Бренда Джойс - Пленница

— Да, — прошептала Алекс, отстраненно подумав о том, что на руках, наверное, останутся синяки. — Я приняла ислам, я дала брачные обеты, и я твоя жена! — Она почти кричала.

— И что же, ты так печешься обо всех американцах без разбору или только о Блэкуэлле? — грубо оттолкнув ее, продолжал допрос Джебаль.

Алекс похолодела. Она из последних сил пыталась сохранить спокойный вид, но боялась, что ее выдадут глаза.

— Мне жаль всех, кто находится в рабстве в Триполи!

— Какая жалостливая женщина! А что, тебе понравился наш вчерашний праздник? — с издевкой спросил Джебаль.

Алекс совсем растерялась. Куда делся тот человек, которого она знала на протяжении целого года? С которым столько раз вместе обедала, шутила и развлекалась забавными историями? В его холодных глазах была только жестокость! Да, Джебаль разозлился не на шутку….

— Ты же знаешь, что нет! — еле слышно прошептала она. — Джебаль, я знаю, что ты гневаешься, но…

— Вот именно — я очень гневаюсь, — нетерпеливо перебил принц, — я разгневан настолько, что готов развестись с тобой!

Она остолбенела. Что сулит такая перемена? Из жены наследника она превратится в простую наложницу или рабыню — и ее продадут Бог знает кому. И наверняка разлучат с Мурадом. У нее не останется никакой власти или хотя бы поддержки, и тогда Блэкуэлл сбежит без нее… Боже милостивый! Она так и застрянет в этом Триполи, никому не нужная пленница, и никогда больше не увидит Блэкуэлла!

— Пожалуйста, не надо! — пересилив себя, как можно жалостливее промолвила она.

Джебаль молча смотрел на нее.

Похоже, наступил момент, когда ее собственная судьба висела на волоске. Алекс заговорила как можно убедительнее:

— Джебаль, я люблю тебя, правда люблю! Ты был так добр ко мне все это время! Но все-таки я американка. А в Америке женщины наделены большей свободой в выборе жениха. И оттого мне было очень нелегко стать мусульманкой да еще чьей-то женой здесь, в Триполи. И я все еще оплакиваю своего первого мужа. — Ей казалось, что на всю комнату слышно, как стучит ее сердце. — И я изо всех сил хотела стать тебе хорошей женой, Джебаль!

В ушах звучало лишь одно слово: «Бежать!». Бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше, пока Джебаль не загонит ее в угол и она не окажется между молотом и наковальней.

Джебаль ничего не ответил.

— То, что случилось вчера, — продолжала Алекс, — это не моя вина.

— Вот как?

— Кто-то подложил мне в чай зелье. Сонное зелье. Мурад потом вспомнил, что, когда мыл чашку, ему показалось, что от нее странно пахло. Меня отравили, Джебаль! Отравили! Кто-то, кто ненавидит меня и не хочет, чтобы мы были вместе!

Джебаль не сводил с нее глаз.

— Насколько я могу судить, ты даже можешь намекнуть, кем является этот «кто-то»!

У Алекс в голове пронеслось, что, оказывается, Джебаль не дурак. А она-то до сих пор принимала его необыкновенную доброту и почти женственную внешность за мягкость натуры…

— Зу ненавидит меня! Она возненавидела меня в тот самый день, когда ты объявил, что сделаешь меня второй женой!

Джебаль, неотрывно глядя ей в лицо, подошел ближе. Алекс не сдвинулась с места. Оставалось надеяться, что он не заметит, как тяжело она дышит, как обливается потом и трясется от неуверенности и страха. Он взял ее за подбородок.

— Если ты сказала мне правду, я прощу тебя, Зохара!

Алекс кивнула.

— Но знай: если ты лжешь — я все равно узнаю правду! — предупредил Джебаль.

— Я сказала правду! — вдохновенно солгала Алекс, уповая на то, что ее щеки не залились краской.

— Будем надеяться, — проворчал Джебаль. Алекс перевела дыхание. — И если только Зу в этом замешана, она получит по заслугам. — Он мерил шагами комнату. — Мне уже давно надоели интриги, которые она устраивает в гареме. А может быть, мне надоела и она сама!

О Господи, смятенно думала Алекс. Что за осиное гнездо угораздило ее разворошить на этот раз?!

Джебаль резко остановился рядом с ней и провозгласил:

— Так или иначе, отныне ты впала у меня в немилость!

Алекс опять растерялась:

— Что это значит?..

— Это значит, — отчеканил он, — что впредь тебе следует проявлять большую осторожность в поведении и покорность в отношении ко мне!

Алекс кивнула, едва дыша. «Слава Богу!»

— А теперь ступай! — велел Джебаль.

Ксавье медленно поднялся. Его тело уже не разламывалось от той ужасной боли, которая мучила пленника всю первую неделю работы в каменоломне. Каким-то образом мышцы сумели приспособиться к изнурительным нагрузкам, довольствуясь лишь тем скудным рационом, что, по мнению тюремщиков, был более чем достаточен для поддержания сил в рабах. И хотя каждый вечер ему приносили дополнительную порцию — теперь он знал, что об этом позаботилась Александра, — несмотря на уговоры Куисанда, капитан упорно отказывался от нее. По его поручению Таббс передавал суп и мясо самым изможденным морякам.

В этот вечер Ксавье и Пьер лежали у входа в каморку. Оба сразу увидели Кадара в сопровождении какого-то европейца. Блэкуэлл спросил у Пьера:

— Вы не знаете, кто это?

Светловолосый мужчина в парадном сюртуке и треуголке, судя по всему, ужасно страдал от жары даже в этот предвечерний час. Он осторожно шел между отдыхающими рабами.

— Это датский консул, — ответил Куисанд. — Свен Нильсен.

У Блэкуэлла екнуло сердце. Он не поверил своим ушам. Неужели Нильсену все же удалось добиться свидания?! Ведь он уже потерял всякую надежду.

Радостно улыбаясь, капитан пожал протянутую руку.

— Благодарю вас за то, что пришли сюда!

— Я бы пришел намного раньше, если бы мог, — сказал Нильсен, — но мне без конца отказывали в разрешении на свидании. Благодарите миссис Торнтон — это она подкупила стражу, чтобы я смог к вам попасть. Тем не менее мне не следует мешкать.

Опять эта миссис Торнтон подкупила часовых — и Нильсен попал сюда, в тюрьму. Ксавье растерялся. Да, он готов был согласиться с Куисандом, что она шпионка, засланная сюда, в Триполи, — вот только кем?.. Стоило подумать о ней — и у Блэкуэлла все сжималось внутри. Эта женщина чертовски храбрая и дьявольски хитрая, раз не побоялась стать женой Джебаля, чтобы успешнее выполнить свою миссию в стане врага. Ее отвага была просто невероятной.

Да, не было другого объяснения ни тому, что у нее никогда не было никакого мужа в Гибралтаре, ни тому, что никто не знал, какой корабль доставил прекрасную пленницу в Триполи. Кроме того, это объясняло и ее постоянные визиты к Блэкуэллу. Но на кого она работает? Ксавье мог сказать с уверенностью лишь одно: не на Штаты.

К несчастью, все доказательства ее предательства не способны были изгнать из ума и сердца капитана тревожные видения, посещавшие его каждую ночь. Чаще всего снилось, что они рука об руку мчатся по охваченному пожаром Триполи. Ксавье хочет спасти их обоих, добиться долгожданной свободы. Но янычары уже настигают их. И вот-вот схватят беглецов.

А потом приходил другой сон. Ее разгоряченное, зовущее к любви тело. Изумрудные глаза сияют, и он готов раствориться в их бездонной глубине. Он протягивает к ней руки… и тут она исчезает. Выскальзывает из его объятий.

Обливаясь потом, он просыпался от собственного крика: он звал во сне ее. И сразу понимал, что это все тот же кошмар.

Но ведь она не переставала быть опасной шпионкой, несмотря на всю свою красоту. И об этом нельзя забывать ни на минуту.

Ксавье потупился. Неужели Нильсен догадался? Он заставил себя посмотреть консулу в глаза.

— У меня есть своя каморка. Правда, там совершенно нечем дышать, зато мы сможем без помех обсудить свои дела.

Нильсен кивнул. Они уже было двинулись внутрь, как вдруг краем глаза Ксавье заметил, что по двору пробираются двое бедуинов. Кадар стоял у входа в коридор, только что впустив их внутрь, и внимательно следил за всем, что творится.

Ксавье покачал головой.

— Что такое? — удивился Нильсен.

— Не сомневаюсь, что это сама миссис Торнтон, — сердито буркнул Блэкуэлл.

— Вы ошибаетесь! — ахнул консул. — Она не посмеет! Ведь Джебаль убьет ее, если узнает про такое!

Александра спешила к ним. Мурад следовал по пятам. Ее глаза сияли. А кроме того, в них читался вызов.

Всякий раз ее появление действовало на Блэкуэлла, как удар ниже пояса.

— Не понимаю, зачем вам это надо, — выдавил он.

То, что прекрасная шпионка была одета в мужское платье, слегка облегчало его положение, так как некоторым образом скрадывало соблазнительные формы, перед которыми Блэкуэлл не мог устоять.

— Но это же очевидно. Я сделала, как обещала. Я привела к вам Нильсена. Я доказала свою преданность? И заслужила доверие?

— Вряд ли.

— Я много думала о возникшем непонимании, — заторопилась она, — нам надо поговорить.

— Я не хочу вас видеть здесь. Я не хочу ни о чем с вами говорить. Я предупреждал вас, и я снова это повторяю.

— Но ведь это я устроила вам встречу с Нильсеном! И Бог знает чем рисковала при этом! Вы могли бы по крайней мере выслушать меня!

— Все, что я мог бы сделать, — это поблагодарить вас, да и то еще неизвестно, стоит ли. А теперь соблаговолите покинуть нас, нам нужно обсудить важные вещи. — Ксавье повернулся к ней спиной.

Сзади его схватили за руку:

— Нет! Вы не можете отбросить меня! Вы ошиблись во мне! Я такая же пленница, как и вы, и точно так же мечтаю о побеге! Прошу вас!

Он повернулся, стряхнул ее руку. Не хватало только, чтобы она прикасалась к нему. Это слишком возбуждало. И к тому же ее мольбы звучали чертовски убедительно.

— Вы, случайно, не брали уроков сценического искусства?

— Значит, вы уже успели вынести мне приговор, — поморщилась она. — Осудили невиновную. Разве так принято вершить правосудие в Америке?!

Он промолчал, не в силах отвести взгляда от ее губ. Ксавье поймал себя на том, что представляет, как он целует эти губы.