Ферн Майклз - Пленительная невинность

Он прислушивался к звуку ее шагов, приглушенному ворсом персидского ковра. Чувства его были обострены, и каждая клеточка тела возбужденно вибрировала в ожидании. Скоро, говорил он себе, она придет к нему. Он ощутит ее головокружительный аромат, когда она войдет в комнату, и почувствует движение воздуха, плавно скользящего вдоль ее обнаженного тела, прежде чем она опустится на постель рядом с ним. Он страстно желал обнять ее, прижаться губами к ее губам и ощутить их сладкий вкус.

Дверь в дальнем конце комнаты отворилась, пропуская внутрь неяркую полоску света. Газовые лампы горели слабо — так, как нравилось ей и ему. У нее никогда не было желания заниматься любовью в темноте. «Я хочу видеть тебя, — бывало шептала она низким, чувственным голосом, который он так любил. — Я хочу смотреть на тебя…»

Ему тоже нравилось видеть ее, наслаждаясь радостным блеском ее глаз и легкой тенью удовлетворения, таящегося в уголках ее рта.

Она стояла в полоске света, зная, что он сейчас любуется ее изумительным телом, и не хотела лишать его этого удовольствия. Ее пеньюар был соткан из тончайшего красного шелка, сквозь который можно было разглядеть атласную кожу. Каждый изгиб ее тела, каждая линия, казалось, отливали золотом. Ее роскошные золотые волосы каскадом ниспадали на плечи и грудь, придавая ее внешности девственную, невинную робость, столь контрастирующую с тем, что он читал в ее глазах.

Когда она подходила к высокой кровати с пологом, сердце его, казалось, замирало в груди. Она была прекрасна, его маленькая львица, желанная и непокорная. Ее душа влекла его так же, как и тело, и это объединенное влечение было почти опустошительным. Она принадлежала ему, эта удивительная женщина, только ему. Совершенство ее высокой груди, великолепная пышность бедер, защищающих средоточие ее женственности, принадлежали ему одному.

Элегантным жестом, скорее чувственным, чем невинным, она сбросила прозрачное облако пеньюара и на мгновенье замерла, скользя глазами по его мускулистому торсу. Глаза мужчины сияли любовью, и, отзываясь на его желание, ее тело обдала пульсирующая волна страсти. Она посмотрела на его плоский живот, а затем перевела свой взгляд еще ниже и улыбнулась, дерзко и смело, уверенная в своей власти над ним.

Легкая, почти невесомая, она опустилась на постель, словно бесплотный ангел. Но он-то знал, каким страстным было это существо с мягкими, пленительными формами, завораживавшими любого мужчину.

Непередаваемый аромат ее тела будоражил чувства, шелест накрахмаленных простыней вызывал приступ неудержимой страсти. Он любил эту женщину, он хотел ее. Так было тысячи раз в прошлом и будет бесчисленное количество раз в их будущем. Она была его золотой королевой, до сих пор таинственной и каждый раз новой. Для него это был идеал внутренней и внешней красоты, совершенство разума и тела. Он с нежностью потянулся к ней, привлекая к себе, чувствуя, как воспламеняет его близость любимой. Едва сдерживая непреодолимое желание сразу же овладеть ею, раствориться в ней, он стал гладить нежную кожу ее груди, с наслаждением ощущая ее упругость и восхитительную тяжесть. Затем его руки скользнули вниз, к тонкой талии, и замерли на манящем треугольнике, открытом и словно ждущем его прикосновений.

Прохладные бархатные бедра, плоский живот, длинные стройные ноги и губы, ее чудесные податливые губы — все это опьяняло его, словно чудное вино. Он остановил взгляд на упругих розовых сосках, дерзко выдающихся и манящих.

Тело Ройалл пело песнь сирены, соблазняя, взывая сквозь полумрак к ответной страсти. Она извивалась под его прикосновениями, растворяясь в них, сходя с ума от желания отдать всю себя его чутким пальцам и страстным губам.

Себастьян, восхищаясь этим безумием, продолжал свои ласки, дразня и будоража. Наконец его губы добрались до места, которое имело для него особую притягательную силу.

Их страсть была одинаково сильной, радостно-взаимной.

Ее пальцы играли в его волосах, убирая со лба спутавшиеся локоны, открывая лицо любимого для своих ласк. Она нежно поцеловала его в губы, чувствуя, как все ее естество стремится к вершине любви.

Она знала о своей власти над ним и жаждала его господства над собой. Ее губы боготворили каждую клеточку его естества, а пальцы касались таких знакомых и таких волнующих изгибов обожаемого тела. Томящие полизывания и дразнящие поцелуи у впадинки на его шее вызывали у него низкий, прерывистый стон удовольствия. Она поднесла к его пылающему лицу свои налитые, затвердевшие груди и в ту же секунду чуть не задохнулась от прикосновения его губ.

Их близость была плавной, умышленно размеренной и в то же время неистовой. Они знали, что снова и снова будут сгорать дотла в огне своей страсти, пока не превратятся в пепел, из которого возродятся с новым желанием, уносящим их в запредельность.

Находясь на вершине блаженства, она выкрикнула его имя, вся изогнулась навстречу ему, вонзаясь пальцами в его крепкие мускулы. Она взлетала к небу, унося его за собой со стремительностью ветра, превратившего вожделение в таинство любви. «Себастьян», — прошептала она. И это было единственное имя, которое было нужно ей в этой жизни.

Он еще долго держал ее в объятиях, не желая прерывать чудное единение. Нежные, трепетные прикосновения ее губ, словно легкие крылья бабочки, ласкали его грудь. Наконец она забылась блаженным сном, но даже во сне любила его. И он любил ее, любил всегда. Снова и снова Себастьян благодарил судьбу, соединившую их, и думал о том, что эта женщина смогла заполнить его жизнь, успокоила его боль и излечила от одиночества.

Иностранные слова и фразы роились в голове Ройалл. Белен. Рио-де-Жанейро. Мир, столь далекий от того, который она знала. Сверкающие опаловые воды залива Гуанабара, простирающегося через тропики Козерога. Места, которые она никогда и не мечтала увидеть. Солнце. Жара. Толпы темнокожих людей в яркой одежде. На этой земле, находящейся южнее экватора, люди говорили на незнакомых языках. Эта земля называлась Бразилией.

Предчувствие чего-то необычного охватило Ройалл Бэннер, когда она наблюдала за местными жителями Рио-де-Жанейро, готовящими улицы для предрождественского карнавала. Казалось таким странным находиться здесь, на другом конце света, так далеко от ее родной Новой Англии. Здесь темная кожа была обычнее светлой, здесь яркие платья и босые ноги были вполне нормальным явлением. Взглядом своих янтарно-золотистых глаз из-под черных ресниц Ройалл окидывала все вокруг, стараясь запечатлеть в памяти первый день в бразильском портовом городе.

— Тебе все это, вероятно, кажется сказкой, Ройалл? — улыбнулась ее компаньонка Розали Куинс. — Путешествовать по морю, попасть в тропики, своими глазами увидеть то, о чем ты могла прочесть лишь в книгах! Уверяю тебя, Рио сильно отличается от Бостона.

Возбуждение Ройалл заставило ее вспомнить свое самое первое участие в этом карнавале, и светлые глаза пожилой женщины вспыхнули. Она печально вздохнула. Это было так давно. Тогда она сама была хорошенькой молоденькой женщиной, как Ройалл, тогда ее лицо розовело от смущения, а глаза видели лишь то, что им нравилось видеть. Куда ушли эти дни?

— Жаль, что не можем остаться на празднества, ведь мы должны скоро отплывать в Белен, а оттуда колесный пароход доставит нас по Амазонке на плантации.

Ройалл кивнула своей золотистой головкой, не отрывая пытливого взгляда от дальнего конца вымощенной булыжниками улицы, где торговцы подготавливали свои лавки и раскладывали для продажи огромные бумажные цветы и позолоченные маски. Откуда-то издалека доносился треск барабанов и звуки настраиваемых музыкантами инструментов. Сегодня всю ночь будет шумное веселье с музыкой и танцами. Это последний праздник перед началом Великого поста. Исповедальный вторник, как называла его миссис Куинс. Затем наступит среда первой недели Великого поста, и тогда многочисленное католическое население потечет в церковь, где священник будет посыпать головы людей пеплом, произнося слова: «Пепел к пеплу, прах к праху» — напоминание о бренности человеческой жизни.

Глубокая морщинка пролегла между бровями Розали Куинс. Она чувствовала, что Ройалл очень хочет присоединиться ко всеобщему веселью, притопывать в такт музыке и танцевать на улицах. Такое поведение считалось бы, поскольку Ройалл была еще в трауре, крайне неприличным: ее муж был похоронен менее года назад. И не полагалось носить во время траура ярко-оранжевое шелковое платье. Но Ройалл сказала как-то, что оставила свою скорбь и печаль у края могилы мужа, в ее холодной сырости. Для нее началась новая жизнь, и она не собиралась обременять себя траурным нарядом.

За свои пятьдесят два года Розали Куинс научилась читать мысли и желания людей по их глазам, а глаза Ройалл Бэннер ясно говорили о том, что она хочет жить и наслаждаться жизнью и вовсе не намерена замыкаться в себе.

Внезапно Ройалл повернулась и восторженно обняла миссис Куинс.

— Я не хочу пропустить ни минуты этого праздника. Это такое необыкновенное развлечение. Я, пожалуй, останусь здесь и понаблюдаю за приготовлениями, а вы возвращайтесь на корабль и вздремните.

Миссис Куинс ужаснулась такому предложению.

— Ты не можешь этого сделать! Что подумает обо мне барон Ньюсам, если я оставлю тебя одну? Ройалл, ты должна пойти со мной, — заворчала она, беря молодую женщину под руку. — Ты понаблюдаешь за приготовлениями с палубы парохода. Это не Бостон, к которому ты привыкла, здесь совсем другие нравы. А теперь идем. От жары тебе может стать дурно. Мы выпьем чего-нибудь прохладительного, а затем я немного вздремну.

Она подобрала свои старомодные пышные юбки и зашагала вниз по улице, ведущей к порту.