— Аида очень хорошенькая, — поделилась я своими соображениями с Николь. — Наверняка он предпочтет ее.

Николь покачала головой.

— Да, она хорошенькая. Как и многие другие. И все они похожи друг на друга. Одинаковые волосы… глаза… восторг… желание понравиться и угодить. Ты на их фоне будешь выделяться. И как я уже тебе сказала, старший евнух говорит, что пашу очень интересует Англия и английская королева.

От страха меня начало мутить. Я пыталась представить себе пашу. Должно быть, он относительно молод. Он совсем недавно сменил своего отца. От старшего евнуха Николь узнала, что он немного говорит по-английски. Возможно, мне удастся поговорить с ним. Я расскажу ему об Англии, стану для него своего рода Шахерезадой, сдерживающей его страсть увлекательными рассказами о жизни в Англии.

День тянулся бесконечно. Были моменты, когда мне казалось, что все это — сон. Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле, говорила я себе. Как часто английские девушки, ведущие тихую, ничем не примечательную жизнь внезапно переносятся в турецкий гарем?

Потом я сказала себе, что должна подготовиться к тому, что меня ожидает. Паша заметит, что я не такая, как остальные. Вначале я буду молиться, чтобы он меня не выбрал. Если он этого не сделает, вероятно, меня сочтут недостойной гарема. Что тогда? Быть может, мне удастся убедить их отпустить меня? Аида такая хорошенькая. Эта жизнь ее вполне устраивает. Более того, она счастлива находиться здесь.

Рани подошла ко мне. Пришло время готовиться.

Она руками пригладила мои волосы, чуть ли не воркуя от удовольствия. Она сгребла их в ладонь и слегка потянула, затем погладила и хлопнула в ладоши. Появились две девочки.

Она встала и поманила меня за собой.

Меня привели в баню и направили на меня потоки ароматизированной воды. Затем меня вытерли и, уложив на скамью, принялись натирать мою кожу благовонными мазями, благоухающими мускусом и пачулей. Мои волосы также должны были благоухать. От запаха всех этих мазей меня начало тошнить. Я знала, что отныне всякий раз, когда я буду слышать эти ароматы, буду вспоминать леденящий страх.

Меня одели в шелковые одеяния цвета лаванды. Широкие шаровары были подхвачены на щиколотках браслетами, украшенными драгоценными камнями. Поверх брюк на меня надели короткую тунику до пояса, тоже шелковую, покрытую тоненькой переливающейся сеточкой. Шелк был обильно расшит блестками, загадочно мерцавшими сквозь сеточку. Создавалось впечатление, что вся туника светится. Я вынуждена была признать, что мой костюм очарователен. На ногах у меня были сандалии из атласа с завернутыми вверх носками, расшитые драгоценными камнями. Волосы мои расчесали так, что они сверкающей волной упали мне на плечи, мою голову и щиколотки украсили венками из лиловых цветов. Мне подкрасили губы и подвели сурьмой глаза, так что они стали казаться бездонными, темно-синими и огромными.

Я была готова отправляться к паше.

Отчаянные мысли, одна другой безумнее, мелькали в моем мозгу. Что если я откажусь идти или попытаюсь сбежать из гарема? Но как? Ворота заперты и охраняются евнухами паши. Они все как один рослые и сильные. Как я убегу?

Я была вынуждена признать, что спасения нет.

Рани взяла меня за руку и покачала головой. Она в чем-то меня упрекала. Наверное, в том, что у меня был такой несчастный вид. Она хотела, чтобы я улыбалась и радовалась великой чести, которая, вполне возможно, будет оказана мне сегодня ночью.

Но это было выше моих сил.

Николь стояла рядом. Она была одной из тех, кто помогал меня одевать. Она что-то сказала Рани, и та задумалась. Затем Рани кивнула и протянула Николь ключ. Николь быстро ушла.

Я села на диван, чувствуя себя совершенно беспомощной. Мое чудесное спасение свершилось ради этого? Я представила себе, как паша указывает на меня… как я вынашиваю ребенка, соперника Самира и Фейзала. Мой отец был известным в Англии человеком, профессором, сотрудником Британского музея… Я хотела крикнуть им, что если паша посмеет обращаться со мной как с рабыней, это ему с рук не сойдет. Я англичанка. Великая королева никому не позволит так обращаться со своими подданными.

Я пыталась собраться с духом. Я знала, что все мои мысли — полная ерунда. Этим людям не было никакого дела до моего происхождения. Здесь царят другие законы. Я здесь ничто.

Что если я расскажу ему, как другие девушки мечтают оказаться в его постели? Почему бы ему не выбрать одну из них, а эту не отпустить? Смогу ли я объяснить ему хоть что-нибудь? Станет ли он меня слушать? А если станет, поймет ли?

Вернулась Николь. Она несла кубок с какой-то жидкостью.

— Выпей это, — она протянула его мне. — Ты почувствуешь себя значительно лучше.

— Не хочу я это пить.

— Говорю тебе, это тебе поможет.

— Что это?

Одна из девушек, похоже, поддержала Николь. Она обняла себя за плечи и принялась покачиваться из стороны в сторону.

— Она хочет сказать тебе, что это настроит тебя на любовную волну. Тебе станет намного легче. Как бы то ни было, это приказ Рани. Она считает, что ты не горишь желанием, а паша привык, чтобы его женщины жаждали любви.

«Какой-то афродизиак», — подумала я.

— Я не стану это пить.

Николь подошла поближе.

— Не будь дурой, — зашипела она и пристально смотрела мне в глаза, как будто пытаясь что-то сказать. — Выпей, — настаивала Николь. — Ты поймешь, что это именно то, что тебе нужно. Выпей… Выпей… Я твой друг, не забывай.

В ее словах мне почудился какой-то скрытый смысл. Я взяла из ее рук кубок и выпила содержимое. Оно оказалось отвратительным.

— Скоро, — произнесла Николь, — очень скоро…

Спустя всего несколько мгновений я почувствовала себя очень скверно. Николь с кубком уже исчезла. У меня кружилась голова, и мне никак не удавалось подняться с дивана.

Одна из девушек позвала Рани, которая прибежала и в великой растерянности уставилась на меня. Я чувствовала, что по моему лицу струится пот. Заметив в зеркале собственное отражение, я увидела, что очень бледна.

Рани кричала, отдавая распоряжения направо и налево. Меня уложили на диван. Мне было очень-очень плохо.

Рядом со мной опять возникла Николь. Мне показалось, на ее губах играет довольная улыбка.

* * *

Меня так и не представили паше. Я лежала на диване и чувствовала, что умираю. Я и в самом деле решила, что настал мой смертный час. Я вспомнила загадочную улыбку Николь. Это ее рук дело. Она боялась, что я понравлюсь паше и рожу ему сына, который затмит Самира. Кто она — мой враг или мой друг? Каков бы ни был ответ, в эту ночь она спасла меня от паши.

Через пару дней я начала приходить в себя. С выздоровлением пришло и понимание того, что Николь и в самом деле сослужила мне хорошую службу. Разумеется, помогая мне, она не забывала и о себе. А что в этом дурного? Николь француженка, а все француженки очень практичны и реалистично смотрят на жизнь. То, что она одновременно смогла помочь нам обеим, должно было привести ее в восторг.

По мере того как мне становилось лучше, я начинала понимать, что не так уж я была больна. Иначе мои силы не восстановились бы так быстро.

Николь рассказала мне, что когда Рани послала ее за афродизиаком, который давали некоторым девушкам перед тем, как впервые отправить их к паше, она вместо этого принесла мне снадобье, от которого я должна была почувствовать себя так плохо, что уже не смогла бы вообще никуда идти.

— Ты же этого сама хотела, — напомнила она мне. — Разве ты не говорила: «Все что угодно, лишь бы не идти к нему»?

— Говорила. Да, я так и говорила. Спасибо, Николь.

— А я говорила тебе, что я твой друг. Паша выбрал Аиду. Она еще не вернулась. Похоже, у паши появилась новая фаворитка. Если бы ты отправилась вместе с ней к паше, у нее не было бы ни единого шанса.

— Я очень рада за нее. Она об этом мечтала.

— Когда она вернется, на нее не будет никакой управы. Это большая честь — на несколько дней остаться в покоях паши. Она так задерет нос, что и земли под собой не будет видеть. Мы все для нее вообще прекратим свое существование. Одним словом, она будет невыносима, вот посмотришь.

Я медленно выздоравливала, а Рани приходила в себя после перенесенного разочарования. Ее несколько утешало то, что Аида пользовалась таким успехом.

Через три дня Аида вплыла в гарем. Она изменилась до неузнаваемости. Все ее движения были плавными и томными, а на окружающих она взирала с нескрываемым презрением. В ее ушах сверкали изумительные рубиновые серьги, а на шее красовалось ожерелье из огромных рубинов. Отношение Рани к этой девчонке тоже изменилось. Теперь маленькая негодница стала одной из самых важных леди гарема.

Она была уверена, что забеременела.

— Вот глупая, — хмыкнула Николь. — Откуда она может это знать сейчас?

Тем не менее Николь была обеспокоена.

— Возможно, теперь ты в безопасности, но это ненадолго, — говорила она. — Если она понравилась ему так сильно, что он держал ее возле себя три дня и три ночи, скорее всего, он опять захочет ее видеть. Именно так в свое время произошло со мной. Аида должна быть самой благодарной женщиной в гареме, и вся ее благодарность должна быть адресована тебе.

— Возможно, он и не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.

Николь изумленно посмотрела на меня.

Вскоре я с огромным облегчением узнала от Николь новость, которую сообщил ей старший евнух. Паша уехал на три недели.

Три недели! За это время много чего могло произойти. Вдруг, я опять получу записку от Саймона. Или мне наконец удастся убежать, если отсюда вообще возможно выбраться, если мне хоть кто-нибудь поможет.

* * *

Прошло несколько дней. Аида восстановила против себя весь гарем. Она снимала свои рубиновые серьги только для того, чтобы, сидя у пруда, держать их на ладони и любоваться ими, тем самым напоминая всем вокруг, что она теперь фаворитка. Если она и смотрела на кого-нибудь, то всем своим видом выражая жалость по поводу того, что никто, кроме нее, не наделен такой неземной красотой и таким обаянием и не способен покорить пашу.