Элайн Нексли - Плененная фаворитка

– Но, леди, наше судно может просто утонуть. Мы не входим в Темзу, ибо там течение еще сильней. Эта река точно нас заберет.

– Если я не ошибаюсь, только через Темзу мы приплывем в Лондон. Остановок в других портах не может быть. Продолжайте плыть. Даже если мы будем обречены на смерть, я не остановлюсь в других портах Англии. Лондон, и только Лондон – наше направление. Так и передайте капитану.

– Зря, леди, зря. Вы не боитесь, что у Вас начнется морская болезнь? При беременности это к добру не приведет. До рождения ребенка мы бы побыли в Кале, а уже потом….

– Нет, Ирен, – Арабелла, шатаясь, села на твердую койку: – И речи об этом быть не может. Четыре месяца провести непонятно где, скитаясь по улицам этого Кале? Это ты предлагаешь? Мой ребенок должен появиться в Лондоне, там, где ему обеспечат очень хороший уход. Ведь графиня Вудворд пообещала, что лично наймет нянек моему малышу. Ой, как мне плохо, – дочь герцога откинулась на подушки, обхватив руками живот.

– На пятом месяце беременности тошнота свойственна женщине. Потерпите.

– Не нужно было отправляться по морю, пока не родиться ребенок. Я боюсь, – женщину вновь вырвало.

– Мадам, поспите немного. Вы ведь почти не спите, ничего не ешьте. Совсем исхудали. Для малыша это очень плохо. Лекарка утверждает, что отвар из липы в скором времени Вам поможет. Тошнота может совсем и не пройдет, но судороги в желудке прекратятся. А сейчас выпейте молока.

Арабелла пригубила стакан с холодной жидкостью. Судно так сильно шатало, что девушка едва не выронила чашку.

– Берега! Мы видим берега! – раздался протяжной крик на палубе. Теплота известия, подобно вину, разнеслась по всему телу дочери герцога.

– Мадам, через час мы прибудем в Англию. Я знаю, что Вы гневаетесь, но может быть, все-таки, лучше причалить к Кале. Если хотите…., – молодая женщина подняла руку, призывая новоприбывшего слугу к молчанию.

– В какой лондонский порт мы пребудем?

– В Куренд-порт, леди Арабелла. Но мы можем переночевать в таверне, а утром отправиться в Лондон, или сразу с корабля поехать.

– Мадам, – Ирен нагнулась над своей госпожой: – Вы очень устали за время этого трясения на судне. Мы должны переночевать в таверне. Вы сейчас не сможете ехать в Лондон. Не думайте о себе, так подумайте о ребенке.

Девушка попыталась изобразить подобие улыбки: – Я не устала. Мы сразу поедем в Лондон. Да и ехать несколько лье. Ничего, отдохну уже в графстве. Скажи лекарке, пусть приготовит лекарство от головной боли. Голова раскалывается.

– Хорошо, миледи, я сейчас, – когда за горничной закрылась дверь, француженка подошла к окну. Хоть повитуха и говорила ей во время сильной тряски на судне не вставать с постели, молодая женщина не могла устоять перед своим любопытством. Хоть и смутно, но перед ее глазами вырисовывались берега Англии. Внезапно девушка нахмурилась. Навстречу их суденышку плыл огромный корабль. Толи от страха, толи от плохого самочувствия, молодая женщина не заметила флага, который развивался над парусами.

Топот ноги прервал раздумья девушки. Перед ней показался опять тот же слуга.

– Нам навстречу движется корабль с флагом князей Фон Формине. Капитан просит подняться Вас на борт, – при словах «флаг князя фон Формине» Арабелла опешила. Страх и удивление сковали ее, но и надежда заблестела перед мысленным взором француженки. Девушка, забыв о своем недомогании, побежала на палубу. Бешеный ветер все разметал на своем пути. Но солнце засветило перед женщиной, когда она увидела, кто стоит за штурвалом.

На палубу взбежал…. Джеронимо. Арабелла, будто во сне, оказалась в объятиях возлюбленного. Но эта была реальность. Князь прибыл, чтобы забрать свою возлюбленную.

– Моя любимая, моя единственная, отныне мы всегда будем вместе. Ничто нас больше не разлучит, милая…, – но молодая женщина уже не слышала его слов. Это было счастье, ослепительное и оглушительное. Дочь герцога кружилась в вихре его поцелуев и объятий. Теперь она навсегда останется со своим избранником.

До последнего вздоха, до последней капли крови Арабелла принадлежала Джеронимо, а Джеронимо принадлежал Арабелле. Их дети росли в счастье и в покое, сами они были счастливы, а остальное – уже неважно.