Через два или три дня (прошло уже восемь лет, и Риган точно не помнил) ему повезло: лодку заметили с бригантины, тоже испанской, направлявшейся в Кадис. Однако счастье забрезжило ненадолго. По прибытии в испанский порт Кадис его обвинили в том, что он якобы был членом команды недавно потопленного голландского пиратского судна, грабившего португальские и испанские корабли, которые направлялись к африканскому побережью. Ригана заковали в кандалы и поместили в тюрьму без всякого суда. Почти шесть лет он, как в аду, провел в одной из темниц Севильи.

Около пяти лет главный представитель голландской Ост-Индской компании, сраженный горем, считал своего сына убитым вместе с невесткой и внуком. Пока однажды торговое судно из Роттердама, прибыв в Батавию, привезло известие о каком-то голландце с наружностью Ригана, заключенном в одной из ужасных тюрем Филиппа III в Севилье или Кадисе.

Новость, пусть и неточная, взволновала старшего ван дер Риса. Дальнейшие розыски, с осторожностью осуществляемые одним из капитанов голландской компании, бросившим якорь в Кадисе якобы по причине поломки и пополнения запасов продовольствия, позволили установить, что некий «Вандери», как звали его заключенные, находится в тюрьме в Севилье и что действительно мужчина этот светловолос, а лет ему двадцать восемь-двадцать девять.

Желая получить дальнейшую информацию, Винсент ван дер Рис нанес неприятный для него, но необходимый визит к представителю испанской короны в Батавии.

Цезарь Альварес ответил, что сделает все от него зависящее и будет только счастлив, если действительно сын его конкурента окажется жив. Пригласив пожилого голландца присесть на обитое бархатом кресло, он вкрадчиво продолжил: потребуются затраты… связи… И — что было самым главным, как признался он ван дер Рису, — в последние годы испанская торговля понесла значительные потери из-за умелых и настойчивых голландцев, а он, Цезарь, должен заботиться, чтобы торговые дела его страны процветали, так как он с этого имеет часть прибыли и благосклонное отношение своих хозяев в Испании, способствующих его продвижению по службе и возвращению на родину.

Сотни тысяч золотых соверенов, а позже — значительная доля от голландской торговли (ван дер Рис вынужден был намеренно задерживать голландские корабли, из-за чего они прибывали на острова за товаром после испанцев и португальцев) были получены Цезарем Альваресом за то, что он послал письмо в Кадис своему крестному отцу дону Антонио Кордесу, опытному государственному советнику и крупнейшему судовладельцу, имевшему влияние на короля Филиппа…

И только по истечении четырех лет Риган покрыл убытки отца, восстановил его честное имя и добился, чтобы голландская Ост-Индская компания снова стала главенствовать на Островах Пряностей, не раскрывая, однако, тайного сотрудничества отца с испанцем Альваресом. Но все это подорвало здоровье пожилого голландца, и хотя сын восстановил его честное имя, Винсент ван дер Рис умер.

* * *

— Альварес! — пробормотал Риган, словно заклятие, приближаясь к воротам дома. Ему было известно, что пока он гнил в испанской тюрьме, Гретхен развлекалась с этим испанским красавцем. Альварес… Челюсти Ригана напряглись при одной только мысли об этой испанской свинье.

Глава 1

Южная часть Тихого океана. Великолепный трехмачтовый фрегат касался сверкающими белоснежными парусами вечерних облаков, подпрыгивал и резвился, заигрывая с восточными ветрами. Послушное грациозное судно — гордость судостроительной верфи, принадлежащей Кордесу, — умело демонстрировало свою удаль перед молодой и жизнерадостной хозяйкой Сиреной Кордес. «Рана», названная так в честь морской богини, была до блеска надраена и еще не успела утратить в соленых брызгах своего сияния.

Сирена нетерпеливо вышагивала по палубе, не сводя зеленых глаз с парусов.

— Если бы кораблем управляла я, то в два счета заставила бы этот ветер наполнить паруса. Как ты считаешь, дядюшка Хуан? — Сирена повернулась к своему дяде, высокому, седому, элегантному джентльмену, испанскому аристократу.

Тот понимал, что его пылкая племянница совсем не нуждается в его советах, ибо в морском деле она разбиралась гораздо лучше дяди. Но девушка считалась с его мнением, тем самым выказывая уважение к его возрасту и опыту.

— Как я считаю? Думаю, что пусть лучше кораблем управляет капитан! Он уже жаловался, что ты постоянно вмешиваешься и отдаешь команде свои распоряжения. Мне совсем не хочется иметь дело с мятежным капитаном, Сирена.

— Пощади меня, дядюшка, — засмеялась девушка, вздернув вверх упрямый подбородок. — Если бы я не взяла все в свои руки, мы потеряли бы много дней! Разве не моей была идея отказаться от груза ради увеличения скорости? Не сомневаюсь, что мы установим новый рекорд, покрыв расстояние от Испании до Явы за столь короткий срок.

— Сирена, приходило ли тебе в голову, что причина мрачного настроения капитана Лопеса — именно пустые трюмы корабля? Он человек деловой, и у него нет времени на праздные развлечения. Но ты все же настояла, чтобы твоя «Рана» шла почти пустая, а это делает наш рейс малоприбыльным для капитана.

— Ему все будет компенсировано, — горячо возразила Сирена, и ее полные губы скривились в недовольной гримасе. — Это мой корабль! А капитан постоянно пьян. И я вообще не понимаю, почему вы наняли этого Лопеса на мой корабль. А его команда! Отбросы ада! Такое впечатление, что он насобирал этих наглых тварей в самых худших портах мира. Они плохо обращаются с моим кораблем, и я не желаю терпеть это! — Сирена топнула ногой для убедительности. — «Рана» моя! И я намерена привести ее в порт назначения в целости и сохранности, даже если для этого мне придется выбросить команду за борт!

Хуан Кордес наблюдал за племянницей с изумлением и восхищением: когда она говорила о «Ране», глаза ее неистово сверкали, а темные буйные волосы, свободно распущенные, бились на ветру.

— Со стороны твоего отца было неблагоразумно брать тебя с собой в плавания. Да еще учить тебя искусству владения абордажной саблей и рапирой!

Помолчав, он безнадежно махнул рукой и произнес назидательно:

— Сирена, ты уже должна думать о замужестве и детях. Тебе исполнилось восемнадцать лет, и пора бы, милая, успокоиться… — дядя озабоченно покачал седой головой. — Я желаю тебе только самого лучшего, малышка!

— Да будет тебе известно, дядюшка, что святые сестры в монастыре обожали Исабель, но от меня были в отчаянии! — засмеялась Сирена, и ее глаза озорно блеснули. — Отец понимал, что никто, кроме него самого, не справится с моей неукротимой юношеской энергией.

— Знаю, знаю… Сейчас ты начнешь рассказывать мне о старом и мудром учителе фехтования твоего умершего отца, Мигеле де Сильва, который по-матерински заботился о тебе, следил за твоими занятиями географией и другими науками, за изучением голландского, английского, французского и латыни; сидел с тобой, когда ты заболела крупом и… — он неодобрительно взглянул на племянницу, — учил тебя пользоваться абордажной саблей, рапирой…

С грацией рыси девушка быстро повернулась, и не успел дон Хуан глазом моргнуть, как ножны его шпаги оказались в ее руках, а конец оружия уперся ему в ребра. Грациозно подбоченясь, Сирена откинула голову назад, открывая длинную шею, волосы ее струились по спине, а серебристый, словно звон колокольчика, смех, разнесся над волнами.

— Во всей Испании не сыщешь лучше учителя, чем Мигель де Сильва. И ты знаешь это, дядюшка Хуан.

Кордес притворился возмущенным и укоризненно взглянул на племянницу.

— Сильва научил тебя не только хорошему. Твоя речь такая же соленая и острая, как у него самого. Я прихожу в отчаяние при мысли, что мне придется наблюдать, как ты превратишься в жилистую старую деву, которая из-за страсти к морю и своего языка не сможет выйти замуж и иметь детей.

— Почему ты ругаешь меня, дядюшка? Быть может, ты завидуешь моим талантам? — пошутила девушка, и взгляд ее смягчился. Она с любовью смотрела на дядю, принявшего на себя все заботы о ней и ее сестре Исабель после недавней смерти дона Антонио.

— Это правда, Сирена, ты обладаешь способностями, какими редкий мужчина может похвастаться, но это не совсем то, чем должна увлекаться благородная сеньорита.

— Что ж, тогда я буду единственной в своем роде! Пожалуйста, не надо больше об этом, дядя Хуан. Я уже слышала много раз, что я женщина и, хотя обладаю талантом к фехтованию, переоцениваю себя; что все равно я не смогу противостоять мужчине, который действительно захочет одержать надо мной верх, — она вздохнула, подавляя раздражение. — А по поводу замужества скажу следующее: мне еще не встретился мужчина, которого я захотела бы взять к себе на корабль. Пока посмотрю на Исабель, как она справится со своим странным браком, уготованным ей нашим отцом перед смертью. Сама она мечтает только о том, чтобы уйти в монастырь. У нее призвание к духовной жизни, и ты знаешь об этом, дядя. Быть может, когда мы прибудем на Яву, ты сможешь поговорить с сеньором ван дер Рисом и объяснить ему, что Исабель мечтает посвятить себя Богу и молитвам! — Сирена в искреннем волнении схватила его за руку. — Дядюшка, обещай, что поговоришь с ним, попытаешься откупиться от него…

— Маленькая моя, речь идет о чести семьи! Исабель была обещана Ригану ван дер Рису, и этого нельзя отменить. Пусть у нее нет энергичности и твердости, как у тебя, но она сильнее в другом: твоя сестра терпелива и со смирением воспринимает жизнь такою, какова она есть.

— Ты, наверное, думаешь, что Исабель раздражает меня. Уверяю, что это не так. И я знаю ее лучше других. Я люблю свою сестру, и мне грустно, что не осуществится ее самое заветное желание — стать монахиней. Она мечтает быть ближе к Богу! Почему не дать ей этой возможности?

— Твоя забота об Исабель очень трогательна, но совершенно излишня.