Я хочу её до грёбаной потери пульса.

Но сначала надо понять, почему она так среагировала.

А ещё мне начинает казаться, что это как-то связано с тем, что она ненавидит парней и боится их одновременно.

Больше за всю поездку я не вытащил из неё ни слова; она закрылась в себе и упрямо молчала, отвернувшись к окну, а я ломал мозг над возможными причинами её такого поведения.

Возле парка, как она и просила, торможу, но девушка не двигается с места; кажется, она вообще не заметила, что мы остановились. Вспоминаю, как она утром шарахнулась от моей руки, но все же прикасаюсь к её плечу, чтобы привести её в чувство. Кристина вздрагивает и переводит взгляд на меня — она настолько ушла в свои мысли, что забыла, где находится. Но от руки, которую я все ещё держу на её плече, не дёргается.

Это прогресс.

— Ещё раз спасибо за рюкзак и за то, что подвёз, — как-то сухо благодарит девушка и выходит на морозный воздух.

Я наблюдаю, как она переходит дорогу и направляется к библиотеке, за которой располагается наш университет, и ещё несколько минут сижу в полной тишине, и абсолютно не двигаясь.

Если я хочу воплотить свой план, сначала нужно узнать, что заставило её взять акодем, и почему она так реагирует на парней.

И, сдаётся мне, я знаю, кто мне с этим поможет.

О том, что сегодняшний день обещает быть уёбищным, я понял ещё на подъезде к универу — точнее, на его парковке — когда увидел, как светится Романовская рожа; сам я не был спецом в этой области, но такие фары вместо глаз однозначно говорили о том, что друг если не вхлопался, то, по меньшей мере, серьёзно заинтересован. Остальные парни вели себя как ни в чём не бывало, и я мог предположить, что они понятия не имеют, о масштабах грядущей катастрофы.

Тут явно будет не девочка на одну ночь.

Я помню, как размышлял о том, что в будущем — далёком будущем, когда астронавтами будет покорена половина Вселенной — нашу банду ждут большие изменения в плане отношений с противоположным полом; очевидно, эта самая Вселенная как-то вечером за чашкой чая решила, что неплохо бы ускорить этот процесс, и перенесла его на сейчас. Иногда меня просто бесит моя способность думать о том, что должно случиться хер знает когда, но почему случается буквально на следующий день.

Пока ставил тачку на сигналку и топал к парням, думал, сделать ли мне вид, что я тоже ничего не заметил, или понадеяться, что всё это временно, и максимум через неделю Кир снова станет прежним. В итоге победило второе, поэтому на подходе я растянут губы в волчий оскал довольного жизнью альфы и закинул руку Максу на плечо.

— Какие люди в Голливуде… — ухмыляется Соколовский.

— …никогда не снимутся, — заканчивает фразу Костян.

Добавляют своему оскалу ехидства.

— Я пришлю вам открытку со своей звездой на Аллее славы.

— Из палаты в психушке, где будешь лежать с Наполеоном и Пушкиным, — ржёт Егор.

— Не будь ты мои другом — получил бы сейчас в табло, — хмыкаю в ответ.

Парни продолжают тему психологических расстройств, а я автоматически высматриваю в толпе копну карамельных волос; это уже где-то на уровне инстинктов — искать Кристину везде, даже если в этом месте её не может быть в принципе. Я мог её даже не видеть глазами, но зато охренительно чувствовал — как будто слабые электрические разряды под кожей, когда она рядом. Не знаю, как это работает, и почему именно с ней, но это ощущение и будоражило и раздражало одновременно.

На территории универа девушки я не увидел — она была ответственной, насколько я мог об этом судить, и теперь, скорее всего, сидела где-то в аудитории в компании Сейлор Мун.

— Выискиваешь очередную мишень? — слышу тихий голос Макса.

Маскирую собственнический инстинкт за дебильной гримасой неисправимого придурка.

— Что, тоже хочешь дать совет? Встань в очередь, Ромео хренов.

На свой факультет я иду, неся какую-то чушь про очередной вечер в Конусе, хотя все мысли в совершенно другом месте; никогда не задумывался о том, что меня сможет кто-то заинтересовать настолько, что на её фоне померкнет всё остальное. Это как если бы в мире всё стало чёрно-белым, и только она одна выделялась бы яркими красками — кричаще-красным пламенем на фоне ночи. И хотя меня напрягала эта ситуация с возможно серьёзным увлечением Романова, я сам был не лучше, потому что вперёд всех запал на девчонку так, что вряд ли смогу выпутаться обратно.

Мне от неё не откреститься.

На паре по клинической психологии препод отклонился от заданной темы из-за того, что кто-то в группе поднял вопрос о том, считается ли уважительной причиной для опоздания недосып. Он долго и нудно объяснял, почему важно ложиться спать в одно и то же время, а после случилось что-то невообразимое — Виктор Игоревич начал шутить.

Человек, у которого напрочь отсутствует чувство юмора, начал шутить.

Что сегодня за херня твориться?

— Даже не думайте оставлять в комнате источники света — в особенности, это касается девушек, — вещал препод. — Самое страшное, что может ждать вас в темноте — это венерические заболевания, так что выбросьте свои страхи на помойку и убирайте абсолютно все источники света — включая индикаторы на модеме, раптор и глаза мертвецов в шкафу. Чем темнее в комнате, тем лучше.

По аудитории пронёсся одобрительные гул, и я вообще перестал что-либо понимать.

— Категорически не советую завтракать при зомбоящике, — подбодрённый студентами, продолжал препод. — После пробуждения мозг не должен получать никакой информации, включая положение Донбасса и состояние оппозиции. В противном случае запустится механизм охранительного торможения, и вам понадобится больше времени, чтобы проснуться. Крайне важно не сдерживать слёзы — я обращаюсь к мужской половине группы. Со слезами из организма выводится кортизол — гормон стресса; если его слишком много, из-за него начинает сбоить другой гормон — ДГЭА, который регулирует сон. Так что не пытайтесь казаться себе сильными, ворочаясь на кровати в полпятого утра, лучше попытайтесь избавиться от слёз. Будьте тряпками, иногда это полезно.

— Что там с моей тачкой? — слышу шёпот Макса, который сверлит взглядом Егора.

— Почти закончил, завтра можешь забрать, — отвечает тот и фыркает. — До первого столба точно дотянешь с твоим-то уровнем косячности.

Соколовский шутливо тычет Корсакова под бочину.

— Если моя машина опять не заведётся, ремонт будет за твой счёт.

— Вряд ли, в этот раз он чинил её по трезвяни, — тихо ржёт Костян.

Отгораживаюсь от «лекции», которая приводит в восторг всех одногруппников — нас реально так много? — и болтовни парней и тщетно пытаюсь не думать о голубоглазой рыжеволосой красотке, которая свела меня с ума. Беру пример с Егора, который любит сбегать от проблем с помощью музыки и вставляют в уши наушники, в которых бесами гремит песня «Tanir Tyomcha — Разбуди меня»; гремит достаточно громко, чтобы я мог не слышать собственных мыслей. Но, хотя голова совершенно пуста, грудь нещадно печёт, будто на неё положили раскалённую наковальню; хочется скрести её до тех пор, пока не сдерёшь кожу, сломаешь рёбра и вырвешь сердце, которому неймётся.

Едва заканчивается пара, я срываюсь с места, не обращая внимания на возмущения препода по поводу своего некомпетентного поведения, и сваливаю на парковку с твёрдым желанием сбежать из здания, в котором где-то есть девушка, способная довести меня до белого каления, при этом даже не попадаясь мне на глаза.

Она мучила меня своим существованием.

Сажусь за руль под удивлённые взгляды парней и выруливаю с парковки; полагаю, Роза не сильно удивится, увидев меня на своём пороге — её лицо сегодня утром было слишком понимающим.

Пусть объяснит мне, что происходит, и что делать с Кристиной, которая шарахается от меня в сторону просто потому, что я парень.

Хорош тянуть резину, пора переходить к действиям.

К моему удивлению, бабушки дома не оказывается; она редко куда-то выходит, несмотря на свой боевой характер и прежде активный образ жизни. Возможно, на старости лет она наконец поняла, что ей хочется покоя.

Она отсутствовала примерно часа полтора; за это время я перемерил шагами всю её квартиру вдоль и поперёк раз триста, как загнанный в клетку зверь, и практически утонул в собственных мыслях.

— Где ты вечно шаришься, когда так нужна? — ворчу, когда она наконец возвращается.

— Уж точно не там, где сейчас должна быть твоя задница, — в тон мне отвечает Роза и топает на кухню.

— В чём дело?

— Иду за ней следом, плюхаюсь на стул и запускаю пятерню в волосы.

— Не знаю, Роза, но мне нужна твоя помощь.

Ба переводит взгляд на меня и кивает.

— Я так и знала.

Подозрительно щурюсь.

— Не понял. И что же ты знала?

— Что ты влюбился, голубчик, — смеётся она и отворачивается в сторону плиты, на которую ставит сковороду с макаронами по-флотски.

Кажется, у меня слуховые галлюцинации.

Что я сделал?

— Ну-ка, притормози лошадей, Роза, — сдавливаю пальцами переносицу, потому что от полученной информации мозг троил до такой степени, что уже начал дымить. — Это как же это ты поняла, что я влюбился, если я сам в этом не уверен?

Ба вновь поворачивается ко мне и смотрит таким взглядом, вроде «Какой же ты у меня валенок».

— Ну мне ж, слава Богу, не двадцать два, побыстрее соображаю, — фыркает она. — Или как выразилось бы ваше поколение — «шарю, что к чему».

— Иногда ты дошариваешь то, чего нет, — злюсь.

Ну какая нахрен любовь?!

— Вовсе нет, просто ты — упёртый олень, который отказывается признавать очевидное.

— Мать бы с тобой не согласилась, — качаю головой. — Помнишь, что она сказала? «Ты никогда не женишься!»