Аманда выслушала его молча, с закаменевшим, неподвижным лицом, тогда как сердце в груди наливалось свинцовой тяжестью. В горле застрял комок, мешавший говорить, а в памяти всплыли кровавые картины прошлогодней бойни.

Волнение заставило Адама неверно истолковать ее молчание. Что же она думает о его отъезде? Он в гневе сильно сжал ее руки.

— Я чуть не поседел, прежде чем принял это решение, я мучился от страха, что придется бросить тебя с ребенком, — это совсем не по-мужски, а ты соглашаешься без малейшего сожаления! — Он тут же раскаялся в своей вспышке, нежно обнял Аманду и спрятал виноватое лицо в ее пышных волосах. — Аманда, неужели ты совсем не будешь обо мне скучать? Мое сердце разрывалось, когда я решил уехать. Разве я не заслужил хотя бы ничтожного уголка в твоем сердце?

Лед, сковавший ее собственные чувства, моментально растаял при виде его горя, и она прерывисто, горячо прошептала:

— Конечно, Адам, мы будем скучать. Мы с Джонатаном будем считать каждую минуту нашей разлуки!

Искренность ее слов была так ясно написана на милом лице, что у Адама немного полегчало на душе, и он затаился, ожидая продолжения. Однако вопреки надеждам признания в любви он так и не услышал. Наконец, заставив себя смириться с тем, что любовь и верность по-прежнему уготованы для того, кто расстался с жизнью много месяцев назад, Адам решил закончить разговор и на деле доказать Аманде свои терпение, любовь и нежность.

Воспитанная в семье первопоселенца, Аманда легко свыклась с полувоенной жизнью в крепости и стала потихоньку готовиться к тому, что придется еще погостить в доме у Бетти. Как только генерал Амхерст, согласно намеченным срокам, отбыл в свой лагерь, ежедневные совещания в штабе прекратились, и теперь Адам дни напролет занимался составлением самых подробных карт местности между фортом Уильям Генри и фортом Карильон. Его знакомство с лесами, окружавшими форт Карильон, а также с внутренним устройством и системой укреплений самого форта существенно помогло. Наблюдательность прирожденного охотника позволяла восстановить множество подробностей, старательно переносимых на карты в течение долгих часов кропотливого труда. Адама так захватило это непривычное занятие, что он целый день только и думал что о своих картах. Но постепенно Аманда заметила, что, несмотря на увлеченность делом, Адам исподтишка наблюдает за тем, как она хлопочет вокруг него в тесной гостиной Митчеллов, ставшей теперь их домом. Однако стоило посмотреть на него — и он отводил глаза, уклончиво отвечал на вопросы и с утроенным усердием брался за карты. Аманда не сомневалась, что мысли Адама постоянно заняты вовсе не предстоящим штурмом, но все ее догадки по поводу истинной причины его подавленного состояния так и оставались догадками.

В этот день Адам все утро просидел за работой, но под конец снова отвлекся от расстеленных на столе карт и стал смотреть, как Аманда молча движется по комнате. Джонатана недавно покормили, и он заснул. Через полуоткрытую дверь в комнату проникали солнечные лучи — Адам восхищался, когда роскошные волосы Аманды попадали в полосу света. Не замечая, что за ней наблюдают, она не следила за своим лицом, и на нем проступило растерянное, грустное выражение.

«Она прекрасна, даже когда хмурит брови», — невольно подумал Адам, и пока он любовался своей прелестной женой, в груди нарастала тупая боль. Ему стоило все большего труда сдерживаться и жить сегодняшним днем, стараясь не думать о близкой разлуке. Женщина, которую он полюбил, стала его женой, и он до сих пор восхищается ее красотой и чудесным характером. Их дни проходят в мире и согласии, а ночи полны плотской любви, приносящей радость обоим, — в этом-то Адам был уверен. Он знал, что способен разбудить ее тело, но и только. Настоящая любовь подразумевала гораздо большее, и все еще была отдана другому. Да, Аманда искренне привязана к нему — в этом Адам также был уверен. Она привыкла верить ему и полностью полагаться на его ращения ~ и это тоже было правдой. Аманда относилась к нему с глубоким уважением, всегда была рада его обществу, и до сих пор Адаму удавалось убедить себя, что на первых порах довольно и этого. Он считал время своим союзником и верил, что рано или поздно завоюет се любовь. Но теперь союзник превратился во врага, ведь через несколько дней ему придется уехать, так и не услышав те слова, о которых он мечтал. И поздно что-либо менять. Их время на исходе. Адама окатила такая волна паники, что заметно дрогнула рука, державшая перо. При мысли о том, что его могут убить и Аманде придется снова искать себе мужчину в защитники и мужья, он покрылся холодным потом. Представляя, как кто-то другой будет обнимать его Аманду и любить ее так, как любил он, Адам чуть не задохнулся от острой боли в груди.

Эти мысли так напугали его, что он не выдержал, выскочил из-за стола и обнял Аманду. Если бы можно было надеяться, что в течение часа сюда никто не придет, Адам сию же минуту отправился бы с ней в постель. Но об этом не могло быть и речи в суетливом людском муравейнике, которым являлся форт Эдуард. Аманда не сводила с него испуганных глаз, и Адам подумал, что с наслаждением утонул бы в этих бездонных синих озерах. Не в силах справиться с разгоревшимся желанием, он умоляюще прошептал:

— Аманда, пойдем прогуляемся за крепостной стеной. Мне что-то тревожно. Наверное, я слишком засиделся на месте.

— Но ведь Джонатан только что заснул, Адам. Как же я его оставлю?

— Мы найдем Бетти и попросим присмотреть за ним. Пойдем же со мной! — уговаривал ее Адам. И в его глазах была душевная боль.

Аманда еще немного подумала, растерявшись от столь неожиданного предложения, но в конце концов разгадала причину его томления, мило покраснела и улыбнулась.

— Что ж, Адам, день и правда не плох для прогулки! Отыскать Бетти было делом одной минуты, и вот уже она отправилась к Джонатану, а Адам с Амандой вышли из ворот. Едва успев отойти под прикрытие деревьев, Адам принялся обнимать и целовать Аманду, невнятно приговаривая:

— Моя милая, моя любимая!

Страсть овладела им настолько, что вскоре Аманде пришлось улечься на мягкое ложе из молодого мха, где Адам довел до конца любовную атаку. Через некоторое время, придя в себя и отдышавшись, он с раскаянием подумал о своей несдержанности, повернулся на бок и ласково взял ее за подбородок.

— Милая, я ничего не мог с собой поделать!

И Аманда тихо, но твердо отвечала, глядя снизу вверх в его измученное лицо:

— И я всегда буду с тобой, Адам, и готова тебе помочь. Сама не зная как, она умудрилась найти именно ту единственно верную ноту, что была способна унять бурю в его мыслях, и в порыве благодарности Адам снова крепко обнял ее и со стоном прижал к своему сильному, мускулистому телу.

На следующий день Адам первым делом улучил минутку, чтобы отвести Бетти в сторону, и горячо обратился к осанистой, аккуратно причесанной женщине:

— Бетти, я бы хотел кое о чем вас попросить. Если я не вернусь, я бы хотел, чтобы у Аманды была крыша над головой и ей не пришлось бы цепляться за первого встречного. Пусть она сделает выбор по собственной воле, а не ради покоя и безопасности своего ребенка.

Бетти мигом поняла, что породило эту просьбу.

— Ты ошибаешься, Адам. Аманда тебя любит.

— Бетти, я не собираюсь сейчас это обсуждать, — устало заявил Адам. — Я только хотел бы быть уверенным, что больше ей не придется подчиняться давлению обстоятельств.

— Адам, ну что за чушь ты несешь? Конечно, ты вернешься!

— Бетти, так вы позволите мне надеяться на вас или нет? — В глазах у Адама читалась мольба.

И Бетти просто, но искренне отвечала, почувствовав, в каком напряжении находится Адам:

— Даю тебе слово.

Адам кивнул и запоздало улыбнулся, чувствуя, как с души свалился огромный камень.

Июнь подошел к концу, и на смену ему явился июль с обычной духотой и влажной жарой. Форт Эдуард заметно оживился, в нем поднялась суматоха, несмотря на такую изнуряющую погоду. Плацдарм для атаки у озера Георг был почти готов. Около пяти тысяч королевских стрелков уже находились в лагере на месте форта Уильям Генри, и их число пополнялось постоянно прибывавшими отрядами ополченцев. Адам завершил составление карт и, будучи человеком чести, больше не мог откладывать свой отъезд из форта Эдуард. Он уже договорился с командиром очередного отряда, который на следующее утро должен был отправиться в военный лагерь, однако не спешил сообщить об этом Аманде.

На минуту оторвавшись от бумаг, Адам смотрел, как жена купает веселого, смешливого малыша. Джонатан, возбужденно сверкая черными глазенками, бил пухлыми ладошками по воде, поднимая целые фонтаны брызг. Аманда журила сына за эту милую забаву, но веселилась не меньше, чем он. Как ни счастлив был Адам, наблюдая за ними, он решил, что должен вмешаться, пока в лохани осталось хоть немного волы.

— Джонатан, ты же совсем вымочил маму!

Темные глазенки, еще минуту назад излучавшие полный восторг, моментально наполнились слезами из-за упрека, полученного от его идола, пухлый ротик задрожал и скривился, и комнату заполнил отчаянный рев. Адам не выдержал, улыбнулся и добавил более мягко;

— Ну вот, теперь ты молодец. Посиди тихо и дай маме тебя одеть. Тогда мы вес пойдем на прогулку.

Сказано — сделано. Скоро все семейство не спеша направилось к воротам, чтобы насладиться лесной прохладой. Светловолосый зеленоглазый молодой великан шагал по тропинке, легко удерживая на руках своего смуглого сыночка, чьи живые черные глазенки с любопытством осматривали все вокруг, а пухлая ручка цвета красной меди цепко держалась за отцовский воротник. Рядом с ними шла миниатюрная, хрупкая мать ребенка, все еще больше похожая на девочку, чем на женщину. Ее роскошные серебристые локоны были наспех собраны в узел на затылке, а милое лицо обращено на мужа и сына, и во взгляде огромных синих глаз читались тревога и страх. Однако она с явной гордостью взяла под руку своего красавца мужа и была вознаграждена теплой улыбкой.