Карина Рейн - Плейбой

Закатываю глаза.

— Ну хорошо, если тебе так хочется расстаться с кровно нажитыми метрами — подари их Анюте!

— Твоя Анюта скоро выйдет замуж, — отмахивается бабушка, а я впиваюсь пятернёй в своё лицо. — И нечего тут рожи корчить! Можно подумать, я попросила тебя в костёр прыгнуть! Мне бы в моё время кто-то сказал, что подарит квартиру, я бы до потолка прыгала, а он тут сидит с кислой мордой, будто квашеной капусты наелся!

— Может, я тоже скоро женюсь, — неуверенно отзываюсь, потому что жениться не собираюсь вовсе.

Но на бабушку такая новость действует по-другому.

— Тем более! Что это за мужик, у которого нет своего угла? Ты куда жену планируешь привозить? На свою съёмную халупу? Или, может, у её родителей будешь жить, как какой-то альфонс?!

Вот здесь бабуля палку перегнула и сама об этом прекрасно поняла, потому что я не альфонс, не приживала, не нахлебник, не дармоед — какие там ещё есть определения для людей, которые привыкли нихера в это жизни не делать и сидеть на чужой шее? Я и квартиру-то снимаю по этой же самой причине, хотя родители подарили мне на восемнадцатилетие шикарные апартаменты в центре города: всего в этой жизни я хочу добиться сам, а не за чей-то счёт. Деньги получаю, подрабатывая посменно с Ёжиком в мастерской его отца или в автосервисе неподалёку от своей конуры — в итоге в месяц выходит приличная сумма, которой мне вполне хватает, если не транжирить на клубы и девочек. Единственное, что я принял от родителей — это машина, и то лишь потому, что тогда мы жутко поругались; дошло до того, что они угрожали отречься от меня, если я и дальше буду «страдать хернёй». Но об этом знают немногие — только семья и друзья; для всех остальных я — богатенький мальчик богатого папочки; мажор, у которого в карманах куча бабла, потому что авторитет надо поддерживать.

Пусть так и остаётся.

— Послушай, — на этот раз спокойно начинает бабуля. — Мы все знаем, что ты самостоятельный и серьёзный мальчик, но мне так же известно, что ты очень упрям, горд и самонадеян, а на таких качествах далеко не уедешь — особенно, если рядом нет никого, кто мог бы вовремя дать тебе хорошего пинка под зад. И, когда придёт мой час, я хочу быть уверена в том, что с твоим будущим всё будет в порядке, понимаешь? Ты ведь не дашь мне уйти на тот свет с неспокойным сердцем, Алёша?

Вот же гадство.

Терпеть не могу, когда она так делает.

— Моя милая, любимая, заботливая ба, — с елейной улыбочкой беру её руки в свои. — Ты вообще в курсе, что у меня пылится трёхкомнатный пентхаус в центре города? На кой чёрт мне две квартиры, если мне и одна нахрен не упала?!

К концу своего контраргумента не сдерживаюсь и повышаю тон, но мою бабулю это не впечатляет.

— Тебе всё это не нужно, пока ты один, — снисходительно улыбается Анна Андреевна, чем вызывает мой обречённый вздох. — Когда ты встретишь ту, от одного взгляда на которую у тебя земля уйдёт из-под ног — а я уверена, что это скоро случится — ты поймёшь, насколько ты в жизни ошибался — по многим параметрам. И вот тогда ты будешь мне очень благодарен и за квартиру, и за пинок под зад.

К такому повороту разговора я был готов, потому что на этой ноте заканчивается каждая наша встреча, и бабушка об этом знает. Поэтому, пока я ещё не дошёл до психологической точки кипения, поднимаюсь на ноги и топаю в коридор; бабуля, оставив уборку на потом, идёт следом, не забывая дать указания о том, чтобы я про неё не забывал — как докучная басня каждый день. И ведь знает же, что я не приеду, только если сдохну, но всё равно каждый раз просит об одном и том же.

— Я всё понял, Роза, не нуди, — ворчу в ответ на все её причитания. — Завтра буду как штык.

— Вот же засранец! — притворно злится ба, хотя я вижу спрятанную за хмуростью улыбку. — Как не стыдно так высказываться в адрес бабушки! Твоё счастье, что не я занималась твоим воспитанием, и оно же самое плохое — сейчас бы по струнке ходил!

— Это вряд ли, — фыркаю. — Ты ведь любишь своего внука!

— И вы весьма виртуозно этим пользуетесь, молодой человек, — улыбается она.

Я вновь целую её морщинистую щёку — на этот раз на прощание — и выскальзываю за дверь, прокручивая в голове телефонную книгу: уже не помню, когда в последний раз у меня был секс (годовщина смерти матери и брата в один месяц — это явный перебор для нашей семьи в целом и моей нервной системы в частности), а воздержание — не мой конёк. И когда я добираюсь до гаджета, понимаю, что и сегодня меня ждёт облом, потому что Шастинский никому не звонит дважды — чисто из принципа.

Прыгаю за руль, впихнув в магнитолу флешку, и салон заполняет песня «Enrasta — Дым», которая возглавляет мой плейлист. Вообще по большей части все мои песни носят какой-то пиздострадальческий характер; и хотя я уже давно научился этого не замечать, сейчас подобные песни нагоняют какую-то тоску. Поэтому я листаю до тех пор, пока не натыкаюсь на песню «Скаттл — Мама я ухожу», которая вызывает у меня улыбку — это прям мой девиз в то время, когда я был ещё подростком.

Мама бы оценила.

Качу по улицам не спеша, никуда особо не вглядываясь, пока мои глаза не цепляются за копну рыжих волос огненного оттенка; закутанное в шубку тёмно-шоколадного цвета, это рыжее чудо медленно плыло в сторону центра, хотя, будь я девчонкой, на таких каблуках даже из дома не рискнул бы выйти. Мне вдруг стало предельно ясно, кто скрасит мой сегодняшний вечер.

И может даже не один.

Зачатками скандала запахло ещё в подъезде, когда я поднималась на свой этаж после очередной прогулки с Каином; я уже привыкла к тому, что за пределами моей квартиры может быть не всё гладко, и мне, в общем-то, было наплевать на то, что твориться в мире, пока в моей собственной семье тишь да гладь. Но стоит только семейной идиллии рухнуть, как рушится и моя уверенность в завтрашнем дне; внутри будто образуется пустота, и я чувствую себя беззащитной рыбкой, выброшенной на пустой берег.

В квартире повышенные тона слышаться гораздо громче, и я подавляю в себе желание втянуть голову в плечи. С той самой ночи, как меня изнасиловали, в моей семье испортились отношения практически между всеми: родители стали спорить по любому поводу; мамины родители не могли сойтись во мнениях с родителями папы; моя сестра вообще перестала появляться в нашем доме, и во всём этом была лишь моя вина. Каждый пытался убедить другого в том, что именно он прав относительно того, как нужно мне помочь преодолеть тяжёлый период жизни. С одной стороны это жутко раздражало, потому что никто из них не был в силах мне помочь, кроме меня самой — я должна всё это переболеть, перестрадать, перегореть и двигаться дальше. Но с другой стороны, каждый раз, как у кого-то из родных падало забрало, звон которого резал мне слух, мне хотелось стать пылью и раствориться в окружающей обстановке…

— Ты ведёшь себя, как ребёнок! — раздаётся из кухни голос мамы.

— Не смей повышать на меня голос! — в тон ей отвечает папа.

— Тогда повзрослей уже, наконец! У нас двое детей, и я не могу следить ещё и за тобой!

…А иногда — как сейчас — у меня что-то щёлкало внутри, и я чувствовала очередной приступ гнева.

— А может вам обоим уже пора перестать вести себя, как дети?! — вспыхиваю, залетая на кухню. Лица родителей вытягиваются от удивления, но их спор стихает. — Вы оба — два упёртых осла, которые гнут каждый свою линию, и никто не хочет уступить другому! Никто из вас не умеет слушать — может вам вообще перестать разговаривать?!

Пока они переваривают мой выпад, я вешаю в прихожке поводок Каина на вешалку, скидываю верхнюю одежду и прячусь в ванной, потому что, даже если я права, никто не отменял моего воспитания, которое вопило о том, что я должна с уважением относиться к родителям и слушать их, даже зная, что они не правы. Но за тот год, что прошёл с той самой ночи, мне уже осточертело слушать эти бесконечные ссоры, которые создаются на пустом месте. Был период, когда я даже собиралась съехать от родителей: снять квартиру и хоть немного побыть в одиночестве, чтобы собрать мысли в кучку, но когда подняла эту тему за ужином, разговор закончился очередным скандалом, так толком и не начавшись.

Меня убивали эти двойные родительские стандарты: почему, когда я прошу обнять меня, родители в один голос твердят, что я уже взрослая, а стоило мне поднять вопрос о самостоятельности, как я тут же стала маленькой? Конечно, сейчас я вряд ли смогла бы переступить через себя и свои страхи и жить одна в пустой квартире, но ведь я же не могу цепляться за мамину юбку вечно, верно? Когда-то же наступит день, и мне нужно будет покинуть отчий дом как любому взрослому человеку — когда я устроюсь на работу, например.

«Ты уйдёшь отсюда только замуж, — было мне ответом от мамы. — В противном случае назад ты уже не вернёшься!»

Слышать такое от самого близкого человека было невероятно обидно; что с того, что я хочу попробовать жить самостоятельно? И, если у меня вдруг не получится, вернуться обратно? Разве не входит в обязанность родителей поддерживать своё чадо в любом решении, пусть даже оно будет ошибочно? Ведь я тоже буду набивать шишки, пока не наберусь опыта, и никто не в силах меня от них защитить, как бы ни пытались — это и называется жизнью. Чем больше мы платим за свои ошибки, тем мудрее становимся, разве не так? А выходить замуж только ради того, чтобы избавиться от родительского контроля — это вообще верх идиотизма. Да и о какой свадьбе может идти речь, если мне всего девятнадцать?!

— Ты выходить собираешься? — слышу за дверью спокойный мамин голос.

Вздыхаю, потому что, хоть я и пришла сюда поразмышлять, принять душ всё же забыла, увлёкшись собственными мыслями; скорее всего, мама так и не дождалась шума воды из ванной и поэтому решила проверить.