Кожа Селин заблестела от пота, и горевший камин придавал ей эфирное свечение. Желание слизать пот охватило сэра Джейсона, и он наклонил голову, словно в молитве, и провел языком вдоль мерцавших выпуклостей её ягодиц, но упрямство помешало ему приблизиться к запретным областям ее задней и передней прелестям. Немного изменив положение, Селия предложила его губам раздвинутую щель, а сэр Джейсон выпрямился и, негодующе дыша, убрал в рот свой возбужденный язык. Стало видно, что сэр Джейсон не доверяет сам себе, поэтому он сосредоточил свое внимание на хрустальной пробке, вставленной в нее, безуспешно стараясь не обращать внимание на безумные метания своего пениса. На его языке сохранилась сладость и не давала ему покоя. Сэр Джейсон не мог избавиться от мысли, что ему ещё предстоит исследовать многие места на теле Селии.

Разочарованная тем, что он не ответил на ее попытки соблазнить его вторгнуться языком в жаждущее отверстие ее попочки, Селия все равно горела желанием узнать, какой она кажется обоим поклонникам. Она заставила себя дать своему пленителю знать об этом позорном предложении. Из-за воздействия обоих Хардвиков она потеряла всякое чувство подобающего леди поведения. Уже не имело значения, что она проявит свою похотливость столь же откровенно, что и оба кузена.

— Сэр Джейсон, — шепнула она таким тихим и умоляющим голосом, что он был едва слышен, — я хочу видеть себя.

Палец сэра Джейсона покоился на выступавшем конце хрустальной пробки, готовясь совершить роковой толчок, но умоляющий тон остановил его. Он приложил свое ухо к ее губам, ибо не расслышал ее просьбу. Когда она повторила сказанное, на этот раз настал черед сэра Джейсона покраснеть, хотя в этом случае он краснел от такого огромною удовольствия, что не мог произнести ни слова.

Наконец-то прелестная Селия покорилась той же сексуальной власти, которая управляла им и его кузеном. Разве он все время не отдавал себе отчет, какие ингредиенты потребовались, чтобы создать эту соблазнительную молодую женщину? Это скромное обнажение собственной истинной природы заставило его возрадовавшийся пенис подняться еще выше.

— Да, моя дорогая, — простонав, ответил сэр Джейсон и поцеловал дрожавшие губы, которые вымолвили эти слова. — Я выполню любое твое желание. Ты полностью насладишься экстазом от наблюдения собственной прелести и дырки на попочке. Возможно, потом ты мне скажешь, какую из щелей ты находишь более пленительной, ибо я не знаю, какой из них отдать предпочтение.

От благодарности глаза Селии переполнились слезами, и она покраснела еще гуще. Однако другая часть тела не разделяла ее смущения, ибо радостно наполнялась сочным сиропом, несколько капелек которого забарабанили, словно весенний дождь о деревянный стол. Если бы только ей хватило смелости попросить сэра Джейсона о большем! Но она промолчала, боясь, как бы он не стал смеяться над ней, если бы узнал, каким способом она хочет, чтобы он взял ее. В действительности она опасалась, что он не найдет ее достаточно желанной. «Как он непохож на Колина», — поддала Селия, желая сломать его сдержанность, Селия была вынуждена признать, что, несмотря на его сдержанность, их различия как раз и делали эти моменты такими восхитительными.

— Дорогой кузен! — позвал сэр Джейсон. Возбуждение его душило, словно две руки сжимали его за горло. — Наша Селия желает отведать особое угощение, то, которое, боюсь, мы эгоистично скрывали от нее.

Сидя на диванчике, Колин пытался сбросить дурманящее оцепенение от алкоголя. Однако спиртное не притупило неистовую активность происходившую в его брюках, когда он получил наставления старшего кузена. На нетвердых ногах он по приказу сэра Джейсона отправился наверх, чтобы принести подпорки, и оставался там, как показалось Селии, целую вечность. Ей хотелось крикнуть, чтобы он поторопился, освободил тело от пьяной апатичности, ибо сейчас, когда она громко выразила свое желание, ей не терпелось претворить его в жизнь.

Через несколько минут сэр Джейсон был занят установкой двух зеркал с двух противоположных углов — одно у головы Селии, другое — сзади. Потом он отрегулировал луч осветительной лампы так, что он остановился между ее раздвинутых бедер и освещал ее так, будто она была актрисой на сцене. Селия чувствовала сильную жару лампочки, которая освещала каждый интимный уголок и борозду ее тела, и она затаила дыхание, когда взглянула на свое лицо в зеркале. Будто пелена спала с ее глаз. Наконец-то она могла смотреть на свои женские прелести во всей их захватывающей дух красе.

Поднятые щеки ее попочки сверкали в ярком свете, хрустальная пробка, вклинившаяся в ее анус, искрилась и подрагивала от малейшего движения. Селия снова приступила к манипуляциям со свечой, ее глаза жадно поглощали каждое вторжение, а капающее красное устье ее женственности расширялось от маленькой щелки до глубокого ущелья. Медовая глазурь покрывала воск, а с каждым выходом свечи вздымающиеся срамные губы расцветали розовым цветком, а из них выглядывал страстный клитор.

Селия никогда не видела себя в столь неприличной наготе. Некоторое время назад она посчитала бы эту позу крайним унижением — еще одной жестокостью, которую над ней совершил мужчина, способный на самые распутные действия. Однако она не могла не видеть отчаянное трепетание клитора и поэтому изогнула спину, чтобы еще больше обнажить свои бритые атрибуты, расширяя ущелье, которое соединяло зад с надувавшимся клитором. Подобно многим женщинам Селия все время считала непристойным так разглядывать свои интимные места, полагая, что они непривлекательны. И действительно недостойны мужского взора. Но когда Хардвики продолжали услаждать глаза этими сокровищами, ее отношение начало меняться и вскоре ей тоже неудержимо хотелось видеть себя в каждом отрезке и акте плотского наслаждения. Хотя она убедила себя в том, что столь непристойное самолюбование проистекает из желания понять, почему сэр Джейсон и Колин делали то, что другие посчитали бы оскорблением ее личности. Селия теперь знала, что это слабое оправдание истинных намерений. Как печально, что потребовалось так много месяцев, прежде чем она смогла облачить себя в мантию сладострастия, которое ее окружало, и носить ее с достоинством.

Пока жадные глаза Селии обозревали чарующие прелести, отражавшиеся в зеркалах, сэр Джейсон изучал совершенный овал ее лица и задумчиво жевал свою нижнюю губу. Он понял, что она борется с противоречивыми, самыми глубокими чувствами, ибо он сам испытал подобное откровение. Это не всегда давалось легко, но тем не менее оказывалось полезным и доставляло удовлетворение. Проявлять неискренность в сексуальных делах значило лишить ум и тело естественных потребностей. Селия усвоила этот ценный урок и должна была за это благодарить сэра Джейсона. Он вытащил ее из оболочки скромности и высвободил дремлющую внутри женщину, настойчиво моля ее проявить инициативу и воспользоваться доступными для нее удовольствиями.

Однако у него в запасе осталось множество сексуальных ухищрений, которыми он хотел поделиться с Селией. Хотя слезы Селии предупреждали, что он зашел слишком далеко, он считал, что ее не принуждали ни к чему такому, в чем она охотно не приняла бы участие… рано или поздно.

А добровольное доказательство как раз в этот момент лежало перед ним — с широко раздвинутыми бедрами и ягодицами и широко раздвинутыми срамными губами. Язык Селии то и дело высовывался изо рта, пока она рассматривала себя в заднем зеркале, а ее ярко-голубые глаза широко раскрылись и лихорадочно наслаждались роскошью открывающегося вида. Ее выражение говорило сэру Джейсону, как ей хотелось бы коснуться языком того, что она видела, если бы это было физически возможно — и с каким восторгом он помог бы ей в этом! Мысль о том, что ее грациозное тело извивается так, что бархатный язык достает сочную влажность между бедер, опьяняла сэра Джейсона, словно он выпил весь запас спиртного. Вдруг он выхватил свечу из руки Селии, поскольку та, казалось, могла растаять от тропической жары в том месте, куда она входила. Ее присутствие больше не потребуется, ибо боги вакханалии наслали на него новое вдохновение. «К чему свеча и пробка? — вопрошал он себя. — Почему не два толстых и сочных члена — самое прекрасное, что может преподнести мужчина?» Да, это устроит настоящий пир для прожорливых глаз и уютных маленьких пещер Селии. Но он видел, что сначала ей придется удовлетворить похоть к своему телу, которая горела в ее глазах.

Пока сэр Джейсон стоял перед ней со свечой в руках, Селия встретила его ожидающий взгляд и не отвела глаза — даже после того, как слизала покрытый истечениями влагалища воск, который он держал в руке. Она свернула язык трубочкой вокруг свечи, словно это был его пенис, и слизывала слой пикантного сока, который остался на ней, а глаза с напряжением смотрели на него, чтобы увидеть его реакцию. Когда она сомкнула губы вокруг свечи, его тело сотряслось, он больше не мог продлить мгновения сладострастия, и вытащил свечу из ее рта.

Губы Селии сверкали от собственных секреций, и она провела по ним языком, а ее глаза сверлили само существо сэра Джейсона. Это действие дразнило его, и он уже не знал, стереть ли с ее лица самодовольную улыбку или испить сладкие соки. Безрассудство заслуживало равноценного ответа — а он имелся у сэра Джейсона для такой девушки с наглым лицом. Никто — ни мужчина, ни женщина, не возьмет верх над сэром Джейсоном Хардвиком!

А тем временем Колин стоял рядом, изумленный тем, как Селия сама познает себя — и более того, он изумился тем, что его кузен впервые потерял самообладание. С каким удовольствием он навел бы на него его же фотоаппарат, чтобы запечатлеть его загоревшееся от отчаянной похоти лицо, хотя это все произошло очень быстро. Колин догадывался, какие мысли пронеслись в голове его кузена — те же мысли, которые он сам время от времени лелеял. Однако в отличие от упрямого сэра Джейсона он осуществит эти мысли.

Несмотря на прежнюю медлительность, Колин почувствовал, что сегодня вечером в гостиной разыграется новая драма, и считал себя готовым к любым действиям, которые от него потребуются. Воздух наэлектризовался от предвкушения и, похоже, нагрелся выше температуры, до которой разгорелся огонь в камине. Устроитель событий сегодняшнего вечера что-то быстро шепнул ему на ухо, и он сбросил одежду, а его пенис на фоне его живота являл собой внушительное зрелище.