– Мама? – Ответом ему была тишина, и Грифф почувствовал, как в горле встал ком. – Мама?..

Наконец ресницы ее дрогнули, глаза открылись, и слабый голос спросил:

– Гриффин? Это ты, мой дорогой мальчик?

Черт побери!

В этот момент Гриффин понял, что все это притворство чистейшей воды: никогда в жизни мать не говорила ему «мой дорогой мальчик», он бы запомнил.

Герцогиня пребывала в полном здравии, и, как всегда, замышляла какую-то каверзу. Ему захотелось ее придушить.

– Подойди поближе. – Ее бледная рука хватала воздух. – Я хочу в последний раз посмотреть на твое лицо.

Право же, по ней плачет сцена: актриса она потрясающая.

Мать выдавила патетический кашель.

– Единственное, о чем я сожалею… праздник в Воксхолле сегодня вечером.

– Не переживай. Мы туда не поедем.

– Нет? – Голос ее заметно окреп: похоже, умирать она передумала. – Нет, вы должны быть там. Все ждут вашего появления.

– Тогда зачем разыгрывать этот спектакль?

– Ничего я не разыгрываю. – Мать картинно опустила на простыню вмиг ослабевшую руку. – Просто действительно приболела. Сквозняки, туман, речная сырость, все эти бесконечные лестницы Воксхолла… При одной только мысли об этом меня начинает знобить. Так что поезжайте без меня: не хочу портить вам вечер.

– Отчего-то мне в это с трудом верится. Ты сделала все, чтобы испортить нам день.

Неужели она, черт возьми, не понимает, какого страху нагнала на него? Уж лучше пусть бы сватала ко всем подряд. Даже похищение не идет ни в какое сравнение с тем, что она сотворила. Такое не прощают.

– Ты не больна, так что потрудись немедленно подняться с постели и прекратить эту комедию.

Герцогиня бросила на него насмешливый взгляд.

– Гриффин, ты всего лишь герцог, а не святой Иоанн, исцеляющий прокаженных.

– Скажи мне, какой святой покровительствует сыновьям, которым матери жить не дают? – Грифф мрачно уставился на нее и тут заметил какой-то ком, выступающий из-под одеяла. – Что это ты там прячешь?

Герцогиня накрыла холмик рукой.

– Ничего.

– Не валяй дурака. Я же вижу: там что-то есть. Что это?

Гриффин протянул было руку с намерением извлечь из-под одеяла загадочный предмет, но герцогиня вцепилась в это нечто мертвой хваткой:

– Оставь меня в покое!

– Я все равно узнаю, что ты там прячешь.

Борьба продолжалась несколько секунд, до тех пор пока что-то острое не вонзилось ему в запястье.

– Ой!

Гриффин отшатнулся и коснулся колотой ранки, где выступила капелька крови. На этот раз она решила заколоть его булавками? Господи, да ей бы амазонкой родиться!

– Беру свои слова обратно: ты действительно больна, серьезно больна. И когда эта неделя закончится, мы обсудим условия твоего дальнейшего существования. Насколько мне известно, в Ирландии есть неплохие пансионаты для таких, как ты.

В этот момент Полина отозвала его в сторону и прошептала:

– Все в порядке, не волнуйтесь. Если мне предстоит опозориться перед обществом, то без нее у меня это получится даже лучше.

Грифф не был в этом уверен, поскольку точно знал, что на уме у матери. Она добивалась, чтобы они с Полиной весь вечер провели вдвоем в безнадежно романтичной обстановке, а там уж… Поэтому возразил:

– Я так не думаю.

– Я в Лондоне всего на неделю, и скорее всего больше мне никогда не доведется побывать в столице, – с мольбой в глазах проговорила Полина. – А увидеть Воксхолл так хочется! Да и обещанные деньги должна же я отработать!

Грифф вздохнул:

– Да уж постарайтесь так ударить в грязь лицом, что…

– Слушаюсь, сэр! – рассмеялась Полина.

Грифф кивнул, но при этом его терзали смутные сомнения: сопротивляться искушению было все труднее.

– Хиггс, – приказал Грифф дворецкому, перед тем как покинуть покои матери, – проследи, чтобы герцогиня не вставала с постели. И позови врача, но не из числа тех, что церемонятся со своими пациентами, а такого, кто будет лечить ее пиявками.


Как только герцог покинул комнату, Полина подошла к кровати герцогини.

– Ваша светлость, право же, вы к нему жестоки. Он очень за вас переживал.

И это еще мягко сказано. Полина видела, как смертельно побледнел Гриффин, услышав это известие. Всю дорогу он сжимал кулаки, так что костяшки пальцев побелели. Неужели мать и сын не отдают себе отчета в том, что они как воздух нужны друг другу? Она еще не видела, чтобы люди так любили друг друга, но при этом столько сил тратили на то, чтобы ни в коем случае эту любовь не показать.

Все дело в этой их хваленой флегме и еще в упрямстве, конечно.

– Мне казалось, что герцогиня не должна прибегать к такого рода уловкам.

Герцогиня прищелкнула языком.

– Ладно, признаюсь, я вовсе не больна, а в отчаянии. Смотрите.

Откинув покрывало, герцогиня продемонстрировала лежавшее под ним бесформенное вязаное детское одеяло таких размеров, что хватило бы обернуть теленка. Когда заканчивался один клубок, вязальщица начинала новый прямо с середины ряда. Шерсть была разная, потому и одеяло получилось на треть персиковым, на треть – лиловым, а сейчас она довязывала ярко-розовый клубок. Наготове уже лежали клубки белой, зеленой и голубой шерсти.

Полина присвистнула.

– Это и впрямь катастрофа.

– Думаете, я не знаю? И с каждым часом мне только хуже. А сегодня вечером нам как раз выпадает шанс, которого мы так ждали. Понимаете?

– Нет, не понимаю и сделаю все, чтобы ваш план с треском провалить, по всем статьям. У меня нет ни одного необходимого для герцогини качества.

Мать Гриффина махнула рукой.

– Забудьте обо всем, что я вам говорила. Есть одно-единственное качество, которое делает из женщины герцогиню.

– И что же это такое?

– Замужество. Вы должны выйти за герцога.

Полина покачала головой.

– Этого никогда не произойдет.

– Я знаю своего сына, девочка. Он уже в вас влюблен, только пока не догадывается об этом. Все началось с первого дня вашего знакомства, а сегодня утром… – Герцогиня выразительно хмыкнула. – Один уверенный толчок в нужном направлении – и он повержен. Даже не пытайтесь меня убедить, что вы ничего к нему не испытываете.

Полина вздохнула: возразить ей было нечего. Да, он отказался уложить ее в постель, но после того что произошло в книжной лавке, сомнений у нее не осталось: герцог к ней неравнодушен. И сама она того и гляди влюбится в него по уши.

Но разве это имеет хоть какое-то значение? Он все равно никогда не женится на ней.

– Вам надо отдохнуть, – сказала Полина. – Я ухожу.

– Подождите, – окликнула ее герцогиня, когда Полина была уже у двери. – Сегодня вы наденете аметисты. Я скажу Флер.

Аметисты?

Полина не знала, как на это реагировать.

– Но, ваша светлость, я не могу…

– Вы готовы их носить. И, что еще важнее, он готов вас в них увидеть.

Полина уже выходила за дверь, когда вслед ей донеслось:

– Я рассчитываю на вас, девочка.

Похоже, слишком многие рассчитывали на нее. Так на чьей она стороне? Герцог нанял ее, чтобы избавить себя от навязчивого участия матери в его личной жизни. Герцогиня хотела, чтобы ее избавили от пагубного пристрастия к вязанию. Полина же прикипела и к герцогу, и к его матери и, кажется, лучше их обоих знала, что им нужно на самом деле.

Но где-то там, далеко, жила ее бедная сестричка Даниэла. Та, что послушно собирала яйца и отсчитывала дни, оставшиеся до субботы. И ей Полина была нужнее всего.

Взгляд Полины упал на фарфоровую статуэтку пастушки на столике у лестницы, ту самую, что на днях чуть было не разбила.

«Что я тут делаю?» – спросила она себя.

Для этих господ деревенская жизнь ассоциировалась лишь с такими вот безделушками. Им было невдомек, что в деревне люди не видят ничего, кроме работы, тяжелой, изматывающей, отупляющей работы. И, какие бы воздушные замки ни строила герцогиня, Полина знала, что мир господ не для нее. Она никогда не станет своей в этом мире.

Все, что хотела Полина от жизни, это открыть маленькую лавку в Спиндл-Коув и еще платную библиотеку с фривольными книжками. Ей мало было просто желать добра, она должна его творить: для себя, для сестры. Она не имела права на бесплодные мечты.

Полина привыкла работать на совесть, и этот случай не исключение.

Уж если надо оскандалиться, то так, чтобы весь город потом гудел.


– Колин! Колин, случилось страшное!

Колин Сэндхерст, лорд Пейн, оторвал глаза от записей. Жена его, как всегда, обольстительная: роскошные темные волосы и пухлые, словно созданные для поцелуев, губы – стояла в дверях кабинета. Но красивые глаза ее за стеклами очков были полны тревоги.

Колин встал из-за стола.

– Господи, что же случилось?

– Мы должны что-то предпринять.

– Конечно, дорогая. – Он быстро подошел к жене. – Конечно. Ты же знаешь, ради тебя я готов горы свернуть. Или написать гневную статью в «Таймс». Но мои действия будут более эффективными, если ты объяснишь, что происходит.

Он взял ее за плечи и подвел к дивану.

– Это все твой распутный друг, еще с тех времен, как мы не были женаты.

Колин тихо рассмеялся.

– Боюсь, под твое описание подойдут слишком многие. Придется сузить круг.

– Герцог, этот отвратительный тип из Уинтерсет-Гранж.

– Халфорд?

– Да, Халфорд. Он держит у себя в заложницах здесь, в Лондоне, Полину Симмз, нашу Полину, из «Быка и цветка». – Жена его зябко повела плечами. – Страшно подумать, что он мог с ней сделать. Наверное, превратил в рабыню для удовлетворения своих низменных потребностей.

Колин едва сдерживал смех.

– Минерва, я пытаюсь уследить за ходом твоих мыслей, но ты ставишь меня в тупик. Возможно, тебе стоит начать сначала и сказать, что именно произошло сегодня.

– Я видела их вместе, когда шла в книжную лавку, чтобы… – Она смущенно покраснела. – … чтобы посмотреть, как продается моя книга.