— Завтра на рассвете я передам послание, которое нужно доставить как можно скорее моему отцу, сеньору Пересу. Это очень важно. Кто-то из твоих ребят должен отвезти это письмо, тот, кому ты лично доверяешь.

— Я понял, сеньора, — коротко кивнул командир их маленького отряда, не вдаваясь в дальнейшие расспросы. — Маноло справится с этим заданием лучше, чем любой другой. Он еще успеет вернуться и нагнать нас в Кастилии.

Незадолго до рассвета быстроногий вороной понес высокого смышленого паренька с умными проницательными глазами к южным воротам города, тогда как остальные путники двинулись в противоположном направлении. Они неспешно проехали Альбасин с его рыночными площадями и торговыми лавками, церквами и банями, свернули по узким улочкам к свежеокрашенным белым домам, растянувшимся вдоль мерно протекающей Дарро и Каталина в очередной раз восхитилась творением мавританских мастеров. На вершине холма Аль-Сабика, в окружении буйной растительности, вязов, дубов и бука, гордо возвышался Красный замок или Альгамбра, грандиозное сооружение эмиров Гранады с непревзойденными по роскоши дворцами, садами и парковыми аллеями, множеством искусственных водоемов и фонтанов, обнесенный толстыми зубчатыми стенами и крепостными башнями. Современники называли замок по-разному — город в городе, цитадель Гранады, «земной рай». Здесь все было для жизни, Альгамбра спокойно могла выдержать многомесячную осаду. Однако со временем все изменилось. Эмират пал, и Красный замок превратился в резиденцию испанских королей, радуя новых владельцев своими причудливыми залами, двориками и павильонами.

Спустившись по пыльной дороге с холма и выехав из начавшего пробуждаться города, группа всадников обогнула горный склон Сьерра-Невада и устремилась на северо-восток по пустынному плоскогорью в сторону утопающего в зелени и оливковых рощицах Хаэна. Через два дня путники прибыли в Линарес, а оттуда, не мешкая, направились в сторону Кастилии. По пути им встречались маленькие деревушки бедняков и окрестные поместья знати, хвойные и широколиственные леса, обширные поля с вольно пасущимися отарами овец, плантации виноградников и фруктовые сады, но чем дальше они продвигались вглубь Пиренейского полуострова, тем сильнее ощущалось присутствие зимы.

Днем было тепло и ясно, а к вечеру, когда солнце садилось за горизонт и на землю опускались сумерки, Каталина и Пилар заворачивались плотнее в плащи и усаживались ближе к огню. Ночи становились длиннее и холоднее, а дни все короче, и Каталина очень жалела, что оказалась столь непредусмотрительной и не послушалась Беатрис, которая настойчиво предлагала взять с собой теплый багаж. Ко всему прочему на одном из постоялых дворов она съела рыбу, обильно посыпанную пряными травами, так по обыкновению хозяйки маскировали несвежую пищу, и на следующее утро почувствовала слабость и головокружение. Вынужденная остановка и лечение местными отварами настроение ей не прибавили. Теперь она переживала, что может разминуться с мужем. Вдруг, в этот самый момент, пока она лежит в постели, он вздумает возвратиться на виллу и как раз проезжает мимо этого треклятого постоялого двора? Недолго промучившись и решая, стоит ли заранее предупредить о своем внезапном визите Себастиана или так и оставить свой приезд в неведении, она подозвала Марко и велела отправить вперед кого-нибудь из охранников.

К середине третьего дня Каталине заметно полегчало, хотя она по-прежнему ощущала некоторую слабость, все же утренняя дурнота отступила, и путники двинулись дальше. Возле живописного местечка Вальдепеньяс их нагнал Маноло. Он сообщил, что сеньора Переса дома застать не удалось потому, как дон Педро отбыл в Мадрид по делу «чрезвычайной важности» и донья Вероника передавала, чтобы дочь попросту не волновалась, они уже знают управу на Луиса-Антонио. Каталина пробежала глазами ровные строчки письма, где мать настоятельно просила ее не вмешиваться в их дела с отцом, что они сами разрешат назревший спор, однако она ни словом не упомянула о том, как именно они собирались это сделать. А в конце короткой записки сеньора Перес высказала предположение, что к весне сей конфликт, она надеется, будет полностью исчерпан.

Каталина, перечитав послание, нахмурила тонкие брови и, ненадолго задумавшись, вновь обратилась к Маноло:

— А матушка ничего не добавила к этому письму? Может быть, что-то сказала?

— Нет, сеньора, она ничего не сказала.

— Ты уверен? — продолжала допытываться маркиза.

Молодой охранник покраснел до корней своих рыжих волос и ударил в худощавую грудь кулаком:

— Пусть Всевышний покарает меня на месте, сеньора, если я соврал!

С выпученными глазами и шляпой набекрень Маноло походил на взъерошенного воробушка, и Каталина против воли не удержалась, сморщила тонкий носик и заливисто захохотала. Маленький отряд дружно вторил ей, и вскоре вся долина огласилась грубым смехом и веселым подтруниванием товарищей по оружию.

— Я верю тебе, Маноло, — улыбаясь, кивнула Каталина.

— Ваша матушка только сказала, что «все будет хорошо» и напоследок пожелала доброго пути.

Каталину вполне успокоили слова посланца, и оставшуюся часть пути она проехала с легким сердцем, сосредоточенно обдумывая предстоящий разговор с Себастианом. Столько вопросов роилось в ее голове, что она не знала, с чего начать. За последний месяц, что они не виделись, она много всего перебрала в уме, но так и не пришла к единому решению. Почему он покинул ее, оставив одну на берегу? А когда она возвратилась на виллу, оказалось, что он внезапно уехал. Ни письма, ни записки, никакого намека. Он просто исчез! Сначала она думала, что он отправился по делам в Малагу, однако быстро выяснилось, что маркиз вовсе не в порту, а далеко от побережья, в своем родовом имении в Кастилии!

Сказать, что она расстроилась, это ничего не сказать. Первые дни были самыми тяжелыми. На глазах у прислуги она вела себя спокойно, со всеми была мила и разговорчива, но оставаясь одной, она бросалась на кровать и, уткнувшись в подушку, давала волю слезам. Когда же слезы, казалось, иссякли, на смену им пришла горечь разочарования, досада и, наконец, сильнейшее раздражение. Она рвала и метала все, что попадалась ей под руку, мало-мальски напоминающее о Себастиане.

Белую розу, которую он подарил ей наутро по ее приезду и, которую долгое время она бережно хранила, засушив между листами папируса, она безжалостно смяла и растоптала ногами, развеяв лепестки по ветру. Свое творение, посвященное благоуханным цветам, она сожгла, ни секунды о том не размышляя, а когда взглядом натолкнулась на жемчужные бусы, подаренные маркизом по случаю свадьбы, то швырнула их через всю комнату о расписанную фресками стену. Тонкая нить порвалась, и розовые жемчужины рассыпались по полу как осколки разбитого стекла.

Теперь ей было стыдно за свою несдержанность, но единственное о чем она сожалела было то, что ей еще раньше следовало определиться с поездкой. Однако она не могла себя долго за это упрекать. Ведь она ждала маркиза, с нетерпением и в то же время с замиранием сердца надеялась на его возвращение, по многу часов простаивая у окна и вглядываясь вдаль в предвкушении, как она увидит скачущего галопом Смелого с таинственным всадником на спине.

Два дня они ехали по открытому плато, заросшему сухой, жухлой травой и кустарниками, пока ближе к вечеру у подножья гор, вдали от больших дорог, точно слитый с огромной черной скалой, перед ними не вырос старинный замок. Когда-то перестроенный из бывшей мавританской крепости, он гордо возвышался над небольшой деревенькой, уютно устроившейся в лесистой лощине. Рядом, спускаясь с горной вершины, по каменистым, почти голым склонам резво бежала извилистая речушка, расширяясь по мере выхода на равнину и образовывая между густыми зарослями камыша озеро зеркальной чистоты. За озером, надежно укрытые от холодных пронизывающих ветров, свободно гуляющих по плато, раскинулись ореховые рощи. Пейзаж был настолько великолепен, что у Каталины и ее спутников от увиденной картины перехватило разом дыхание. Некоторое время они простояли на возвышении пустынного холма, любуясь первозданной красотой природы и творением, созданным умелыми руками человека, прежде чем последовали по пыльной дороге вниз, которая вела к деревушке, а оттуда, причудливо петляя, поднималась к воротам Кастель Кабрерас.

Глава XII

Оранжево-красные стены и башни замка ярко контрастировали с чернеющими скалами Сьерры-де-Алькарас и казались вмурованными в горную твердыню, величественно устремляющуюся ввысь, где острые, зазубренные изломы хребтов, теряясь высоко в облаках, покрывались заснеженными вершинами. С севера Кастель Кабрерас естественным образом защищался от незваных гостей и когда-то успешно служил мощным оборонительным укреплением. Однако со временем, когда в Кастилии утвердилась монархия и королевская власть стала безусловной, острая необходимость в обороне многих замков отпала и, как заметила Каталина, ров, ранее вырытый у подъезда к замку, сейчас был засыпан землей, а массивные решетчатые ворота гостеприимно распахнуты. Проезжая по деревне, путники отмечали залатанные крыши и крепкие ограды у заново побеленных домов, довольно упитанных детей, играющих прямо у дороги, и открытые, приветливые лица попадавшихся им по пути крестьян. Каталине было приятно осознавать, что жизнь простых людей в Кастель Кабрерас не сильно отличалась от той жизни, которую вели арендаторы в других землях, принадлежащих маркизу.

Но тут ее пытливый взор упал на недавно возведенную церковь из красного кирпича с длинным остроконечным шпилем, гордо возвышающуюся в центре небольшой, вымощенной булыжником площади. Сводчатые окна украшали цветные витражи, а наружные двери были изготовлены из крепкой и ценной породы древесины черного дерева, что, по мнению Каталины, являлось необоснованным расточительством и особенно выделялось на фоне скромных деревенских построек.