Никто внимания не обратил на ее вопрос. Настя развернулась и решительно зашагала по коридору. Полы ее халата развевались как стяг. Она заглянула в ординаторскую. Медсестры жевали пирожки и хохотали.

— Где врач? — рявкнула Настя, но на ее голос даже не обернулись.

— Врач на обходе, — ответила чья-то спина.

Настя пролетела по коридору и поднялась на третий этаж. Еще не открыв дверь, она приостановилась, потрясенная. Площадка для посетителей на третьем этаже представляла собой чуть ли не оранжерею. Уголок экзотических растений в керамических кадках, аквариум с рыбками. Кресла. Она толкнула дверь и в злом предчувствии шагнула в коридор. Новейший дорогой линолеум, приглушенный свет, простор, тишина. Жалюзи на окнах, пальмы в кадках. Мимо проплыла предупредительная медсестра в синем:

— Девушка, вам помочь?

Настя потеряла дар речи — ну другая планета, и только!

— Если вы к врачу, то я провожу вас.

Сощурив глаза и еле сдерживая возмущение, рвущееся наружу, Настя прошагала за медсестрой.

— А что вы хотели, девушка? — без эмоций остудила ее пыл женщина-врач. — Сейчас везде так. Медицина у нас бесплатная, но те, у кого есть деньги, имеют право требовать отдельных условий. Конечно, на платном этаже и сервис другой…

— Люди умирают, а вы…

— Да, нам жалко. Нам всех жалко. Но это не нами придумано. Освободится место, мы вашу знакомую переместим в палату.

— Когда оно освободится? Там палаты переполнены, теснота, духота! А человек в таком состоянии. Неужели ничего нельзя сделать?

— Девушка, мы делаем все возможное, — устало отозвалась врач. — Но то, что вы требуете, в вашем случае невозможно. Хорошие условия сейчас хорошо оплачиваются. Вы должны это понимать.

— Мы найдем деньги, — вдруг, отвечая каким-то своим мыслям, заявила Настя. Докторша встала и подвинула посетительнице стул.

— Смирнова вам кем доводится? — голосом, мгновенно помягчевшим и исполнившимся участия, поинтересовалась докторша.

— Мать моей подруги. Скажите, что можно для нее сделать? Я хочу, чтобы ее поместили в отдельную палату. Чтобы ей провели хорошее лечение. Самое лучшее. И все такое…

— Конечно, конечно! Мы сейчас это организуем. Болезнь ее очень серьезна и прогрессирует. Еще этот нервный срыв… Но мы проводим лечение, делаем все возможное.

Говоря это, докторша подвинула Насте лист с расценками. Настя, плохо соображая, глядела в цифры.

— Мы проведем двухнедельный курс лечения, — продолжала врач, что-то прикидывая на калькуляторе. — Это обойдется вам в следующую сумму.

Она подвинула Насте листок с цифрами. Настя набрала в легкие воздуха и выдохнула. Деньги, приберегаемые для репетиторши, как раз умещались в цифру, выведенную на бумажке.

Глава 7

Накануне экзамена Настя позвонила родителям. Ей и раньше приходилось врать — когда поздно возвращалась с дискотеки, когда в ее сумочке находили сигареты и когда доводилось прогуливать уроки. Но сегодня — особый случай. Она последний раз идет к репетиторше. С конвертом.

— Да, мам, у меня все хорошо. Нет, еще не ходила. Сейчас пойду.

Мать долго и подробно расспрашивала Настю о ее жизни и подготовке к экзаменам. Настя обычно без труда угадывала, что хотят услышать от нее родители, и отчекапивала без запинки. Сегодня на нее действовало все: бессонные ночи, предстоящее объяснение с репетиторшей и то, что неминуемо надвигалось на нее, — экзамен. Она поспешила свернуть свой разговор с мамой, быстро осведомилась о состоянии здоровья отца и, пообещав позвонить сразу после экзамена, повесила трубку. Глянула на левую ладонь и усмехнулась: пальцы-то побелели! По своей неизменной привычке Настя скрещивала пальцы свободной руки, когда приходилось врать. Размяв онемевшие пальцы, Настя вышла под дождь. Он сыпал сквозь солнце. От асфальта расходился запах пыли и лета, особый аромат летнего дождя, который витает только в больших городах. В их поселке дождь пахнет по-другому. Настя прыгнула в трамвай и, пока ехала знакомой дорогой, смотрела в окно — наблюдала за работой дождя. Он играючи мыл витрины. Как юнга — палубу, летний проказник-ливень надраивал асфальт тротуаров, заигрывая с листвой тополей. Грибной дождь не пугал людей. Мало кто запасся зонтом в такой солнечный с утра день. Люди весело прыгали через лужи, торопясь под навесы витрин, крыши прозрачных остановок, козырьки киосков. Прибитая пыль стекала с навесов и козырьков, делая краски особенно яркими. Город преображался, становясь нарядным, праздничным. Настя вдруг почувствовала, как сжимает горло желание плакать.

Она успела влюбиться в этот город. В медлительный трамвай, позванивающий на поворотах, в разноцветную толпу горожан, в огромные стекла витрин и пестроту киосков. Настя впервые отчетливо поняла, насколько сильно она хочет стать частью этого города, слиться с ним, стать своей!

Дождь за окном смеялся и плакал. И Настя плакала, повернувшись к дождю. Таяла, неумолимо таяла сказка о журналистке Насте, которой так охотно дают интервью первые лица губернии… Настя выскочила на нужной остановке и, прежде чем отправиться к знакомому подъезду постояла под дождем, чтобы смыть следы слез с лица. Когда волосы совершенно намокли и прилипли к щекам, она нашла глазами балкон репетиторши и вошла в подъезд. Пока она поднималась, у нее вдруг возникла крохотная надежда на чудо. Ну ведь репетиторша тоже человек. А может быть, она поймет Настю? Ведь всякое бывает в жизни…

Но едва вошла в прихожую, хрупкая надежда надломилась и повисла головой вниз.

Репетиторша болтала по телефону и с Настей объяснилась жестами: пройди сюда, встань здесь, жди.

— Деньги принесла? — едва положив трубку, поинтересовалась репетиторша.

— У меня нет денег, Елена Викторовна, — тихо, но твердо произнесла Настя.

— Как это — нет? Мы с тобой позавчера договорились, что сегодня — последний день. Что-то я тебя не совсем понимаю…

Репетиторша, прищурившись, смотрела на Настю. Та, в мокрой майке, с прилипшими к лицу волосами, чувствовала себя раздетой, выставленной на показ.

— Мне пришлось отдать эти деньги, — услышала Настя свой голос. Он звучал скорее упрямо, чем виновато.

— Отдать?! Кому — отдать?

— У моей подруги серьезно больна мать. Денег на лечение нет, и вот…

— Да ты сама больна! У тебя вообще-то все дома?

Репетиторша обошла Настю кругом и встала напротив, руки в бока. Настя молчала.

— Ты с ума, что ли, сошла? — распалялась преподавательница. — Ты за кого меня держишь? Какая больная мать? Думаешь, я дура совсем? Или, может, ты надеешься поступить при помощи своих «глубоких» знаний? Троечница! Я гробила на нее свое время! Я.., я ей литературу давала! Авантюристка! Думаешь, я не догадываюсь, куда ты дела деньги своих родителей? По ночным клубам просадила! А теперь слезы льешь!

Настя теперь совсем успокоилась. По мере того как репетиторша распалялась, на незадачливую абитуриентку находило спокойствие сродни оцепенению. Ей вдруг представилось, что она, Настя, находится в большом, толстого стекла стакане и слова бегающей и кричащей репетиторши не долетают до нее. А если и долетают, то отскакивают от круглых толстых стенок. Она видела перекошенное от злости лицо молодой женщины, в несколько минут ставшее таким некрасивым, жалким… Она стала не похожа сама на себя. Баба Яга, да и только.

— Вон! Вон отсюда! — по губам догадалась Настя, но продолжала зачем-то стоять и в упор смотреть на репетиторшу. — Если у тебя хватит завтра наглости заявиться сдавать литературу, я буду иметь удовольствие показать миру твои «глубокие» знания! Будь уверена! Я пройдусь по тебе вдоль и поперек! Ты меня запомнишь!

Последние слова Настя слышала уже из коридора. Она быстро сбежала по лестнице вниз. На улице шел ливень. Лужи пузырились, а вода стояла стеной. Настя пряталась под козырьком подъезда и отрешенно смотрела в дождь. Вдруг как молния блеснула неожиданная мысль. Пары секунд Насте хватило, чтобы вспомнить другой ливень, их день приезда в этот город. Погоню, театр, прослушивание. Спасительная идея рождалась в груди. Настя выбежала из своего укрытия и помчалась к трамвайной остановке.

На то, чтобы забрать документы из одного учебного заведения и отнести их в другое, ушло не более часа. Получив расписание экзаменов театрального отделения академии, Настя вышла на улицу. Дождь кончился. Солнце как ни в чем не бывало подсушивало скамейки и листья скверов. Настя чувствовала себя так, как если бы происходящее было не с ней. Реальность сместилась. То ли от нагромождения событий, то ли от недосыпания. Она чувствовала себя легкой как ветер. На фоне чистого неба празднично торчал шпиль католического собора. Вниз убегала асфальтовая дорога — к парку и набережной. Настя спустилась в парк, купила мороженого и, взобравшись на чей-то пустующий постамент, глядя на сверкающую под солнцем реку, стала читать вслух стихи Юнны Мориц.

По дорожкам парка бегали спортсмены. С пляжными сумками шли горожане. Парень с балалайкой сел на траву и стал играть, не обращая внимания на Настю. Та продолжала исступленно читать непонятные, иллюзорные стихи, как нельзя лучше отвечающие ее настроению. Но вскоре ей все-таки помешали. На площадке перед постаментом появились парень и три девушки. Кудрявый парень в шортах сначала что-то объяснял девушкам, которые без особого интереса слушали его и курили. Потом они так же неторопливо разошлись по сторонам и начали производить какие-то действия. Из всей компании нервничал лишь парень. Он бегал от одной девушки к другой, размахивал руками, приседал, даже ползал на четвереньках. Показывал. Девушки реагировали по-разному. Одна смотрела на него свысока, ибо это позволял ее рост. Другая что-то доказывала парню, спорила. Третья капризничала, нарочно не понимая, чего от нее хотят. Настя прервала свое занятие и стала с интересом следить за репетицией. Парень распалялся, хватался за голову, бегал кругами. Настя узнала его — эта кудрявая шевелюра мелькала в театре на прослушивании. Парню никак не удавалось справиться с девчонками.