– Поверьте, я намерена очень внимательно следить за Джеком. Но я не собираюсь возвращать его в тюрьму. Скажите, что же вы хотите предпринять, чтобы поймать лорда Редмонда? – спросила Женевьева, меняя тему беседы.

– В настоящий момент наши люди заходят во все таверны, гостиницы и магазины и повсюду спрашивают, не видел ли его кто-нибудь, – ответил констебль Драммонд. – Кроме того, мы обыскиваем все сараи и фермы и расспрашиваем хозяев. Возможно, люди заметили что-то необычное, например, таинственную пропажу еды или одежды. Мы также проверяем экипажи, выезжающие из Инверари, особенно те, что едут в Эдинбург и Глазго. Опасные преступники часто бегут в большие города, чтобы затеряться среди тысяч жителей. Мы, конечно, сообщили обо всем властям Инвернеса. Если только он там появится, его сразу арестуют. Поместье маркиза находится к северу от этого города.

– Он совершил ужасное убийство, – пробормотал Томсон, расстегивая пуговицу на жилете. – Поистине ужасное…

Констебль пристально посмотрел на Женевьеву:

– Да, верно. Такие жестокие убийства случаются не так уж часто.

Она не хотела все это слушать. В конце концов она просто не могла поверить, что беспомощный человек, лежавший в ее спальне, был на такое способен. И все же, не удержавшись, Женевьева спросила:

– А что, собственно, произошло?

– Разбил камнем голову какому-то бедолаге, – проворчал комендант Томсон. – А перед этим избил его до полусмерти.

Женевьева почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Но возможно ли такое, неужели человек, которого она впустила в дом и старалась защитить, был злобным убийцей? Но он уверял ее, что никого не убивал, и Женевьева очень хотела ему верить, пусть даже суд и признал его виновным.

– Кого он убил?

– Жертву не смогли опознать. – Констебль сверлил Женевьеву взглядом. – Не смогли, потому что от лица ничего не осталось.

Она вспомнила его руки. Большие, сильные, изящной формы. Такие пальцы должны играть на фортепьяно или ласкать возлюбленную. Она тщательно помыла эти руки и столь же тщательно вытерла, избавив от последних следов тюремной скверны. Тогда она думала только о том, что эти сильные руки спасли Джека от ужасных побоев.

И эти же руки до смерти забили другого человека?

– Кто-нибудь видел, как он это сделал? – Во рту у нее вдруг стало сухо, и ей трудно было говорить.

– Свидетелей самого убийства нет, – признал констебль Драммонд. – Но несколько человек видели, как лорд Редмонд выбежал из доков, где нашли тело. Руки и одежда у него были в крови, так что он, несомненно, замешан в жестоком убийстве. При расследовании именно эти обстоятельства и послужили доказательством вины.

Женевьева делала вид, что рассматривает пятнышко на платье. Немного помедлив, она спросила:

– И как лорд Редмонд это объяснил?

– Сказал, что на него напали несколько человек и одного из них он, к несчастью, убил. Он заявил, что не знает, кто они, и не знает причин нападения. Предположим, что его просто хотели ограбить. Но суд не принял эти объяснения.

Женевьева судорожно сглотнула.

– Но почему? – спросила она.

– Никто не мог подтвердить, что на него напали несколько человек. Да и как он один мог бы одолеть четверых? К тому же во время предполагаемого ограбления у него ничего не отняли. И если он просто защищался, то почему не обратился к властям, как сделал бы любой невиновный? Но он не обратился к полиции, а убежал. И наконец, он не смог обеспечить суду какого-нибудь свидетеля, который бы дал ему хорошую характеристику.

– Наверняка у него есть родственники, которые бы за него вступились. Или хотя бы близкий друг…

Констебль покачал головой:

– Никого. Только адвокат, который приехал из Инвернеса. Обвинение же со своей стороны предъявило свидетельства многих знакомых лорда Редмонда. И все эти люди утверждают, что маркиз ужасно вспыльчив ввиду непомерного пристрастия к спиртному. Некоторые свидетели показали, что в вечер убийства он был мертвецки пьян и чуть не подрался с хозяином таверны, но его оттуда вышвырнули.

– Позор, – подытожил комендант Томсон, сложив на животе пухлые руки. – Обладать титулом и богатством и не иметь над собой контроля. – Он сокрушенно покачал головой, словно и впрямь очень сожалел о случившемся.

– Да, действительно… – пробормотала Женевьева, невольно поежившись. Но если человек, лежащий на кровати в ее спальне, так опасен, как полагают эти люди, то она должна немедленно им все рассказать. И пусть его арестуют и отправят обратно в тюрьму. С другой же стороны… Если она сейчас признается, что помогла ему, им придется арестовать и ее. И что тогда будет с детьми? Оливер, Юнис и Дорин были бы рады остаться с ними, но соглашение с комендантом Томсоном не позволяет опеку над ними никому, кроме нее. А ей не удастся убедить суд, что опека должна перейти к трем бывшим преступникам.

– Поскольку от мальчика никакой пользы, а у мисс Макфейл ничего не пропало, мы должны поторопиться, – сказал комендант Томсон, приподнявшись. Нерешительно посмотрев на констебля Драммонда, он спросил: – Должны ведь?

– Пока нет. – Констебль покачал головой и снова взглянул на Женевьеву: – С вашего позволения, мисс Макфейл, я хотел бы произвести обыск.

Женевьева похолодела.

– Точнее, я желаю проверить ваш каретный сарай, – пояснил констебль. – Конечно, я понимаю, что мы вряд ли найдем там беглеца, но, как я уже упоминал, мы обыскиваем все такие строения в надежде отыскать место, где лорд Редмонд провел минувшую ночь.

Женевьева с трудом удержалась от вздоха облегчения.

– Да, конечно, – кивнула она. – Оливер вас проводит.

– В этом нет необходимости, – сказал констебль, вставая. – Я уверен, что мы и сами найдем дорогу.

– А я все равно вас провожу. – В дверях неожиданно возник Оливер. – Не хочу, чтобы вы истоптали мне огород. Может, растения и спят зимой, но они все равно не любят, когда их топчут. Я сейчас, только куртку накину.

– И этого вам тоже никогда не перевоспитать, – заметил Драммонд, поглаживая пальцем прядь темных волос, свисавшую вдоль щеки. – Надеюсь, мисс Макфейл, вы были достаточно благоразумны и спрятали все свои ценности, раз уж живете под одной крышей с преступниками. Будет жаль, если они вас ограбят после всего, что вы для них так великодушно сделали.

– Единственные ценности в моем доме – это дети, констебль Драммонд, – ответила Женевьева. – Все остальное можно возместить. И никто в этом доме, в том числе Оливер, не собирается что-то здесь красть. Кстати, и в других домах также.

– Будем надеяться. – Драммонд надел шляпу. – Что ж, всего хорошего.

Коротко кивнув Женевьеве, констебль вышел из комнаты и направился к выходу. В гостиную ворвался холодный ветер – это Драммонд открыл входную дверь.

– Всего хорошего, мисс Макфейл, – сказал комендант Томсон. Схватив плащ и шляпу, он поспешил следом за констеблем.

– Эй, не уходите без меня! – Оливер нахлобучил на голову старую фетровую шляпу и зашаркал по холлу со всей быстротой, на которую были способны его больные ноги.

Женевьева закрыла за ними дверь и, привалившись к стене, сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Минуту спустя она подобрала юбки и стала медленно подниматься вверх по лестнице.

* * *

Он давно уже проснулся, но открывать глаза не хотелось. Пульсирующая боль, мучившая его всю ночь, постепенно отступила, и теперь он нежился под одеялом, наслаждаясь чистотой, теплом и покоем. Рядом тикали часы, а в отдалении разговаривали какие-то люди, но он не мог разобрать, о чем они говорят. Да это было и не важно. Чудесный запах свежеиспеченного хлеба, витавший над ним, смешивался с ароматами тушеного мяса, это тоже успокаивало. И все же временами ему казалось: стоит только открыть глаза – и он снова окажется в зловонной и грязной камере, где придется ждать казни.

Внезапно открылась дверь, тотчас же послышался шорох юбки – он нисколько не сомневался в том, что это был именно шорох юбки. Но Хейдон по-прежнему лежал неподвижно с закрытыми глазами, хотя с приходом прелестной мисс Макфейл – конечно же, это была она – все чудесным образом изменилось: теперь он уже не чувствовал прежнего умиротворения, напротив, испытывал странное волнение. И ему вдруг ужасно захотелось ощутить на лбу ее прохладную нежную руку, хотелось, чтобы она наклонилась над ним и поправила одеяло. А еще лучше – пусть снова поводит влажной тряпкой по его плечам и груди, сейчас это было бы гораздо приятнее, чем ночью.

Но она к нему не прикоснулась. Даже не подошла. Стоя, судя по всему, где-то в середине комнаты. Стояла и молчала.

Собравшись с духом, Хейдон открыл глаза. И тотчас понял: между ними все изменилось.

– Доброе утро, лорд Редмонд.

Голос был холодный и неприветливый. Но больше всего тревожило выражение лица – исчезло сострадание, которое он видел в ее глазах, когда лежал на полу камеры. Он не помнил, как она смотрела на него минувшей ночью, но был убежден, что в ее глазах не было этой напряженности и враждебности. Но как же так? Она заботливо ухаживала за ним ночью, а теперь смотрит враждебно, презрительно и настороженно…

– Что случилось? – прохрипел он.

– Я хочу задать вам вопрос, лорд Редмонд. Но дайте слово, что ответите честно, не думая о последствиях. Мне кажется, это самое меньшее, что вы можете для меня сделать, учитывая риск, на который я шла, помогая вам. Даете слово?

Его охватило отчаяние. На какое-то время, под предательской завесой дремоты, он убаюкал себя мыслью, что находится почти в безопасности. Но это оказалось не так. Он был слишком слаб, чтобы передвигаться, и если эта прелестная женщина захочет, то его передадут властям и повесят еще до захода солнца. Следовательно, его жизнь висела на волоске. Но лгать не было смысла. Он понял, что мисс Макфейл уже знает о его преступлении.

Сделав над собой усилие, Хейдон кивнул: