Хизер Грэм - Пленница

— Сегодня довольно мрачный вечер, — тихо обронил Джаррет. — Мисс Уоррен, с вами все в порядке?

— Да, да, конечно… наверное, просто устала.

— Мы поймем, если вы захотите пойти отдохнуть, — сказала Тара.

Тила кивнула. Зачем притворяться? Хозяева дома, вероятно, как и она, не прочь уединиться этим вечером.

— Благодарю вас за гостеприимство. Здесь замечательно.

— Мы рады, что вам хорошо у нас, — ответила Тара.

Улыбнувшись, Тила стремительно вышла, поднялась наверх, разделась и приготовилась ко сну.

Но неожиданно для себя самой заметалась по комнате.

В коридоре послышались шаги, а потом из-за стены донеслись мужские голоса. Братья прощались.

«Почему Джаррет отпускает его? — сердито подумала она и тут же устало возразила себе:

— А как он может помешать ему?»

Тила опустилась на постель, закрыла глаза, и по ее щекам заструились слезы.

Услышав, что Джаррет простился с братом, девушка кинулась на освещенный луной балкон, а оттуда в комнату.

Она была пуста. Джеймс уехал.

Тихо всхлипнув, Тила вернулась к себе и бросилась на постель. Ее била дрожь. Закрыв глаза, она проклинала себя за то, что не может сдержать слез.

Открыв глаза, Тила ахнула. При свете полной луны она увидела в дверях балкона его силуэт. Широкоплечий, полуобнаженный, он стоял глядя на нее. Тила едва подавила крик, она не сомневалась, что Джеймс видит ее, хотя сама не различала черты его лица.

Казалось, он простоял там неподвижно целую вечность. Уж не привиделось ли это ей?

И вдруг Джеймс направился к Тиле.

Только тут она собралась с духом, вскочила и встала возле кровати, словно ища защиты от него. Но это не помогло. Джеймс схватил ее за руку и заключил девушку в объятия. Сквозь тонкую ткань ночной сорочки она ощутила жар его обнаженной груди.

— Вы не смеете, — пробормотала Тила, — не смеете без разрешения входить сюда…

Но он молча обхватил ладонями лицо Тилы и прильнул к ее губам. Решительно, пылко.

Дикарь…

Его горячее дыхание опалило ее.

— Вы только что были в моей комнате, — глухо отозвался он. — Зачем пожаловали?

— Попрощаться.

— Нет.

— Попрощаться!

— Вы лжете, Тила. Вы хотели большего. Гораздо большего. А ведь я предупредил вас: еще раз коснетесь — и назад пути не будет.

— Нет…

— Зачем вы приходили?

— Сказать…

— Зачем вы приходили?

— Вы уже слышали…

— Говорите правду!

— Я пришла…

— За мной. Вот за этим…

Он снова прильнул к ее губам. Решительно, пылко, требовательно.

Тила сжала кулаки, чтобы ударить его, но они безвольно упали на его сильные мускулистые руки, и пальцы разжались сами собой, коснувшись его кожи. Тила задыхалась. Ей уже было знакомо это ощущение трепета и бьющейся в висках крови. Его язык проник в ее рот. Влажный и обжигающий, он проникал все глубже, лишая ее рассудка и сил. Боже! Она уже отвечала на поцелуй Джеймса! Боже милостивый! Тила не сопротивлялась, не возражала, она вся горела в его объятиях, пробуя…

Увернувшись от натиска Джеймса, девушка открыла рот, чтобы вновь прошептать «нет». Но это не имело бы никакого смысла. Она не совсем понимала его яростное проявление страсти, и это немного пугало ее. Но, отказавшись, Тила солгала бы. Что ж, хотя Джеймс почти ненавидит ее, хотя он ворвался, как ураган в ночи, Тила чувствовала, что какими-то непостижимыми узами неразрывно связана с ним и вся ее жизнь устремлялась именно к этому мгновению.

— Я решил держаться подальше от дома брата. — Его хриплый шепот, словно ласкающий ветерок, коснулся ее щеки. — Но ведь в этом доме ты. Твое место здесь, на чистых белых простынях, мягких подушках, в теплой, уютной постели белого мужчины.

Его губы, дразня, коснулись ее шеи и двинулись дальше. Типе хотелось бы ответить ему, что ей ничего не нужно и с ним она готова разделить ложе из травы, лишь бы только он обнимал ее. Но почему-то трезвые мысли бесследно исчезли. А ведь ей бы следовало оттолкнуть его, вспомнив, как он презрительно насмехался над ней…

Внезапно Тила осознала, что Джеймс отпустил ее. Словно порывом ветра пахнуло на нее, когда он сорвал покрывало с постели. Лунный свет лился в окно, и оба они отражались в зеркале, Она видела, что ночная сорочка почти ничего не скрывает: очертания-тела ясно проступали под ней; грудь казалась обнаженной под кружевом. Сорочка была белой, а Тила бледной. Сияли лишь рыжие волосы, водопадом струившиеся по спине.

Джеймс стоял совсем рядом, не отрывая от нее глаз. Его черные как ночь волосы ниспадали на бронзовые широкие и мускулистые плечи. Узкие бедра были обтянуты бриджами из оленьей кожи. Она подумала, что зеркало подчеркивает контраст между его силой и мощью и ее хрупкой утонченностью. Джеймс шагнул к ней; глаза его полыхали синим огнем. Типу пронизала дрожь.

Его руки легли ей на плечи; его жар, его запах соблазняли и манили в ночной тьме.

— Подождите! — воскликнула она.

— Вы заставите меня ждать? — надменно бросил он.

— Вы сказали…

— Вы забавлялись, мисс Уоррен, дразнили и мучили меня, и я ушел. А теперь вернулся. Вы остановите меня?

Она вздохнула, стараясь не смотреть на огонь, полыхавший в его глазах и все более обжигавший ее. Девушка ахнула, когда пальцы Джеймса потянулись к вороту сорочки, рвущаяся ткань затрещала и мягко опустилась к ее ногам. Словно в забытьи Тила почувствовала, что осталась совсем нагой. Джеймс подхватил ее на руки, как пушинку, опустил на постель и накрыл своим могучим телом.

— Я не позволю вам насмехаться надо мной! — воскликнула она. — Не позволю!

— Я смеюсь над собой, — прошептал он. — Потому что не покину Симаррон сегодня. Я не покину тебя сегодня ночью. Мотылек слишком близко подлетел к пламени свечи.

Ночь казалась нереальной. Едва Джеймс увидел, как Тила впорхнула в комнату, словно заблудший ангел с огненно-рыжими волосами, в белоснежной ночной сорочке, все мысли улетучились из его головы.

Властный инстинкт воспламенил его кровь, тело и душу, заставил его тотчас последовать за девушкой, подойти к ней, коснуться ее, сорвать девственно-белую одежду и увлечь за собой на мягкую постель.

То, что он сказал Тиле, было не совсем правдой.. Она действительно дразнила его, но ему не следовало приходить. Но он не хотел думать, охваченный мучительным желанием коснуться ее. И ощутить ее вкус. Заполнить себя ею, избавиться от наваждения, освободиться от невидимых шелковых пут, которыми она приковала его к себе. Узнать Тилу. Разгадать ее.

Однако в душе Джеймс сознавал, что, коснувшись ее, не обретет свободу, а возможно, окажется еще сильнее прикованным к ней.

Лунный свет мягко струился в комнату, обволакивая ее едва заметной дымкой. Но почему-то сквозь эту дымку Джеймс особенно отчетливо видел каждый изгиб ее тела. И от этого ему хотелось вскрикнуть. Его рука, сжимавшая запястье Типы, опустилась над ее головой. Его кожа казалась особенно темной рядом с ее белоснежной кожей, омытой лунным светом. Шелковистая, нежная кожа, как и представлял себе Джеймс. И такими же шелковистыми были огненные волосы.

Свободной рукой он легко провел по ее груди. При свете луны Джеймс видел, что ее глаза стали темно-зелеными, зрачки расширились, но она не отвела взгляд. Девушка едва дышала, но не издала ни одного звука. Он низко наклонился и нашел ее губы, наслаждаясь их вкусом, но желая гораздо большего. К нему прижималось нежное тело. Пышная грудь распаляла его. Стройные ноги переплелись с его ногами. Плоть Джеймса прикасалась к ее животу.

Лицо Тилы завораживало его. В огромных глазах читался немой вызов. Джеймс видел высокие скулы, маленький прямой нос, нежный изгиб подбородка, сверкающие волосы, разметавшиеся по подушке, слегка приоткрытые, влажные губы. Она прерывисто дышала.

Взгляд Джеймса скользнул вниз: при свете луны ее кожа казалась еще белее, а на ее фоне розовели соски. Он обхватил сосок губами и начал ласкать языком. Девушка изогнулась, и сдавленный крик вырвался из ее груди.

Джеймс спустился ниже, прижал губы к ее животу, потом скользнул еще ниже. Он уже не удерживал запястье Тилы. Его руки лежали на ее бедрах, голова прижималась к животу. Ее пальцы, перебиравшие его волосы, напряглись, она задрожала, но так и не произнесла ни слова, не попыталась остановить Джеймса.

Опершись на локоть, он взглянул на нее. Глаза ее были закрыты, длинные густые ресницы, как опахала, лежали на щеках. Еще более побледневшая Тила приоткрыла влажные чувственные губы. Взгляд Джеймса ласкал тело девушки, наслаждаясь изяществом его изгибов, пышностью и стройностью. Ее кожа — с головы до кончиков пальцев — была прекрасна, как слоновая кость. Накрыв рукой треугольник вьющихся ярко-рыжих волос, он провел по ним пальцами и проник внутрь.

Глаза Тилы распахнулись. Быстро нагнувшись, Джеймс припал к ее губам в сокрушительном натиске, тогда как его пальцы проникали все глубже, лаская и изучая девушку. Он так сильно сжал ее! Жаждал ощутить ее, вдохнуть женственный аромат! Никогда еще Джеймс не испытывал такого всепоглощающего желания, такой неуемной жажды, такой потребности взять все — и сразу. Но прикосновение к ней лишь усилило мучительный жар, охвативший его в первое же мгновение их встречи. Его плоть так напряглась, что Джеймс уже не мог сдерживаться. Приподнявшись, он обхватил ее бедра и, лаская огненно-рыжие завитки, резким толчком вошел в нее.

Тила не вскрикнула, не позволила себе проронить ни звука. Джеймс и сам замер, недоумевая, почему раньше предполагал, что у нее уже кто-то был до него. При этой мысли он вздрогнул, но уже не смог отступить: эмоции слишком захлестнули его. Злость вдруг вскипела в нем. Джеймс злился на нее за то, что она приблизилась к нему, как мотылек к огню. На самого себя за то, что так безоглядно пленился ею.

Но сильнее эмоций была бушевавшая в нем безудержная страсть. Он заставил себя прекратить движения, чтобы дать ее телу привыкнуть к нему. Приподнявшись на руках, Джеймс посмотрел в лицо девушки, но ее глаза оставались закрытыми. Только жилка, бившаяся на шее, и испарина на лбу убедили его, что бледная неподвижная девушка жива. Он хотел что-то сказать, но, не найдя подходящих слов, стиснул зубы, сквозь которые прорвался хриплый звук отчаяния. И тут он проник в нее еще глубже.