— Мы с Мурадом могли бы стать посредниками.

— Простите, не понял, миссис Торнтоп?

— Мы могли бы передавать послания от вас Блэкуэллу и обратно.

— Для женщины это слишком опасно, — возразил консул.

— Черта с два! — воскликнула Алекс.

Датчанин удивленно замер.

— На карту поставлена жизнь Блэкуэлла. Мы должны придумать, как ему бежать.

Нильсен открыл рот от удивления.

— Вы поможете нам? — спросила Алекс.

— У меня просто нет слов, — пробормотал консул. — Конечно, я не откажу вам в помощи и все же возражаю против вашего участия в этом деле, миссис Торнтон!

— Так вы с нами?

Нильсен задумался.

— Конечно, я выполню свой долг, — нерешительно начал консул. — Как и вам, миссис Торнтон, мне отвратительны все жестокости и несправедливости, что творятся в этой варварской стране. Я вам помогу. Но убейте меня, я не понимаю. Не понимаю, какую роль вы могли бы играть в подобного рода истории. Это не женское дело. И готов снова повторить, что участие в побеге столь важного политического заключенного опасно для любой женщины — и уж тем более для такой, как вы!

— Но ведь мы составим план побега не только для одного Блэкуэлла, — торжествующе улыбнулась Алекс. — Мы сбежим вдвоем — Блэкуэлл и я! Мы сбежим вместе!

Нильсен сел.

Мурад застыл, как изваяние.

Вскоре непрошеные гости покинули консульский особняк — к немалому облегчению хозяина. Мурад по-прежнему молчал.

— Ты злишься? — не выдержала Алекс.

— Нет.

— Ну так в чем же дело?

— Ты собралась сунуть голову в пасть льва, а я по мере сил стараюсь помочь, — избегая ее взгляда, пробормотал он. — Что же еще остается делать верному рабу?

— Но ведь ты мой лучший друг. На всем белом свете. — Но Мурад по-прежнему смотрел в сторону. — В настоящем, в прошедшем и в будущем.

— Я стараюсь тебя защитить, — упрямо сказал он.

— Ты ревнуешь? — осторожно спросила Алекс.

— Конечно, нет! — сморщился он. — Как я могу ревновать? Я же евнух! Неполноценный!

Уязвленная до глубины души, Алекс сжала кулаки.

— Ты нормальный! — наконец выпалила она.

Лицо Мурада пылало, как в огне. Он ничего не ответил.

Разговор внезапно завел их на опасную почву. Алекс сама не заметила, как до этого дошло. И она действительно любила Мурада как друга. Набрав в грудь побольше воздуха, она спросила:

— Так ты поможешь мне? Ну пожалуйста! Я никому на свете не доверяю так, как тебе! Если ты откажешься, то я пропаду, Мурад, и ты отлично это понимаешь! Я тогда не смогу и одна сбежать из Триполи.

— Алекс, ты хоть понимаешь, что это почти невозможно?

Алекс молчала. Это-то она понимала.

— Если тебя застанут во время побега, Джебаль прикончит тебя, даже если и не узнает про Блэкуэлла. Поверь мне, Алекс! Он ни за что тебя не простит! — Алекс вздрогнула. — А если раскроется, что ты собиралась бежать с другим мужчиной, то смерть станет еще и мучительной. Понимаешь?

Она кивнула.

— А ты поможешь мне? Чтобы меня не поймали?

— Тебе не нужно уговаривать меня, Алекс, — вздохнул Мурад. — Ты ведь знаешь, что в конце концов я сделаю все, абсолютно все, что ты прикажешь!

— Это хорошо, — пробормотала Алекс, немного смутившись под его прямым проницательным взглядом. — Давай свернем направо.

— Нет, мы пойдем прямо, назад во дворец!

— Нам еще рано возвращаться, — возразила она.

— И куда же ты собираешься теперь? — вкрадчиво спросил раб.

— Я хочу попасть в каменоломню, — выпалила Алекс.

Глава 19

Внизу лежал двадцатитонный кусок скалы, отделенный от материнской породы с помощью пороха. И теперь рабы суетились вокруг, чтобы закатить эту глыбу на огромную деревянную волокушу. Десятник пролаял команду, и невольники навалились на камень, стараясь приподнять его над землей. Слышалось стоны. Кто-то рыдал от напряжения. Ксавье распластался на грубом камне, почти ничего не различая кругом из-за заливавших лицо слез и пота. Свистели бичи.

— Вверх! — ревел десятник. — Поднять вверх!

Ксавье чертыхнулся, что было сил налег на упрямую глыбу. Снова засвистели бичи. Раздались крики. Люди ругались, стонали. Камень чуть-чуть оторвался от земли. Тут же подскочили турки с деревяшками в руках, чтобы подложить их под глыбу.

— Стой! — крикнул десятник. — Отдыхать!

Рабы попадали в изнеможении прямо на землю. Ксавье привалился спиной к камню, жадно ловя ртом воздух, чувствуя, что каждый мускул измученного тела дрожит от боли и усталости. Рядим хрипло дышал Тимми. За ним капитан увидел Таббса, беспомощно запрокинувшего голову и похожего на рыбу, выброшенную на берег. Солнце палило нещадно. Блэкуэллу казалось, что обожжен каждый дюйм его кожи.

Ксавье обернулся, чтобы посмотреть на испанца, которого нес на себе почти от самого Триполи. От него не было никакого толку. У него не оставалось сил, чтобы помогать своим товарищам по несчастью толкать двадцатитонную глыбу: он просто находился здесь, с ними — вот и все. Несмотря на это, Кадар и Валдез, десятник в каменоломне, настояли на том, чтобы испанец трудился наравне с остальными. Теперь он тоже привалился к камню, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль.

Блэкуэлл зажмурился. Боже милостивый, он еле жив от усталости, все тело горит, как в огне, а ведь еще только утро! Разве сможет человек вынести такую невероятную нагрузку?

Ксавье снова обернулся к испанцу. Тот оставался абсолютно неподвижным, и капитан испугался за него.

— Ты жив, амиго? — спросил Блэкуэлл, подумав, что следовало бы поинтересоваться именем того, кого он спас нынче утром.

Испанец не шелохнулся — словно и не слышал Ксавье.

— Эй, приятель? — Блэкуэлл коснулся плеча испанца. От этого легкого толчка несчастный опрокинулся, как кукла, лицом прямо в грязь.

Ксавье вскочил, немного удивившись, что у него нашлись для этого силы. Он опустился перед испанцем на колени, схватил его за руки. Руки были теплыми и липкими от пота, но странно безвольными.

Блэкуэлл перевернул его навзничь.

— Капитан, сэр? — раздался голос Таббса.

Но Ксавье не сводил глаз с испанца, который оставался неподвижным, невидящим взглядом уставившимся в небеса.

— Умер, — прошептал Блэкуэлл, чувствуя подступавший к горлу комок.

— Он был обречен с самого начала, — заметил Таббс.

— Обречен? Да, верно, он был обречен — с той минуту, как попал к варварам в плен! — Ксавье старался подавить закипавший в душе гнев. Он вскочил. Пристально следившие за рабами солдаты были начеку, и один из турок выразительно приподнял бич. Капитан смерил его холодным взглядом:

— Скажи Валдезу, что у нас здесь мертвый человек:

Турок выдержал достаточную паузу, чтобы никто не заподозрил, что он готов выполнять приказы какого-то раба, а потом развернулся и сплюнул. Если он и заметил смерть испанца и, возможно, даже посочувствовал ему, видно этого не было. Он что-то приказал другому солдату, и тот пошел прочь. Ксавье поглядел на цепь часовых. Кадар вернулся в город почти сразу же, и за старшего оставался десятник Валдез; сейчас он расположился под тентом, покуривая трубку. Мальчишка-раб махал над ним опахалом.

Вот он не спеша поднялся и вальяжно прошествовал в карьер. Этот низенький и жирный испанец тоже когда-то предпочел принять ислам, чтобы избежать участи несчастного раба. Ярость закипела в Ксавье с новой силой. Эти турки — бесчеловечные скоты, убийцы! Они не должны были выгонять на работу умирающего человека! А этот Валдез — еще хуже прочих, ведь он сам когда-то был рабом!

Капитан был готов наброситься на десятника и растерзать его.

Валдез подошел. Он задержался возле Ксавье, презрительно посмотрел ему в глаза, а потом равнодушно взглянул на мертвеца и брезгливо потыкал труп ногой.

Блэкуэл боролся с собою, сжимая кулаки. Он должен быть примером своим людям. Он должен потопить «Жемчужину». Он должен держать себя в руках. Он должен устроить побег.

Валдез снова посмотрел на Ксавье и захохотал. А потом отвернулся и выкрикнул приказ. Двое турок мигом схватили труп за ноги и поволокли прочь. Ксавье увидел, что его бросили в яму, ставшую братской могилой для многих несчастных.

Новое надругательство. Ни похорон, ни могилы — только адский труд.

— Давай-давай к остальным, — пробурчал Валдез на ломаном английском. Черные глазки возбужденно поблескивали. Блэкуэлл понимал, что мерзавец провоцирует его.

Он молча повернулся и пошел к остальным.

Алекс с Мурадом добрались до каменоломни около полудня. Теперь они были не только бедуинами, но и тащили за собой пару навьюченных ишаков, которых прикупил Мурад. Они остановились у самого входа в карьер, где копошились рабы. С этого места пленнице было видно, как сотня несчастных надрывается, стараясь взвалить на волокушу огромную известняковую скалу. Алекс никогда не была в каменоломне и едва не лишилась чувств от этого зрелища.

— О Господи! — только и смогла прошептать она.

При виде изможденных людей самых разных национальностей, вынужденных работать с непокрытой головой, в жалких лохмотьях под обжигающим солнцем, у бедняжки сжалось сердце. Кусок скалы обмотали длинными канатами. Десятки рабов тянули за четыре конца, другие подпирали глыбу буквально своими телами — и казалось, сдвинуть ее с места невозможно. Хуже того, до зубов вооруженные охранники не выпускали из рук бичи и погоняли рабов, как скотину. То и дело кто-то из несчастных вскрикивал от боли, получив удар по спине или ногам.

Для Алекс такое зрелище было невыносимым. Лицо ее стало мокрым от слез.

— Все, возвращаемся домой! — Мурад схватил ее за локоть.

Но Алекс оттолкнула его руку. Сжимая кулаки, обливаясь холодным потом, она следила за тем, как огромная глыба словно нехотя приподнялась и повисла над краем волокуши. Завопили турки, и приподнятый край тут же подперли кусками дерева. Рабы попадали наземь, чем-то напоминая мертвых насекомых.