— Твой чай уже почти готов.

Через пару минут ей предложили подкрепиться горячим чаем с печеньем.

Аманда приподнялась на локте, взяла кружку и осторожно сделала несколько глотков, наслаждаясь крепким ароматом и теплом, растекавшимся по всему телу.

Очень быстро она почувствовала, что устала. Адам сидел рядом. Он поддерживал больную за плечи, пока она пила.

— Аманда, я добавил в чай капельку рому, чтобы ты поскорее окрепла. Ты должна выпить все до конца. И обязательно съешь печенье.

Адам с улыбкой следил, как Аманда выполняет его просьбу — старательно допивает чай и жует засохшее печенье. Потом он помог ей улечься и заботливо подоткнул края одеяла.

— От рома тебя наверняка потянет в сон, — пояснил он, заметив, как отяжелели ее веки. — Спи, сколько захочешь. Ничего не бойся. Я буду охранять тебя.

Действительно, Аманда заснула буквально через минуту.

Во сне она снова увидела индейские томагавки, рассекавшие головы беспомощных жертв, услышала жалобные предсмертные стоны и пронзительные воинственные вопли измазанных кровью дикарей, сдиравших скальпы. Бедняжка увидела залитое кровью бездыханное тело отца, искаженное лицо убитой у нее на глазах матери и Роберта, падавшего на землю в тот миг, когда за ней погнался озверевший от крови индеец. Снова слышалось его тяжелое хриплое дыхание, и его ужасный томагавк взметнулся у нее над головой. Аманда закричала изо всех сил, стараясь вырваться из этого кошмара — и обнаружила, что ее обнимают ласковые, сильные руки. Обливаясь слезами, она доверчиво уткнулась лицом в широкую, теплую грудь.

Мягкий голос Адама лился бальзамом на истерзанную душу:

— Не плачь, Аманда, это всего лишь сон. А теперь ты проснулась, ты со мной, и тебе нечего бояться.

— Нет-нет! — возражала она, содрогаясь от рыданий. — Это не было сном! Этот кошмар был наяву — самый ужасный, страшный кошмар! Да, я уже проснулась, но они все равно мертвы! Мама, и папа… — Она все еще не могла считать погибшим и Роберта. — Как я их всех ненавижу: и французов, и индейцев…

Адам по-прежнему прижимал ее к себе и ласково гладил по голове, дожидаясь, пока душераздирающие рыдания затихнут. Аманда наплакалась, помолчала, чтобы набраться сил, и едва слышным, охрипшим от плача голосом поведала всю историю падения несчастной британской крепости, а под конец добавила, не в силах сдержать ярости:

— Они убийцы — все, все до одного! Они убивают беззащитных, без причины и без жалости!

Не сводя глаз с искаженного мукой милого лица, Адам всем сердцем разделял ее гнев.

— Я не знаю, что сказать тебе в утешение, Аманда. Да, ты права, но бессмысленными же сто костям и успели запятнать себя обе враждующие стороны. Иногда мне даже кажется, что все мы стали заложниками ненасытной алчности Англии и Франции, развязавших эту войну. Форту Уильям Генри особенно не повезло — ведь он стоял у озера Георг и перекрывал французам путь на север, в Канаду. Ты должна уже понимать, что в этой глуши путешествовать по воде проще всего, а значит, форт был обречен заранее: его должны были либо захватить, либо вовсе уничтожить. К несчастью, французы оказались более дальновидными в своих отношениях с индейцами, чем мы, британцы. Им удалось внушить индейским вождям, что их Людовик XV — это Великий Белый Отец. И теперь дикари вообразили себя его детьми и надеются на поддержку и щедрые дары в награду за помощь в войне против нас… Да будет тебе известно, Аманда, что до начала войны мы с родителями прекрасно жили в этих лесах в мире и дружбе с индейцами. По большей части это были добрые и порядочные соседи. Но после того как французы настроили здешние племена против мирных поселенцев, однажды, я вернулся домой и обнаружил остывшее пепелище и мертвых родителей, с которых содрали скальпы — точно так же, как и с твоих.

Адам долго молчал после этого признания. Аманда смотрела на него с печалью и сочувствием. Юноша ободряюще пожал ей руку и продолжил:

— Самое страшное заключается в том, что все эти жестокости и разрушения совершенно бессмысленны, не так ли, Аманда? Вот почему я так долго избегал участия в этой бойне, однако был вынужден принять окончательное решение после того, как негодяи убили моих родителей.

Мое мнение таково: если уж здешними землями должна править одна из европейских стран — хотя мне и непонятно, почему мы не имеем права сами заниматься своими делами, — я бы предпочел считаться подданным Британии.

Адам взглянул на Аманду, тихонько отвел светлые пряди от ее заплаканного лица и вытер нежные щеки своей сильной, загрубевшей от мозолей ладонью. Она благодарно улыбнулась ему. Понимая, как ей сейчас нелегко, Адам постарался заговорить о другом.

— Аманда, по-моему, твое платье уже высохло. Ты не хотела бы одеться?

На миг она опешила от стыда. Измученная, истерзанная горем, она совершенно не помнила о своем более чем неприличном виде. Залившись краской, она выпалила:

— Да, Адам, я очень хочу!

Он поднялся на ноги, подал девушке платье и поспешил отвернуться, чтобы дать ей спокойно одеться. Не прошло и минуты, как сзади раздался тихий стон. Испуганно обернувшись, Адам увидел, что девушка падает навзничь. И без того бледное личико стало белее мела, на высоком чистом лбу и нижней губе заблестели мелкие капельки пота. Адам понял, что у бедняжки не хватило сил даже надеть платье.

— Ах я дурак! — обругал себя Адам, подхватил Аманду и осторожно положил обратно на одеяло. — Мне следовало тебе помочь! — Стискивая безвольные холодные руки, он с тревогой всматривался в ее лицо, к которому медленно возвращалась краска, пока наконец взор синих глаз не стал осмысленным.

— Адам, — в ее слабом голосе явно прозвучал стыд, — я не могу сама застегнуть платье. — Щеки, только что испугавшие его мертвенной бледностью, моментально порозовели, бедняжка смущенно потупилась и прошептала: — Пожалуйста, ты не мог бы мне помочь?

Адам молча помог ей сесть, уселся рядом, привлек к себе, как будто собирался обнять, откинул с плеча ее длинные густые волосы. Его пальцы коснулись гладкой, нежной кожи — расстегнутое платье едва прикрывало ей спину, — и тут же вспыхнуло сильнейшее желание ласкать и ласкать ее без конца, чтобы почувствовать эту дивную кожу всей ладонью.

Испугавшись, что не сможет справиться с собственными чувствами, Адам как можно быстрее трясущими руками застегнул все пуговицы и отодвинулся от Аманды, едва переводя дух и стараясь не замечать, как бешено колотится сердце. Как ни странно, но болезненная, неестественная бледность лица нисколько не умаляла ее красоту. Даже темные круги под глазами не портили Аманду, а делали синеву огромных глаз настолько густой, что Адам готов был вот-вот утонуть в их загадочной глубине. Мысленно проклиная про себя эту ее милую детскую невинность, он отвел глаза, спасаясь от лукавого колдовского взгляда, и снова уложил больную.

— Ты бы лучше поспала, — грубовато заявил он, старательно избегая смотреть ей в лицо. — Я буду тут, поблизости. Нужно проверить силки.

С этими словами он встал и отошел, предоставив Аман-де гадать о причинах столь неожиданной резкости. Однако ей так и не удалось ни до чего додуматься, так как уже через минуту ею овладел глубокий сон.

Немного времени спустя Аманда проснулась и ощутила аппетитный аромат жаркого. Девушка осторожно уселась, и в тот же миг Адам, возившийся у костра, быстро обернулся. Аманда с радостью убедилась, что напугавшая ее резкость исчезла без следа и на суровом лице снова сияет дружеская улыбка. От ее ответной улыбки у Адама сильнее забилось сердце, и он как завороженный уставился на удивительные ямочки на щеках. Несомненно, эта маленькая шалунья при желании могла бы вить из него веревки — причем не особенно утруждаясь. Юноша встал и подошел поближе.

— Адам, что это за чудесный запах?

— Сегодня, сударыня, у нас на ужин будет жаркое из фазана!

Весело хохоча, Адам легко, словно ребенка, поднял Аманду и, не желая признаваться даже самому себе, что прижимает ее слишком сильно, отнес к костру. Он ловко усадил девушку на бревно. Оторвав от сочной золотистой фазаньей тушки мясистую ножку, протянул Аманде. Он стоял рядом и придерживал ее за плечи, пока она ела.

Нежное, ароматное мясо было съедено быстро — Аманда даже сама удивилась проснувшемуся вдруг аппетиту. Она поглядывала на доброго великана, сидевшего рядом. Наконец Адам заметил ее взгляд и пристально посмотрел ей в лицо. Она нерешительно промолвила, отвечая на его немой вопрос:

— По крайней мере в одном мне здорово повезло. Хорошо, что меня нашел ты, а не кто-то другой!

Юноша смущенно отвернулся к костру, а внутренний голос еще долго радостно повторял: «Это тебе, тебе повезло!»

Яркий солнечный день догорал, унося тепло. Вместе с темнотой на лес опускалась прохлада. Аманда вздрагивала, лежа на постели, великодушно устроенной для нее Адамом. От его внимательного взгляда не укрылось, что больную бьет озноб, и он стал щупать ей лоб, опасаясь возобновления лихорадки.

— Нет, Адам, я не заболела снова. Просто немного озябла, вот и все.

Адам торопливо налил горячего чаю в их единственную кружку, не забыв добавить туда рому, и вложил ей в руки;

— Вот, выпей-ка это. Сразу согреешься.

Пока Аманда пила, он вытащил из мешка второе одеяло и закутал ее потеплее. Непривычная к спиртному, девушка почти моментально почувствовала действие крепкого напитка и задремала. Лениво приподняв веки, она вдруг обнаружила, что Адам пододвинул бревно к самому костру и устраивается рядом с огнем в надежде согреться от его тепла. Оказывается, она все еще лежала, закутанная в оба одеяла, и в смущении от такой беспечности Аманда поспешила окликнуть нового друга:

— Адам, ночь будет очень холодной. Пожалуйста, возьми у меня одно из этих одеял! Я и так не почувствую сырости, вот увидишь!

— Нет, Аманда, тебе оно нужнее, чем мне. А я старый бродяга. И привык спать на голой земле, не боясь сырости.