Через три дня вернулась Эйда. Она стала очень важной особой. Величавой поступью вошла она в гарем, манеры её совершенно изменились; она напустила на себя томный вид и смотрела на всех нас с высокомерием. На ней были красивые рубиновые серьги и потрясающее рубиновое ожерелье. Отношение Рани к ней переменилось. Маленькая Эйда стала одной из важных персон в гареме.

Она не сомневалась, что беременна.

— Глупое создание, — сказала Николь. — Как она может сейчас это знать? — Тем не менее Николь была обеспокоена. — Может быть, ты на какое-то время в безопасности, — успокаивала она меня. — Поскольку, раз уж она ему так понравилась, что он держал её у себя три дня и три ночи, он может снова послать за ней. В свое время так было со мной. Наверное, Эйда самая счастливая женщина в гареме, и за это она должна быть благодарна тебе.

— Возможно, он не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.

Николь недоверчиво посмотрела на меня.

То, что я услышала от Николь, которой, в свою очередь, сообщил главный евнух, было для меня большим облегчением. Паша уехал на три недели.

Три недели! Возможно, я получу весточку от Саймона. Если бы можно было придумать способ выбраться из этого места, и если кто-нибудь может это сделать — то только он.


* * *


Дни шли своей чередой. Эйда вела себя так, что её невзлюбили. Она носила свои рубины не снимая. То присядет у бассейна, возьмёт их в руки и любуется ими, напоминая всем о той милости, которую она снискала, словно показывая своим видом, как ей всех жалко из-за того, что они не обладают красотой и шармом, необходимыми, чтобы покорить пашу.

Движения её были замедленны, и она делала вид, что страдает недомоганиями беременной женщины.

Николь подсмеивалась над ней. И остальные тоже. Одна из них так крепко с ней повздорила, что они подрались, и женщина жестоко исцарапала лицо Эйды.

Это вызвало у Эйды поток слёз. Когда паша вернется, она не сможет пойти к нему с пораненным лицом.

Рани очень рассердилась и в наказание заперла обеих на три дня. Николь сказала мне, что Рани хотела бы их побить, но она боялась оставить на них синяки, особенно на Эйде. Одной из особенностей гарема было то, что его обитатели не должны были подвергаться физическим наказаниям, пока они являются его частью.

Однако, как сказала Николь, было большим облегчением избавиться от этого надменного маленького создания хотя бы на три дня.

Из заточения Эйда вернулась ничуть не исправившись. Манеры её были такими же томными, как всегда, она стала ещё более уверенной в том, что беременна ребёнком мужского пола. Она спала в рубиновом ожерелье, а серьги держала в шкатулке, которая стояла около её постели. Как только наступало утро, она надевала их.

Против своей воли я оказалась захваченной интригами гарема. Это произошло из-за моей дружбы с Николь. Она рассказывала мне о жестоких ссорах, которые вспыхивали время от времени, о сильнейшей ревности между девушками. Эйда, как и Фатима, были источником неприятностей. Они были избранницами и никогда не смогут этого забыть. Если Эйда была беременна ребёнком мужского пола, это подольёт ещё больше масла в огонь соперничества.

— Но Самир самый старший, — сказала Николь. — Он должен остаться первым любимым сыном.

Я уверила её, что так оно и будет, и чувствовала, что Николь была в этом менее уверена. Она собиралась посвятить всё своё время интересам Самира, но понимала, что это дело из тех, которые нужно тщательно обдумывать.

В это время мысли Николь, казалось, были полностью сосредоточены на Эйде. Но она была не единственной, Фатима тоже была обеспокоена. Они были главными соперницами, обе имели сыновей, которые претендовали на титул наследника паши. Теперь они обе наблюдали за Эйдой.

То, что одна девушка в течение трёх ночей удовлетворяла пашу, было явлением необычным. Так же, как и то, что она оставалась в его апартаментах и все эти дни. Стало быть, она, несомненно, произвела на него впечатление.

Более того, она находилась с ним достаточно долго, чтобы забеременеть, и существовала реальная возможность, что она действительно оказалась в этом счастливом для неё состоянии. Следовательно, она стала причиной беспокойства для всех, но особенно для Николь и Фатимы.

До рассвета было ещё долго, и я находилась в полудрёме. Я видела, как серебристый свет бледной луны рассеивается по спальне. Мне показалось, что сквозь полуприкрытые веки я заметила в комнате какое-то движение. Очертания фигуры, склонившейся над одним из диванов в углу. Но сон поглотил меня, и в тот момент я больше об этом не думала.

На следующее утро случился переполох. Исчезли рубиновые серьги Эйды. Ожерелье она носила не снимая, но серьги хранила в шкатулке рядом с постелью, напомнила она нам.

Рани вошла в спальню, требуя объяснить, из-за чего такая шумиха. Эйда в ярости пронзительно кричала, обвиняя всех и каждого. Кто-то украл её серьги. Она пожалуется паше. Нас всех следует высечь и выгнать. Её красивые серьги должны быть ей возвращены. Если же они не вернутся к ней в этот же день, она попросит пашу наказать нас всех.

Рани рассердилась.

— Маленькая глупышка, — усмехнулась Николь. — Разве она до сих пор не знает, что нельзя злить влиятельных людей? Полагаю, она считает себя такой важной персоной, что может обойтись без её поддержки.

Комнату обыскали, но серьги так и не нашли.

Фатима заявила, что это ужасное происшествие и следует обыскать даже детей. Есть такие дети, которые рождаются ворами, и если её Фейсал окажется таким ребёнком, она проследит, чтобы он понёс суровое наказание.

Рани сказала, что серьги, несомненно, будут найдены. Их никто не мог вынести из гарема. И никому нет смысла красть чужие драгоценности. Как воровка сможет носить их здесь?

Мы были с Николь в саду.

— Так ей и надо. Самонадеянная маленькая идиотка. Ничего у неё не получится, — сказала Николь.

— Кто-то взял её серьги.

— Может, пошутили?

— Теперь я кое-что припоминаю. Я только дремала. Кто-то стоял в комнате… Да… и это было у дивана Эйды.

— Когда это было?

— Сегодня ночью. Я думала, что мне это приснилось. Я находилась в том состоянии, когда не знаешь, спишь ты или бодрствуешь. Мне снятся странные сны… с тех пор, как я оказалась здесь… особенно после того, как выпила ту гадость, которую ты дала мне. Полусон… полуявь… почти галлюцинации. Я даже не совсем уверена. Может, это мне приснилось?

— Ну, если ты видела кого-то у постели Эйды в ночь, когда исчезли её серьги… может статься, что тебе это не приснилось.

В этот самый момент подошёл Самир. Он держал в руках что-то яркое.

— Посмотри, маман, красивые штучки…

Она взяла шкатулку из его рук и открыла её. Там лежали рубиновые серьги.

Мы обменялись с Николь испуганными, многозначительными взглядами.

— Где ты нашёл это, Самир? — спросила она дрожащим голосом.

— В своём кораблике.

Игрушечный кораблик — его гордость. Он почти никуда без него не ходил. Обычно он пускал его в плавание в бассейне.

Николь посмотрела на меня и сказала:

— Я немедленно должна отнести это Рани.

Я протянула руку, останавливая её, и нерешительно взглянула на Самира. Она поняла, что я имела в виду.

— Иди, поиграй. Никому не рассказывай о своей находке. Это очень важно. Не говори ни одного словечка. Обещай мне, Самир, — попросила Николь.

Он кивнул и убежал прочь.

— Теперь я начинаю понимать, — прошептала я. — Человеком, которого я видела ночью, могла быть и Фатима. Что, если это она украла серьги? Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что так оно и было. Разве не она сказала, что всех нас следует… и упомянула детей. Фатима иногда делает глупые вещи. Она не обладает хитростью. Её мысли легко разгадать. Она хочет навредить тебе… и Самиру. Поэтому она украла серьги, положила их в кораблик и хочет, чтобы все считали, что серьги украл Самир.

— Но зачем?

— Чтобы сделать из него вора.

— Но он только ребёнок.

— Тогда, возможно, я ошибаюсь. Что произошло бы, если серьги нашли у него в кораблике? Он сказал бы, что не знает, как они туда попали, но поверят ли ему? Об этом могли бы сообщить паше. Эйда рассказала бы об этом, если снова пошла бы к нему… что вполне вероятно. Возможно, мальчика наказали бы. Паша будет недоволен им. Ты понимаешь, что я имею в виду? Но, возможно, я не права.

— Нет… нет. Не думаю, что ты ошибаешься.

— Я думаю, она может сказать, что их украл Самир, а когда узнали о краже, он испугался и отдал их.

— Тогда что?..

— Давай избавимся от них… сейчас же. Брось их… где-нибудь. Нельзя, чтобы их нашли у тебя. Чем ты сможешь это объяснить? Как они оказались в игрушке Самира? — спросят они. Должно быть, их положил туда сам Самир. Вот что скажут они. Это будет ужасно неприятная сцена. Оставь их… около бассейна. Шкатулка броская, и её скоро обнаружат, тогда Самир не будет иметь к этому никакого отношения. Я уверена, что так будет лучше для него.

— Ты права, — кивнула Николь.

— Тогда, чем скорее ты от них избавишься, тем лучше.

Она осторожно опустила шкатулку около бассейна, и мы не спеша ушли.

Уверена, что это была Фатима. Я стараюсь вспомнить, что я видела ночью. Ей ничего не стоило соскользнуть с дивана, когда все спят… и взять шкатулку.

— Это Фатима. Я знаю. Это была она. О, как я ненавижу эту женщину. Когда-нибудь я убью её.

Шкатулку обнаружили. Эйда сказала, что она не может ничего понять. Она оставила её около дивана. Должно быть, кто-то взял её, потом испугался и выбросил.

Рани решила, раз серьги найдены — на этом делу конец.

На самом деле это было не так. Вражда между Фатимой и Николь возрастала. Теперь почти не оставалось сомнений в том, что Эйда не беременна, и это ещё больше усилило соперничество между матерями Самира и Фейсала. Эйда была мрачнее тучи. Кто-то сказал, что она специально придумала эту историю с серьгами, чтобы привлечь внимание паши и напомнить ему, что однажды она настолько понравилась ему, что он подарил их ей. В гареме постоянно вспыхивали склоки, были и злобные наговоры. Возможно, из-за того, что им почти нечем было заняться.