Тила знала это, поскольку всему отряду пришлось потом пройти через уничтоженную деревню. Девушка никогда еще не испытывала такого ужаса: тела воинов и окровавленные, изуродованные тела мирных людей лежали повсюду. Ужас охватил не только ее. Она слышала, что тихо говорили солдаты, ехавшие рядом с ней. В подобной расправе не было необходимости. Господь никогда бы не одобрил такого жестокого убийства, даже если индейцы и варвары.

Тила словно окаменела и почти не замечала слез, бежавших по ее щекам.

К вечеру отряд остановился у реки. Мужчины быстро спешились и начали разбивать лагерь. Неподалеку Тила увидела Тайлера, отдававшего приказы, и подошла к нему:

— Капитан Аргоси?

— Тила?

— Кто командовал нападением на ючей?

— Тила, вам не следует вмешиваться…

— Так кто же, Тайлер? — твердо повторила она.

Рядом с Тайлером стоял молодой солдат.

— Да это капитан Джулиан Хэмптон. Он вон там, у реки, мэм, — с готовностью сказал он.

— Солдат, займись палаткой! — распорядился Тайлер, но Тила уже направилась туда, где умывался молодой капитан.

Едва девушка приблизилась, он обернулся — красивый мужчина с холеными усами, карими глазами и густой копной рыжевато-каштановых волос. Подойдя, Тила дала капитану пощечину, совершенно ошеломив его.

Он изумленно и растерянно смотрел на девушку, потирая щеку. Тила вновь подняла руку.

— Вы что, не в себе, мисс? — выдохнул Хэмптон. Она подумала, что действительно спятила. Ну и пусть, ей все равно. Девушка собиралась еще раз ударить его, но тут кто-то схватил ее за руку. Это был Джошуа Брэндейс.

— Как вы могли? — в ярости крикнула она. — Как вы могли убить младенцев?

— Тила, пойдемте, — сказал Джошуа.

— Тила! — Тайлер Аргоси быстро подошел к ним и попытался увести девушку.

— Подожди! — воскликнул Хэмптон. — Не уводи ее, Тайлер. Мисс Уоррен, то, что вы видели, — лишь одна сторона войны. Белых младенцев тоже убивают. И белых женщин, таких же молодых, как вы. Вы поймете все, когда один из этих краснокожих занесет над вами нож и ваши рыжие волосы станут его трофеем.

Хэмптон нахлобучил на голову шляпу и ушел.

— Увы, Тила, такое случается, — сказал Джошуа Брэндейс.

— Знаю, но разве это дает нам право убивать детей?

— Нет, — согласился Брэндейс, — не дает. Но ты одна не можешь противостоять всей армии, девочка моя. Приказы здесь отдает твой отчим. Пойдем, забудь об этом.

— Я никогда не забуду этого.

— Пойдем, выпей виски и отдохни.

Дрожащая Тила выпила с Джошуа виски. Как только поставили палатки, она ушла к себе. Она спала очень беспокойно, а утром, открыв глаза, увидела Майкла Уоррена.

Схватив девушку за руку, он вытащил ее из постели.

— Отойдем от лагеря и там поговорим.

Он потащил ее по полю, уставленному палатками. Солдаты отдавали Уоррену честь; Майкл вывел Тилу за пределы лагеря.

— Не смей осуждать действия моих офицеров или мои приказы, слышишь?

— Вы приказали солдатам убивать детей!

Внезапно Уоррен ударил ее по лицу с такой силой, что Тила, вскрикнув, пошатнулась и упала в грязь у кромки воды. В глазах у нее потемнело.

— Ты ничего не знаешь ни об этой войне, ни о том, что хорошо или плохо. Ты — маленькая потаскушка, получавшая сведения только от метиса. Но предупреждаю: если ты еще раз вздумаешь сделать из меня посмешище, я отлуплю тебя кнутом перед всей армией.

— Прекрасно! Сделай это!

При этих словах уже удалявшийся в лагерь Уоррен вернулся. Вскочив, она отступила. Глаза ее полыхали ненавистью.

— Ты не в Симарроне. Джаррет Маккензи и его брат-метис, может, и имеют влияние на этом полуострове, но уверяю тебя: армия — могущественная сила, а я занимаю в ней важное положение. И хочешь знать почему? Возможно, белые в Бостоне в глубине души и сочувствуют бедному благородному дикарю, но на юге они хотят двигаться дальше, в глубь полуострова, чтобы вытеснить отсюда семинолов. Белым политикам нужны люди, способные осуществить эту задачу, а я, Тила, солдат, умеющий делать дело. Для меня метис — тот же индеец. От Джеймса Маккензи у нас не меньше неприятностей, чем от самого Оцеолы, и я с удовольствием бы пристрелил это индейское отродье, попадись он мне. Только попробуй взбунтоваться, и я устрою на него настоящую охоту. За моей спиной сотни солдат. Я сделаю так, что он станет главным преступником, разыскиваемым на этой территории. Я буду охотиться на него, как на ягуара. Попробуй еще раз грубо заговорить со мной, попробуй ослушаться меня еще раз…

— Я подчинилась твоему приказу. Я помолвлена с Джоном Харрингтоном.

— Джон Харрингтон воюет к югу отсюда. Ты пока не жена ему, а по-прежнему моя дочь, обязанная подчиняться мне. Кстати, Тила, теперь и солдаты снимают скальпы с индейцев, неофициально, разумеется. И если ты еще раз поставишь меня в неловкое положение, я получу скальп Джеймса Маккензи! Даже если для этого мне придется задействовать целую армию. Итак, надеюсь, мы поняли друг друга?

— Да.

— Что «да»?

— Да, мы поняли друг друга.

— Да, сэр, мы поняли друг друга.

— Да, сэр, мы поняли друг друга.

Майкл Уоррен улыбнулся и направился к лагерю.

Несмотря на жару, девушку била дрожь. Она твердила себе, что сильнее его, что выдержит, не допустит никаких ошибок и непременно одержит верх над отчимом.

Но внезапно от сильного приступа тошноты у нее в глазах снова потемнело. Девушка склонилась над водой, омыла лицо и постаралась подавить тошноту. Наконец это ей удалось.

Решимость одолеть Уоррена укрепилась. Не все ли равно, какую войну они ведут? В конце концов она победит.


Много вождей и воинов собиралось к юго-западу от Сент-Августина. Все прибыли оттуда, где воевали; с севера приехали немногие, ибо солдаты успешно вытеснили индейцев с богатых земель к югу от Таллахасси, Белой Столицы, по иронии судьбы названной в честь тех, кто обитал там тысячи лет. Их оттеснили к востоку от Сент-Августина, к западу от Тампы, к югу от Окалы. Даже «хорошие» испанские индейцы подвергались нападениям, и им пришлось воевать.

После массового побега индейцев из форта Брук пошли слухи, будто даже сам генерал Джесэп, хоть и не мягкий, но все же здравомыслящий человек, заявил, что среди индейцев нет ни одного человека чести. Он называл Оцеолу отступником, заключавшим соглашения лишь к собственной выгоде, а потом нарушавшим их.

Этим вечером вокруг ярко горящего костра собралось много влиятельных воинов. Кое-кто приехал с женами и семьями. Здесь теперь уже не было аккуратных бревенчатых хижин. Они соорудили шалаши, хути, как их здесь называли, — незамысловатые укрытия из лапника и листьев капустных пальм, — на случай непогоды. Их ставили наспех, ибо вскоре и туг могли появиться белые солдаты и, оттесняя индейцев, сжечь все постройки.

Оцеола уже не был лидером, но сегодня, когда они обсуждали войну, жизнь, смерть и вопросы выживания, играл очень важную роль. Однако он мрачно смотрел на огонь, ожидая, когда Джеймс прочтет письмо, взятое из ранца погибшего белого солдата.

Джеймс оглядел сидящих вокруг костра: Аллигатора, Миканопи, Коуэту и Коакоочи, или Дикого Кота, сына короля Филиппа. Потом снова взглянул на письмо.

— Солдат писал своему дяде. Он спрашивает о семье и рассказывает о генерале Джесэпе. Судя по всему, Джесэп попросил помощи правительства для борьбы с индейцами. Джесэп намерен привлечь других индейцев для борьбы с нами: переманить шауни, делаваров, кикапу, сиу и чоктавов. — Джеймс никогда не лгал лидерам семинолов, даже чтобы потрафить им. — Генерал Джесэп просит правительство заплатить этим индейцам, чтобы они воевали против нас как против традиционных врагов. Он считает, что они согласятся убивать воинов, брать пленных, порабощать женщин и детей.

Дикий Кот возмущенно фыркнул.

— Бегущий Медведь, расскажи нам все остальное, — тихо, но твердо попросил Оцеола. Джеймс пожал плечами:

— Это все. Солдат жалуется на скудный рацион, маленькое жалованье и сообщает, что больше не пойдет в армию.

— Мы будем воевать и убьем сиу, чоктавов и любого другого врага так же, как белых солдат! — гневно воскликнул Коуэта.

— Мы убьем тех, но придут новые, — заметил Оцеола.

— Мы убьем их! — откликнулся Дикий Кот.

— И придут новые, — тихо проронил Джеймс.

Дикий Кот вдруг вскочил. Это был высокий и красивый молодой мужчина с приятным, но изуродованным шрамами лицом. Он получил свое имя после схватки с пантерой, которую еще мальчиком нечаянно потревожил. Сжав кулаки. Дикий Кот в упор смотрел на Джеймса.

— Ты говоришь как один из них. Может, добиваешься, чтобы мы уступили их требованиям?

Джеймс покачал головой и поднялся, не отводя твердого взгляда от Дикого Кота.

— Я никогда не предавал друга и никогда не воевал против моего народа. Я делал все от меня зависящее, чтобы сообщать условия и в ответ передавать требования. Я…

— Ты ничего не понимаешь. Бегущий Медведь, потому что у тебя не чистая кровь, а ум затуманен.

— Кровь Оцеолы, возможно, еще белее, чем моя. У многих мужчин нашего поколения течет в жилах кровь белых. Не стоит из-за этого бросать мне вызов.

— Ты не понимаешь! — закричал Дикий Кот. — Ты ищешь в белых хорошее. Послушай меня. Они хотят, чтобы мы ушли отсюда. Если им не удастся убрать нас, они уничтожат всех.

— Не все белые хотят этого.

— Политика белых требует, чтобы солдаты сделали это. Ты воюешь с нами лишь тогда, когда нож оказывается в дюйме от твоего сердца.

— Я не стану нападать на плантации! — гневно воскликнул Джеймс, простирая руку к вождям. — Мне известна тяжелая судьба наших детей. Женщины душат своих младенцев, чтобы избавить их от мук голода. Солдаты разбивают головы малышам, лошади топчут плачущих детей. Так вот, я клянусь: мой белый брат не возьмет в руки оружие, не будет воевать рядом с теми, кто уничтожает детей семинолов. Его уцелевшая племянница — ребенок семинола. Моя белая невестка рисковала жизнью из-за моей семьи. Мой брат и его жена считают мою дочь, живущую у них, невинной, доверчивой, любящей девочкой. И я думаю так же. Мой единственный племянник — белый. Я не стану участвовать в налетах, где погибают дети белых, — по злому умыслу или случайно. Я держал на руках белого младенца. Мой белый брат был с моей женой и моим ребенком, когда они умирали, хотя другое боялись лихорадки. Я всегда честно говорил о своих намерениях и взглядах. Ты можешь назвать меня за это предателем?