– Ах да. Как глупо с моей стороны.

Она устроилась на коня, для чего потребовалось поднять юбки, потому что они мешали расположиться в седле, причем открыла свои голые ноги. Все его мысли переместились с головы в эту настойчиво раздражавшую точку ниже пояса. Он лишь удивился, откуда у нее загар на ногах. Что такого могла часто делать юная девушка, из-за чего ей приходилось поднимать юбки? Годрик сдержал стон.

– Гм… мисс Парр, простите мне мою дерзость, но на вас нет некоторых деталей нижнего белья.

Глаза Годрика были прикованы к ее гладкой коже. Его руки находились так близко, что, возможно, если бы он случайно провел по ее ноге, она и не заметила бы. В фиалковых глазах Эмили сверкнула смешинка, вскоре однако она исчезла, замаскированная удивленным выражением глаз.

– О, я дико извиняюсь, правда. Мои чулки порвались прошлой ночью.

Седрик захохотал, проезжая мимо них и открыто восхищаясь ее ногами, что вызвало досаду его светлости.

– Никогда не извиняйтесь перед двумя холостяками за смелость показать им прекрасную пару обнаженных ножек.

Годрик бросил сердитый взгляд на своего друга. Еще один комментарий подобного рода, и виконту несдобровать.

Сентябрьское солнце было теплым, а небо безоблачным. Стрекотали насекомые, и этот звук нарушал тишину. Отличный день для верховой езды, для жизни. Вдали от душных салонов и вечерних выходов в свет Эмили вновь дышала. Она чувствовала себя комфортно здесь, за городом, где были зеленые покатые холмы и бескрайние голубые небеса.

Легкий бриз обдувал ее кожу и амазонку, пока их трио пустилось рысью вдоль границ владений Годрика. Оглянувшись, Эмили увидела, как далеко они отъехали. Поместье виднелось вдали, будто каменное пятно. Годрик поймал ее восхищенный взгляд, она улыбалась.

– Ваши земли весьма протяженные, милорд. – Девушка вздохнула при виде очаровательного английского пейзажа.

– Это не единственное, что у него протяж… – начал было Седрик.

Герцог ударил рукояткой хлыста по лошади виконта. Животное пустилось диким галопом с выкрикивающим проклятия наездником, оставив Эмили недоумевать, что же он имел в виду.

В пятидесяти футах от них Седрик притормозил и по-детски сердито посмотрел в их сторону. Он застыл на приличном расстоянии впереди, оставив Эмили наедине с Годриком.

– Как долго вы живете с дядей, мисс Парр?

– Я… я не буду сильно возражать, если вы станете называть меня Эмили, ваша светлость. Мне не нравится, когда меня зовут мисс Парр.

Это было неприлично, конечно, но, учитывая все, что произошло между ними, меньше всего стоило переживать как раз о манерах.

– Как пожелаешь, Эмили, но тогда я должен настоять, чтобы ты прекратила называть меня «ваша светлость».

Солнце бледнело на фоне яркого сияния его глаз, и сердце Эмили начало биться чаще в ответ.

– Я переехала к дяде Альберту год назад, после смерти родителей.

– Я слышал, что они умерли. Могу спросить, как это произошло?

Годрик направил своего черного мерина ближе к Эмили. Ее конь игриво ущипнул его жеребца за бок.

– Их унесло в море. Мой отец направлялся в Нью-Йорк проверить, как идут дела в его судоходной компании. Мама настояла поехать с ним. – Боль от утраты родителей была еще глубокой, ведь она похоронила их не так давно. – Когда пришла эта новость, я гостила у друзей родителей. На следующий день приехал дядя и забрал меня.

– Как их звали?

У Эмили сжалось горло:

– Клара и Роберт.

– У тебя есть братья или сестры?

Она покачала головой.

– Нет. У мамы дважды были выкидыши после меня. А позже они уже и не пытались. Слишком много боли.

Почему она делилась такими личными подробностями с человеком, которого едва знала, было выше его понимания.

Годрик посмотрел в сторону.

– Моя мама умерла при родах, когда я был мальчишкой. Ребенок умер вместе с ней.

Не было таких слов, которые могли бы облегчить страдание от потери любимых, особенно родителей. Подобную утрату невозможно восполнить. Ничто не способно заменить тепло домашнего очага и чувство безопасности, когда родители рядом. Остаться без этого все равно что лишиться невинности.

Годрик заговорил снова:

– У тебя не было времени даже оплакивать их, да?

Это прозвучало скорее как наблюдение, а не вопрос. Странно, однако говорить о своей трагедии с ним оказалось так легко. Хотя он был незнакомцем, и, кроме того, несколько преград уже стояло между ними.

– Нет.

Они остановили лошадей. Она ослабила поводья, пока ее конь опустил голову, чтобы пощипать траву.

– Мне кажется, часть меня никогда по-настоящему не свыкнется с потерей родителей. Словно я жду, что они однажды приедут в экипаже к дяде Альберту и заберут меня домой. – Голос Эмили слегка дрогнул.

Глаза Годрика потемнели. Девушка заметила слабые тени под ними. Здесь, на улице, при свете солнца и вдали от суматохи дня он выглядел очень усталым.

– Ты, должно быть, обожал свою маму.

– Я любил ее как никого другого. – Мужчина говорил так тихо, что его слова прозвучали будто высказанная вслух мысль.

В сердце Эмили возникло желание. До этого она хотела обидеть его, так же как он обидел ее своим холодным расчетливым похищением. Но сейчас… сейчас она видела человека, чья жизнь была глубоко изранена, и ей хотелось стереть печали, из-за которых он сдвигал брови. Это напомнило Эмили о раненом барсуке: они с отцом нашли его в саду несколько лет назад. Он сломал лапу и, когда они попытались помочь ему, укусил отца до крови. Годрик был очень похож на того зверька. Раненый и яростно защищающийся.

– Мне кажется, она любила тебя не меньше.

– Спасибо, Эмили. Я уверен, где бы ни были твои родители, они скучают по тебе точно так же.

Он не лукавил. Искренность мужчины отражалась в блеске его глаз и поднятом в улыбке уголке губ. Человек, погрязший в бесчисленных грехах, верил в небеса и жизнь после смерти. На долю секунды она засомневалась: а может, исправить бунтарей реально.

Годрик преодолел небольшое расстояние, разделявшее их, и взял ее за руку. Никто из них не удосужился надеть ездовые перчатки. Он взял ладошку Эмили в свою. Тепло его ладони, гораздо большей, чем ее собственная, оказало неожиданное утешение – и напомнило то состояние умиротворения, когда они с родителями вечерами сидели у камина, расположившись на полу, и смеялись над юмористическими колонками в газетах. Годрик водил большим пальцем по ее нежной ладошке, и этот как будто бы невинный контакт разжигал в ее теле доселе неведомое желание. Все оказалось так просто, что ее мысли о дяде и родителях улетучились. Прикосновение мужчины возбудило в ней порыв следовать за ним на край земли, а там будь что будет.

Но ей не стоило позволять ему выиграть эту игру, добившись от нее покорности ласковыми словами и заботой. Эмили отказывала себе в праве влюбиться в этого мужчину. Они были совершенно разными. Он вряд ли женится по любви, а она искала того, кто полюбит ее так же сильно, как она его. Девушка не могла остаться, не могла подвергнуться риску любви. Ее родители хотели бы, чтобы она выжила, а для этого требовалось бежать от герцога и найти того, за кого можно было бы выйти замуж.

Эмили изучала окружающую местность. На расстоянии ста ярдов над землей возвышалась низкая каменная ограда высотой около пяти футов.

– А что за тем ограждением? – равнодушно спросила она.

– Пруд и луг или два, за ними деревня Блэкбрай.

Деревня? Этот глупец мог бы еще карту побега ей нарисовать.

Годрик обратил внимание на виконта, который скакал на своей лошади взад-вперед по полю, пуская ее в красивый галоп.

Рука Эмили все еще была крепко зажата в ладони герцога, а это усложняло дело. Она осторожно освободила свою ладонь, и он повернулся посмотреть, почему Эмили сделала это. Девушка, наклонившись вперед, похлопала коня по шее.

– Такое милое создание. – Она провела пальцами по густой гриве своего мерина. Эмили даже не нужно было поднимать глаз, чтобы понять – Годрик улыбается ей.

– Тебе понравились лошади?

– О да. Они немного пугающие, но этот такой прелестный.

Она сдержалась, чтобы не засмеяться. Никогда в жизни не боялась лошадей – иногда коз, может быть, когда эти ужасные твари тянули ее за оборку юбки, – но жеребцов никогда. Годрик бы сильно удивился.

Эмили подняла голову, якобы намереваясь взглянуть на передвижение Седрика по полю. Девушка подождала секунду, пока тот повернет направо, в сторону дома.

Она изобразила шок и тревогу на лице и лихорадочно указала в направлении виконта.

– Годрик, смотри! Разбойники!

Герцог напрягся, ожидая беды, и резко повернул лошадь.

Эмили пришпорила коня и с бешеной скоростью понеслась прямиком к ограде, моля Бога, чтобы скакун взял такой барьер. За оградой была деревня Блэкбрай. Там она попросит о помощи или спрячется, пока не придумает способ добраться до Лондона.


Годрику понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло. Разбойники, как же!

Эмили мчалась по золотому полю, будто девушка-воин во время битвы. Ее пригнувшееся тело и умелое управление жеребцом говорили сами за себя. Девчонка оказалась умнее, чем он думал, а он, дурак, еще и рассказал ей о Блэкбрае.

– Эмили! – крикнул Годрик.

Она летела прямо на ограду, и, если не остановится, лошадь сбросит ее. Эмили приземлится прямо в озеро с другой стороны забора, сломав себе шею, или же утонет.

Он пришпорил своего коня, заставив его ринуться вперед.

Через несколько секунд Годрик уже преследовал ее по пятам, их отделяло всего двадцать футов, его черный мерин был самым быстрым в конюшне. Его светлость едва не зажмурил глаза, когда ее жеребец достиг ограды.