— Тут есть один вопрос, который мне бы хотелось обсудить, прежде чем нас позовут к столу. Я ездила повидаться с моим… Я виделась вчера с Риганом. Мне очень жаль, но мы с ним не смогли расстаться друзьями. Я заявила ему, что, пользуясь своей ранее оговоренной привилегией, требую дать мне акции его компании вместо выплаты процентов наличными.

— Очень умно! — рассмеялся Тайлер. — Не хотите ли стать моим компаньоном? Право же, мне очень нужен человек, который со временем сделался бы моей правой рукой в юридической практике.

— Нет, у меня, увы, немного способностей к этому, — улыбнулась Сирена. — Хотя, впрочем, расскажите о вашей практике. Вам она нравится?

— И да и нет. Если бы я был так же богат, как вы, я наверняка превратился бы в беспутного человека, даже мерзавца, прожигающего свой доход. Мой отец, барон Чарльз, несколько лет назад передал мне свое дело. Это в некотором роде наша семейная традиция, направленная на то, чтобы как можно более основательно позаботиться о сыновьях-первенцах и удерживать их от превращения в распутников и негодяев.

Тайлер снова расхохотался. Сирене нравился его низкий, чуть-чуть хриплый, но очень мужественный смех.

— Что ж, со временем вы и сами потребуете от своего сына, чтобы он продолжил семейную традицию… Кстати, скажите мне, есть ли у вас на примете какая-нибудь подходящая девушка?

При этих словах Тайлер отрезвел.

— Когда-нибудь, возможно, будет. А пока я вполне доволен своим холостяцким положением. Должен признаться, — улыбнулся он, — по временам это и в самом деле становится утомительным — без конца увиливать от одержимых брачными намерениями женщин. Но, как я уже сказал, больше всего мне хотелось бы быть щеголем, блестящим франтом, совершенно бессовестным человеком, который, влюбившись в женщину, потом оставляет ее без всякого сожаления, без всякой оглядки назад.

— Но, Тайлер, Тео Эстеван предупреждал меня, что вы уже пользуетесь такой репутацией, — улыбнулась Сирена.

— О, ваши слова — бальзам для души! Но кем мне действительно хотелось бы стать, так это, как говорится, разбойником с большой дороги, злым и ни в чем не повинующимся закону обманщиком. Думаю, каждый мечтает о жизни, полной опасностей и восторга. Когда я был мальчиком, мне хотелось сделаться известным пиратом с круглой черной повязкой на одном глазу. И это несмотря на то, что я знал, что с полным правом такую повязку может носить лишь тот, кто действительно лишился глаза. По мере того как я рос, у меня появлялись другие желания. Например, я мечтал, целуя богатых и красивых женщин, попутно их грабить, так чтобы у них ничего не оставалось за душой, кроме безнадежной и ничем не утолимой страсти ко мне. Однако, достигнув зрелости, я решил, что быть повешенным — это не столь уж заманчивая перспектива для молодого человека, и поэтому предал свои юношеские мечты забвению и занялся юриспруденцией.

— Могу себе представить, насколько изнеможенным вы себя должны чувствовать после всех этих горячечных видений, — проворковала Сирена. — Ах, вот и фрау Хольц! Идемте, стол уже накрыт.

Пока Тайлер занимал ее историями о том, как часто ему приходилось убегать прямо из-под венца от своих многочисленных невест, Сирена наслаждалась изысканным ужином. Фрау Хольц сидела подле своей госпожи и с неудовольствием смотрела на то, как она хохочет и отвешивает комплименты этому хлыщу Тайлеру. Старушка явно нервничала, видя, как искрятся глаза Сирены и с каким неподражаемым остроумием беседует она с гостем.

Когда ужин закончился и сеньорита Кордес вызвалась поиграть для Тайлера на гитаре, экономка была уже на грани шока. Она потихоньку убралась в дальний угол комнаты и слушала оттуда, как Сирена, мягко перебирая струны, пробует мелодию. Синклер расположился на диванчике, весь восторг и внимание. Когда зазвучал мотив и стало понятно, что госпожа собирается исполнить цыганский романс, фрау Хольц покачала головой и печально пробормотала себе под нос: «Бедный мальчик! Теперь он погиб!»

Сирена пела с огромным вдохновением, и Тайлер не мог не поддаться очарованию цыганского романса, в котором звучала поистине бешеная страсть. Но только фрау Хольц, уже вышедшая за дверь, понимала ту боль и ту сладость, что сквозили в пении Сирены. Кончено, госпожа могла смотреть прямо в глаза англичанину, но пела она единственно для Ригана, где бы тот сейчас ни был…

В последний раз ударив по струнам и подняв глаза, Сирена почувствовала острое разочарование от того, что перед ней сидит всего лишь смазливый фат. Какая глупость! Ведь здесь следовало быть ему, Ригану, с копной белокурых волос, падающих на лоб непокорными прядями, с агатово-голубыми глазами, направленными с обожанием на возлюбленную! Но нет, вместо этих глаз перед ней были другие, темные глаза, полные, впрочем, живейшего интереса и даже восторга. Сирена была польщена: все-таки Тайлер — очень и очень привлекательный молодой человек, почти красавец! И если бы она все еще не любила Ригана, ей не составило бы труда очаровать его и с легким сердцем откликнуться на ею же вызванные чувства…

Сирена застенчиво улыбнулась, отказываясь спеть еще что-нибудь. Похвалы Тайлера были хотя и преувеличены, но вполне искренни. Однако она все-таки встала, давая тем самым понять, что вечер окончен, и грациозно протянула вперед руку, которой Тайлер благоговейно коснулся губами.

— Спасибо вам за столь приятно проведенный вечер, Сирена. Думаю, нам нужно его повторить. Я свяжусь с вами через день-два. Спокойной ночи.

Тайлер вновь коснулся губами руки Сирены и задержал ее руку в своей несколько дольше, чем полагалось. Боже, как просто было взять и упасть в объятия Синклера, позволить себя поцеловать! Она ведь так одинока, так одинока! Да и Тайлер, кажется, тоже искал исцеления от чего-то подобного, от одиночества… Уж слишком много бравады звучало в его голосе, когда он говорил, что не имеет намерения когда-либо вступить в брак. Сирена подозревала, что это происходило просто из-за того, что он любил кого-то, кто не ответил ему взаимностью. Как легко было бы им утешить друг друга, насладиться взаимной нежностью и — кто знает! — может быть, даже любовью, долгой и теплой привязанностью. Однако к чему бы все это привело? Ей, в общем-то, нечего было ему предложить. Сердце ее принадлежало Ригану.

* * *

Тем временем в порту, все в той же таверне «Сова и вепрь», Калеб беседовал с аристократическим вида джентльменом по имени Обри Фаррингтон, лорд Фаррингтон. Туман, казавшийся вечным, по-прежнему препятствовал торговле, поэтому юноша решил скоротать время в пивной, потягивая в наслаждении ром и радуясь компании чрезвычайно услужливой девицы, которую завсегдатаи называли Салли. С того самого часа, как парень встретился в таверне со своим папашей, лорд Фаррингтон сознательно старался поддерживать знакомство с Калебом. Пожилой, весьма элегантный джентльмен с интересом наблюдал за тем, как юноша беззаботно, буквально пригоршнями, высыпал на грязную стойку монеты, чтобы расплатиться за еду и выпивку. От внимания Обри не ускользнуло, что несколько свирепого вида бродяг, постоянно толкавшихся в «Сове и вепре», также питают интерес, и далеко не бескорыстный, к туго набитым карманам Калеба.

— Давно уже дожидаешься, любимый? — спросила Салли, подходя к Калебу, соблазнительно покачивая своими обширными бедрами и приветствуя его томной улыбкой.

Калеб, не отрываясь от кружки, потянулся за девицей, усадил ее к себе на колени и потом, допив ром, зарылся лицом в ее волосы у нежной и гладкой шеи.

Тем временем лорд Фаррингтон вновь обратил внимание на двух разбойников, толкавшихся теперь возле лестницы на второй этаж. Салли едва приметно кивнула им, и те обменялись друг с другом многозначительными взглядами.

— Думаю, вы не будете скучать по мне, — обратилась потаскушка к Обри, — а этот юный господин через несколько минут сюда вернется. По рукам? Ну, поднимайся, моряк! — сказала она Калебу, спрыгивая с колен и ставя его на ноги. — Ты и я сейчас пойдем наверх. Салли будет такой старательной и послушной, что ты окажешься на седьмом небе. Шевелись!

Чувствуя, что у него кружится голова, Калеб кое-как встал и шатаясь побрел за шлюхой, которая уверенно продиралась сквозь толпу выпивох, потряхивая своими рыжими кудрями и выкрикивая приветствия знакомым.

Парень напился до бесчувствия, это не вызывало сомнений. Но как мог мужчина, высосавший в одиночку бутылку рома, стремиться воздать должное женским прелестям? Неужели перспектива проспаться не была более заманчивой для него? Фаррингтон понимал, что должен напомнить Калебу о множестве блестящих кругляшей в его карманах и о бриллиантах, которыми был набит его поясной кошель. Понятно, что парень едва ли догадывается, какое зло таится в злачных местах этого города. Между тем обчистить какого-нибудь ротозея, пока он в обществе шлюхи предается романтическим утехам, — дело вполне обычное.

Обри Фаррингтон осушил кружку, с грохотом задвинул грубо сколоченный стул и потянулся за своей тростью. «Думаю, мне лучше держать ситуацию под контролем», — подумал он про себя.

Распушив гофрированные кружевные манжеты и смахнув воображаемую пылинку со своей безупречно чистой манишки, Обри вытянулся во весь рост и сделал вид, что собирается уходить. Уже занеся ногу, чтобы выйти в густой туман, он обернулся и увидел именно то, что ожидал увидеть: двое дородных головорезов торопливо поднимались по лестнице на второй этаж.

Лорд Фаррингтон вовсе не прикидывался добрым самаритянином, когда стал продираться обратно сквозь набитую людьми пивную. Он защищал свои собственные интересы. Калеб в его компании был щедр и не раздумывая покупал обедневшему дворянину еду и выпивку. Старому аристократу претила сама мысль о том, чтобы покорно дожидаться развязки. А ведь тут все очень быстро может закончиться: вздумай парень оказать сопротивление — двое мерзавцев запросто вышибут ему мозги.