Меня одевали в шелк и парчу, баловали, делали все, что я пожелаю. Но моя мать была глубоко несчастна. За плотной дверью красоты и великолепия скрывалось ее разбитое сердце. Для моего отца она являлась лишь наложницей, предметом плотских утех. Он не любил ее, не дарил подарков, не говорил нежных слов, а лишь беспощадно делал с ней все, что сам желал. По законам, шах, которому не исполнилось пятьдесят лет, должен жениться. И под венец могла пойти не только благородная дама, но и обычная женщина из шахского гарема. Моя мать мечтала про титул госпожи-жены, а не про ложе рабыни. Шли годы, я росла. И с каждым днем понимала, что шах – не просто жестокий человек. Он был зверем, искавшим себе доблестную добычу. Такими жертвами становились молоденькие девчонки, готовые на все, лишь бы побывать в жаркой опочивальне господина, бурлившей неистовыми страстями и потоком желания. И вот настал тот ужасный момент, когда мечты моей матери рухнули и разбились о скалы суровой реальности. Мой дед, человек, который сменил власть на стены монастыря, пожелал женить своего молодого сына на дочери знатного купца. Кезери, которой едва исполнилось тринадцать, не могла выполнять свой супружеский долг. Но ее мать это тщательно скрывала и от мужа, и от самого шаха, ибо позором считалось тринадцатилетней девочке не иметь менструации. Свадьба состоялась. Но в первую же брачную ночь мой отец изгнал юную жену из спальни с позором. Купец во всем обвинил свою супругу, скрывшую от всех правду. Родители Кезери развелись. Но это было не самым страшным. Гнев Намира утих и он пообещал, что продержит Кезери у себя во дворце ровно год. Но если за это время она не станет полноценной девушкой, то о бесчестии узнают все. Прошло назначенное время, но дочь купца так и оставалась ребенком. Мало того, она не имела никаких женских форм: грудь плоская, бедра маленькие, кожа бледная. И лишь только в расцвете пятнадцати лет девочка обрела то, чем должна владеть жена. Но счастье вновь ускользнуло. Первые месячные прошли ужасно болезненно, потом последовала долгая и мучительная лихорадка, сопровождающаяся сильной тошнотой и болями внизу живота. Недуги посыпались, как снег среди летнего дня. И вердикт лекарей был неутешительным. У Кезери выявилась женская болезнь[31]. Не успел шах вынести свое решение, как больная скончалась. Грех говорить, но моя мать была этому рада, ибо понимала, что опасная соперница отныне лежит в сырой земле. На удивление, отец отнесся к такой потери очень чувствительно и после долгих скорбящих дней решил, что во все виновата, именно, Фукейна. Мою несчастную матушку выгнали из гарема. Больше я о ней ничего не знала. Когда мне исполнилось десять лет, в Персии разгорелся мятеж. В связи со смертью моего деда, все его земли пустовали. Их мог занять и мой отец, и его старший брат-азиат. Восстание переросло в настоящую войну. И в результате персидский шайханат пал. Мой отец Намир был убит. Из лап моего кровожадного дядюшки меня спасла тетя Зильхиджа, наша валиде. Если бы не она, меня бы убили. Всю свою юность я провела в Тунисе. Мы путешествовали в Алжир и в Марокко. Но нигде мне не было так хорошо, как в родном персидском доме, который превратился в руины.

Арабелла видела, как меняется выражение лица Ферие Султан: сначала глубокая задумчивость, потом печаль. Облегчение, и, разумеется, величие султанши.

* * *

Легкими, сдержанными шагами племянница Зильхиджы проследовала в Тронный Зал, где будет проходить великая церемония. Все ее десять служанок шли позади, опустив головы и пряча лица под покровами шелковых покрывал. Арабелла шла самая последняя, поскольку была новенькой в свите госпожи. Но это не могло стать препятствием любопытству, которое рвало на куски разум. Ибо, только переступив порог величественного помещения, мадемуазель де Фрейз почувствовала всю мощь места, в котором находилась. Атмосфера предстала перед гостями поистине великолепной и султанской: высокий, золотой потолок, украшенный яркими узорами, мерцал ясными лучами солнца, широкие окна, оббитые деревянными рисунками, пропускали неимоверное количество свежего воздуха. Полы были устелены теплыми коврами, вышитыми серебром. Везде возвышались хрустальные вазы с розами и орхидеями. Несмотря на ясный день, в помещении горели факелы и лампады. Арабелла, пораженная увиденным, сразу не заметила могущественного пьедестала, ступени которого были усыпаны лепестками роз. Завораживающее зрелище! На высоком, золотом троне сидела валиде-султан, одетая в пурпур, парчу и меха. Ее одеяние было столь пышным, что глаза разбегались, одновременно созерцая и алое энтари, и багровую, меховую накидку, и большую корону, унизанную самоцветами, не считая многочисленных драгоценностей, мерцающих, подобно огням. Зильхиджа сидела на троне, окруженная шелковыми подушками, гордо вскинув подбородок. И только сейчас девушка заметила, что мать султана далеко не полная старушка. Ее фигура, обтянутая бархатом, на удивление была очень худощавой. Грудь едва выделялась из-под меха, скулы были обтянуты кожей, черты лица заострились. Молодая женщина не понимала, почему мать султана так сильно похудела. Последний раз служанка Ферие видела госпожу несколько месяцев назад. Тогда она тоже была миниатюрной, но не до такой степени.

Когда султанская кузина подошла к ступеням, Зильхиджа Султан попыталась встать, чтобы поприветствовать племянницу. Но, не сделав и шагу, издала приглушенный крик и бессильно откинулась на спинку трона. Хазнедар-уста, стоявшая рядом, успела придержать госпожу за локоть и быстро подала стакан подсоленной воды. Жадно глотая холодную жидкость, валиде подняла свои пустые, затуманенные глаза на любимую племянницу. Ферие быстро подошла к тетушке, сжав ее дрожащую руку: – Как Вы, тетя? Вам плохо?

– Нет, деточка. Просто голова закружилась. Не волнуйся. Мне уже лучше, – голос женщины, всегда такой громкий и звонкий, прозвучал, как тихий лепет.

Тяжело вздохнув, персиянка опустилась на золотой табурет, подле трона тети. Все служанки заняли свои места у подножия возвышения.

Раздались громкие слова глашатая: – Его Величество султан!

Послышались громкие, тяжелые шаги. В зал вошел повелитель. Все затаили дыхание…. Как же он был великолепен! Настоящий владыка! Его красота мерцала, подобно языкам пламени. Арабелла еще никогда не встречала подобного мужчина. Ибо Людовик был еще слишком молод, хотя его и считали первым красавцем Европы. Но вся та мощь и привлекательность меркли перед властным господином мусульман. На гордом профиле красовались тонкие черты лица. Кожа была шелковистой, как у женщины. А сколько царило красоты и мудрости в черных, бездонных глазах. В них светился восторг, гордыня, султанская сила. Густые брови подчеркивали белизну высокого лба, на который волнами ниспадали темные волосы. Но все это было лишь привлекательностью по – сравнению с мускулистым, загорелым телом. Одеяние не уступало ничем европейскому наряду. Красный кафтан (этот цвет считался султанским) был обшит меховой отделкой на приподнятом воротнике, бриллиантовая вышивка красовалась на рукавах. Золотистая мантия, прикрепленная рубиновой брошью, свободно развеивалась по воздуху.

Молодая женщина, взгляд которой был прикован к Абдулу-Рашиду, потемнел. Она почувствовала, как кровь забурлила в жилах, а румянец покрыл пылавшие щеки. Девушку едва держали дрожащие ноги. Мадемуазель де Фрейз почувствовала то сладострастное желание, которое не ощущала очень давно. Мысленно она лелеяла картину, в которой являлась обнаженной женщиной, заключенной в пылкие объятия. Но через несколько минут дочь герцога взяла себя в руки. Она отчетливо понимала, что этот мужчина – варвар, рабовладелец, делавший из свободных дам безвольных рабынь. Ком подступил к горлу, ибо было очень тяжело молодой, цветущей девушке смириться с тем, что ее постель отныне и навсегда останется холодной и неразделенной. И теперь мысль, которая долгие месяцы спала, стала вновь желанием. Арабелла понимала, что любыми силами должна выбраться из этого заточения. Теперь великолепие этого торжества, новоприбывший султан стали лишь тенями во взоре дочери герцога. Ибо она теперь обдумывала план мести тем, кто сделала из нее подопытного кролика.

Поклон Абдула-Рашида был наполнен изяществом и почтением. Он поцеловал руку матери и занял место на своем троне, гордо вскинув голову. Стали съезжаться гости. На церемонию пришел многоуважаемый паша Орана – господин Камран со своей кроткой супругой и старевшей матерью, госпожа Фатима, начальник корпуса воинов – Бузер Ага. И даже пожаловали иноземцы. Венецианский посол Алифоно, представлявший интересы дона Тулузы, мадам Венчестери, почитаемая графиня Аквитании, лорд Римский, посланник Папы. Все эти уважаемые люди с поклонами дарили подарки алжирскому варвару, желали добра, поздравляли. Арабелла с горечью осознавала, что здесь нет ни одного француза. А обращаться за помощью к незнакомцам было бы чересчур рискованно.

Девушка замерла на месте, когда увидела стройную фигуру, скрытую под бархатным плащом. Незнакомка стояла к девушке спиной, но дочь герцога узнала ее. Маркиза Роземонд де Сандрайн, придворная дама французского двора, супруга сэра Филиппа де Сандрайн…. Арабелла очень хорошо знала эту особу, ибо имела честь повстречаться с ней во дворце Людовика. Тогда между девушками были натянутые, холодные отношения. Подругами, как и врагами, дамы не были.

Теперь эта сударыня была здесь, рядом с Арабеллой. Женщина набрала в легкие побольше воздуха, пытаясь здраво мыслить. О помощи эту сеньору просить было необходимо. Дочь герцога внимательно следила за этой особой, за ее движениями и жестами. Роземонд была очень умной, чтобы высказать непочтение султанской чете. Но дочь герцога, слишком хорошо ее зная, понимала и видела, что в таинственных взглядах маркизы скрывается цель, ради которой она сюда и приехала. Хотя, чего может желать женщина, усыпанная богатством? Множество плодовитых земель, огромных, процветающих поместий де Сандрайн говорили лишь о том, леди не нуждается в поддержке старого мужа. Но что хотела эта дама здесь, в Тунисе? Ответ на этот вопрос нашелся так же быстро, как и появился.