— Все мужчины рода Кабрерас тщательно выбирали себе невест. Обычно это были девушки со светлой кожей и светлыми волосами. Все это делалось для того, чтобы разбавить кровь, дабы последующие поколения не несли в себе бремя отверженных. Многие мои предки ездили за женами в Нормандию, а моей прапрабабкой была московитка. Мой прапрадед был проездом в Московии и там, при дворе Иоанна Грозного встретил одну славную девушку из рода Шуйских. Она была сиротой. Он женился на ней по законам православной церкви, а потом привез в Кастилию и венчался здесь уже в лоне Святой церкви.

— У вас богатая родословная, — вслух подивилась Каталина.

Себастиан коротко кивнул и продолжил:

— Стратегия моих предков увенчалась успехом. Каждое новое поколение рождалось все с более светлой кожей и через какое-то время мы ничем не отличались от коренных иберийцев. Но вот ведь какая странная штука судьба. Фортуна изменчива и любит часто подшучивать, — он усмехнулся и налил себе еще вина. — Когда я появился на свет, отец поначалу хотел от меня избавиться, переправив в Мавританию, чтобы отдать на воспитание своим дальним родственникам. Но моя мать воспротивилась этому, и отцу ничего не оставалось делать, как уступить ее мольбам. С самого моего рождения семья поселилась в Сент-Ферре, вдали от двора и столичной суеты, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, но случилось несчастье… родителей не стало. Вскоре моя старшая сестра, Мария, вышла замуж за Эмилио де Сильва, отца Родриго. Эмилио был хорошим человеком, добрым, отзывчивым. Он безоговорочно принял меня и занялся моим образованием, обучив всему, что знал сам. Он стал для меня вторым отцом. Мы вместе с Родриго изучали кораблестроение, торговлю, мореплавание и, конечно, науки, которые преподавал нам один престарелый родственник де Сильва.

— Я помню, ты рассказывал о своем дяде, — в памяти Каталины всплыли вечера в Сент-Ферре. Она посмотрела на Себастиана. Его серые глаза были полны раскаяния, и она чуть слышно спросила: — Ты хочешь что-то добавить?

— О да, очень многое…

Себастиан бросился через всю комнату к ногам Каталины. Она сидела на мягком стуле с высокой спинкой (кресло, обагренное кровью отпрысков барона Рохо, она приказала сжечь) и дивилась тому порыву, которое обнаружила в супруге, обычно таком сдержанном и холодном.

— Прости меня за все, mi cariño, — он опустился перед ней на колени, заключая ее тонкие пальчики в свои горячие ладони. — Я жалею о той боли, что причинил тебе, когда отказывался от нашего ребенка и желал избавиться от него, точно так же, как в свое время хотел поступить мой отец. Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне эту чудовищную ошибку? Сможешь ли ты когда-нибудь забыть о том, что в своем безумии я поддался безотчетному страху и предложил Родриго занять свое место рядом с тобой, чтобы ты смогла родить наследника для Сент-Ферре с более светлой кожей, чем у меня? Когда я думаю об этом дьявольском плане, не понимаю, как до сих пор не сошел с ума! Мне хочется провалиться сквозь землю. Я столько раз жалел обо всем, что и не счесть. В своем искуплении я готов терпеть адовы муки… И я знаю, придет время, Господь покарает меня за мое малодушие… Пойми, я боялся и не хотел для своего сына тех трудностей и осложнений, что выпало на мою долю. Я признаю во всем свою вину и молю о твоем прощении. После всех своих деяний я ни на что не претендую, но хочу, чтобы ты знала, — он перевел дыхание, и его красивое лицо озарила слабая улыбка. — Когда я увидел тебя в доме старого дона Фелипе де Вилья, то влюбился в тебя без памяти, как мальчишка, а узнав, что ты свободна, не стал мешкать и попросил у дона Педро твоей руки. Мне была важна именно ты. И не столько из-за золотистых локонов и кожи цвета нежнейших сливок, сколько из-за твоих необыкновенных глаз, в коих таилась скрытая печаль, но они также были полны и внутренней силы. Именно с того мгновения я понял, что мне нужна лишь ты одна. Я влюбился с первого взгляда, и день ото дня, по мере того как узнавал тебя, любовь моя росла и крепла. Каталина, я люблю тебя так, как никогда и никого в своей жизни не любил и не смогу больше полюбить. Я это знаю. И, если ты отвергнешь меня, чего я, безусловно, заслуживаю, я никогда не перестану восхищаться твоей стойкостью и безграничной верой… и где-то в глубине души надеяться на твое прощение.

Каталина была потрясена его словами и искренностью, что шла прямо от его сердца. Она чувствовала, он раскаялся в своих поступках. За последние месяцы он многое изменил в себе и в своих взглядах и да, это далось ему нелегко, учитывая его прошлое, однако у нее еще оставались вопросы к нему.

— Только чудо уберегло меня от рук Эуфимии Майоры, — тихо промолвила она в ответ на его пылкие речи.

— Это было моей самой непростительной ошибкой, — Себастиан склонил голову. Неужели в серых глазах мелькнули слезы? Но нет. Ей верно померещилось. — Я уступил минутной слабости и послал то злополучное письмо в Сент-Ферре, но после нашего с тобой разговора, — он еще хотел добавить про ту страстную ночь, что они провели вместе в башне замка, но не без основания предположив, что это было бы лишним, вовремя остановил себя, — я написал другое письмо.

— Что? — переспросила Каталина, хватаясь за тонкую соломинку. — Какое еще письмо?

— То письмо, в котором я отменял посланное ранее распоряжение.

— Но когда?

— В утро перед отъездом в Мадрид.

Каталина смотрела на супруга во все глаза. Не может быть! Он все же внял ее мольбам, ее уговорам, пошел на уступки точно так же, как когда-то это сделал его отец по отношению к своей любимой жене. Фиалковые глаза увлажнились.

— Почему же Эуфимия Майора привезла с собой только одно письмо?

— Потому что, когда гонец со вторым письмом прибыл на виллу, Эуфимия была уже на полпути в Кастилию, — ответил он глухо. Его плечи поникли. — Прости меня, mi querida. Когда я вернулся в Кабрерас с грамотой от короля, я был горд и счастлив от того, что мне удалось получить особое королевское дозволение. Я спешил рассказать тебе обо всем, что со мной приключилось с момента, как я покинул наши земли и отправился в столь опасный путь… Но едва я въехал в ворота замка и узнал, что ты бежала… я думал меня в тот же миг поразит молния. И я заслуживал это, как никто другой, ведь именно я стал причиной всех твоих невзгод. Я горячо молил Всевышнего, чтобы в дороге с тобой ничего не случилось, пока я мчался в Мадрид, дабы молить тебя вернуться со мной назад в наш замок. Но тебя не оказалось в доме д’Альваресов, куда я ехал в полной уверенности, что застану тебя в обществе твоей сестры. Тогда вместе с графом мы прочесали все окрестные монастыри Мадрида, прежде чем стало понятно, ты не появлялась в тех краях. Что я пережил тогда, не описать словами, — он на минуту умолк, вспоминая мучительную боль, испытанную им в момент неизвестности. — Я вернулся назад в Кабрерас и немедленно приступил к твоим поискам. Я не верил, что ты могла сбиться с пути и погибнуть от холода или тебя растерзали голодные волки, которые нынче развелись в этих лесах. Единственная мысль, что грела мне сердце, ты не поверишь, — он печально усмехнулся. — Я надеялся, что тебя похитили с целью выкупа. Это значило только одно. Ты жива! Однако записок с выкупом никто не присылал. Тогда я послал прошение к королю с просьбой помочь мне в поисках жены, и его величество удовлетворил мою просьбу. Еще мне помогал Диего. Мы вместе разработали план и начали действовать. У графа д’Альвареса оказалось много полезных связей. Он сразу разослал письма во все порты с описанием твоей внешности. Мы не на шутку опасались, что тебя могли продать на Черный континент в гарем какого-нибудь халифа. Я не мог этого допустить. Я не хотел тебя терять, потому что уже не представлял своей жизни без тебя. Я люблю тебя, Каталина.

Ладони Каталины дрожали, она ни разу не прервала пламенную речь супруга, с придыханием вслушиваясь в каждое его слово. Взмахнув длинными густыми ресницами, она поймала его пытливый взгляд. Горячие руки обжигали ее кожу. Все мысли разом вылетели из ее хорошенькой головки, и только фиалковые глаза лучились от переполнявшего счастья.

— Я люблю тебя, — тихо прошептала она, когда поняла, что веки ее увлажнились, и он губами осушал струившиеся по ее щекам слезы. Она услышала его признание, и сердце ее радостно запело. — Я прощаю тебя, mi amor.

— Я не достоин твоего прощения и тем более любви. Я столько причинил тебе боли, mi cariño.

— Это все в прошлом.

Каталина обвила руками его шею и потянулась к влажным губам. Себастиан застонал и жадно прильнул к ней в жарком поцелуе. Он ласкал ее шею и плечи, чувственными губами касаясь ее манящих, розовых губ, так похожих на нежнейшие бутоны роз, тянувшиеся к нему, как к солнцу, и крепче сжал в своих объятьях, будто опасаясь, что дивный мираж вот-вот рассеется и ускользнет от него.

На закатеследующего дня маркиз и маркиза Сент-Ферре вернулись в Кастель Кабрерас. Все обитатели замка высыпали во двор, чтобы поприветствовать молодую сеньору. Лица простых людей выражали теплоту и искреннее участие. Всем без исключения было жаль маркизу, что так долго пробыла в плену у «лютого зверя», как еще называли Дикого Магнуса. Однако, несмотря на перенесенные невзгоды, дух ее не был сломлен, глаза светились счастьем, она высоко держала голову и улыбалась всем и каждому отвечала на их нехитрые, но искренние приветствия. Ее встречали добрыми улыбками и любопытствующими взглядами. Некоторые женщины даже плакали от радости и желали ей здоровья в связи со скорым появлением наследника, единодушно отмечая цветущий вид сеньоры.

Среди грубоватых, не особенно красивых, но добродушных лиц Каталина не увидела Эуфимии и когда она поинтересовалась у Себастиана, где его тетка, неужели до сих пор заперта в башне, он неохотно ответил:

— После того как ты исчезла, мы долгое время не знали, что с тобой и где тебя искать. Эуфимия начала вдруг обвинять себя во всех смертных грехах, постепенно теряя рассудок. Она говорила безумные, совершенно нелепые вещи. К примеру, что это она оставила горящую свечу возле спальни родителей и что якобы она устроила тот пожар…, - Себастиан глубоко вздохнул, качая головой. — Я убежден, что этого попросту не могло быть. Мария рассказывала, отец сам частенько забывал потушить свечи перед сном, и мама порицала его за это… а Эуфимия в ту ночь принимала роды у жены конюшего, и я сомневаюсь, что ей было по силам присутствовать в двух местах одновременно. Тем более нам с Марией удалось тогда выжить только благодаря ней. Это она, возвращаясь от роженицы, увидела пожар в спальне родителей. Стояла глубокая ночь, все давно спали. Эуфимия подняла тревогу и вместе с Беатрис вытащила нас с сестрой из объятого пламенем дома, когда дым уже проник в наши спальни, — Себастиан сглотнул ком, подступающий к горлу. Минуло почти двадцать семь лет с тех страшных событий. Он был совсем ребенком и, конечно, ничего не помнил, но всегда знал, кого ему следует благодарить за спасение их с сестрой жизней.