространится на востоке, правящий класс может выступить против него. Несколько дней назад падишах совершил тайную прогулку по городу: в последний раз он переодевался в торговца и встречался с Шуазелем в кофейне; на этот раз он облачился в форму моряка, останавливался у нескольких лавок на Большом базаре и прислушивался к сплетням. Богачи не очень довольны тем, что он изъял у них часть земли и увеличил налоги. Но хуже всего, что на их сторону могут встать крестьяне и поднять бунт.

Чтобы предупредить всякие выступления со стороны своих подданных, Селим обдумывал, как реформировать правительство и вернуть себе всю полноту власти. Он ввел ряд новых законов, регулирующих расходы населения в интересах государства, установил строгие правила ношения одежды для сословий, запретил импорт из-за границы таких тканей, как альпага[59], что наносило вред турецким производителям. Султан узаконил изменения в экономике на благо широких слоев населения.

И самое главное — он решил обновить войско янычар, раньше представлявшее гордость империи. Эти элитные отряды создавались в период становления империи из христианских мальчиков, которых привозили из завоеванных земель во дворец, где из них готовили солдат и обучали исламским традициям. Они лишь смутно помнили свое прошлое, в будущем им запрещалось жениться, и единственное, что от них требовалось, — это преданность султану. Они стали верными сторонниками падишаха.