«Привет:)», — пишет Катя.

«Как дела?:)» — подхватывает Света.

Как в старые времена, будто и не было целого года между нами.

«Привет:), — пишу в ответ. — Нормально, ваши как?»

Шаблонный ответ для шаблонных вопросов.

Стабильность.

Из гостиной раздаются знакомые звуки, и я выхожу в коридор убедиться в том, что папа действительно включил «Вспомнить всё».

Провокатор.

«Отлично!:) — хором получаю от близняшек. Интересно, их не смущает, что они общаются со мной, каждая сидя со своей страницы и при этом находясь максимум в метре друг от друга? — Слышали, ты возвращаешься в универ на следующей неделе?»

Прекрасно. Очень надеюсь, что моё возвращение не станет новостью номер один для всего университета.

Ну, или хотя бы для моей прежней группы.

«Всё верно:), — отвечаю с улыбкой, хотя на самом деле не весело ни разу. — Как там дела в институте?»

«Всё по-старому:), — отвечает Катя. — Ждёт твоего возвращения!»

«И не только он», — добавляет Света уже без смайликов.

Она таким образом пытается сказать, что им меня не хватало?

Интересно, близняшки это поняли до или после того, как вылили на меня всю эту хрень про то, что ничего страшного со мной не случилось?

«И для чего же я ему нужна?» — спрашиваю в лоб.

«Послушай, Крис, мы все тогда много чего лишнего друг другу наговорили, — перехватывает инициативу Катя. — И многое из сказанного было неправдой. Предлагаю встретиться и поговорить, как раньше, потому что эта пропасть, что лежит между нами, мне не нравится!»

Вау. Просто вау.

«И мне!» — поддерживает Света.

Из близняшек всегда самой бойкой и говорливой была Катя; именно ей всегда по силам было успокоить толпу и погасить любой спор. Света брала наоборот своей добротой и молчаливостью; глядя на неё даже против воли хотелось улыбнуться и перестать думать о проблемах.

А ещё меня смешило то, как они постоянно договаривали друг за другом фразы.

Киваю и спохватываюсь, понимая, что они этого не видят.

«Хорошо. В понедельник и поговорим».

«Отлично:)», — радуется Катя.

«До понедельника:)», — улыбается Света.

Собираюсь закрыть ВК, но передумываю и открываю вкладку с друзьями; несколько минут всматриваюсь в счастливые лица, пытаясь вспомнить, что именно объединяло нас. С кем-то мы вместе ходили по клубам; с кем-то было весело кататься за город; с кем-то нас связывала только учёба.

Лишь на единственном профиле моя рука дрогнула.

Профиль моего по-настоящему лучшего друга — не знаю, как бы всё сложилось сейчас, но мне кажется, что такая дружба просто так не заканчивается — который был в сети одиннадцатого августа две тысячи четырнадцатого года. Он был всего на пять лет меня старше; даже не знаю, почему он выбрал именно меня в качестве друга, а ведь мы были именно друзьями — без всей этой грязной подоплёки. У него была любимая девушка, на которой он собирался жениться; он профессионально занимался футболом; учился на одни пятёрки и был душой любой из компаний. А двенадцатого августа того же четырнадцатого года его не стало — был убит в переулке, защищая свою девушку от пьяных идиотов. Вообще наш город был на первом месте по количеству смертей в тот год — особенно среди молодёжи; сейчас всё как-то подутихло, но воспоминания никуда не делись. И даже теперь, глядя на его фотографию — такого живого, родного и настоящего — сложно было поверить в то, что его больше нет, а ведь прошло целых четыре года. Я думаю, что его родители так и не смирились с его смертью, как и все мы, и вряд ли это когда-то случится.

Самым печальным было смотреть на эту дату — когда он был в сети — и понимать, что его профиль больше никогда не будет активным; я больше не услышу его смех и эту дурацкую фразу «Привет, мелкая», которая всегда так раздражала, и по которой я теперь так отчаянно скучала.

Смахиваю со щёк непрошенные слёзы, понимая, что моё изнасилование хоть и было ужасным, всё же не настолько ужасно, как смерть. Ты всё ещё жив, можешь сделать что-то, что-то поменять — в конце концов, наказать виновных, стоит только взять себя в руки — а вот Макс уже ничего не изменит.

Захлопываю ноутбук, невесело усмехаясь.

Зашла поскучать, называется.

Ну, хотя бы в сон я проваливаюсь моментально.

Такой насыщенного изумрудного цвета травы я не видела ни разу в жизни; небо было неестественно голубым, словно сапфир, а закатное солнце согревало приятно тёплым, рубиновым светом; ну и, судя по тому, что я наблюдала за собой со стороны, это явно был сон. Я сидела на покрывале, расстеленном на траве в нашем Центральном парке и кормила Каина собачьим печеньем; в моих карамельных волосах блестели солнечные зайчики, а ветер раздувал свободную юбку на белом платье в голубую полоску. В общем-то, вполне реальная картинка, ничего сверхъестественного и пугающего в этом не было.

До тех пор, пока ко мне не присоединился парень.

Тот самый, с которым мы столкнулись вчера в парке.

Он с улыбкой садится рядом со мной, откусывает кусочек пирога, который я с такой же улыбкой протягиваю ему, а после прижимает ладонь к моей щеке. Понять не могу, как даже во сне я могу допустить хотя бы возможность физического контакта с парнем; и пока настоящую меня сковывает напряжение наряду с каким-то непонятным волнением, вторая я — та, что наслаждалась летом — блаженно жмуриться и льнёт к руке парня, словно кошка. И не шарахается в сторону, когда тот наклоняется к ней, чтобы оставить на губах лёгкий, но чувственный поцелуй. Готова поклясться, что мои собственные губы в этот момент полыхали огнём, и чувствовалось покалывание.

Просыпаюсь как всегда, резко сев на кровати, так что у меня пару минут кружится голова и ещё столько же — темнеет в глазах от такого подъёма, но я впервые не чувствую ужаса или страха; скорее раздражение, неверие и растерянность от того, что, пусть и во сне, но я позволила парню — незнакомому парню — к себе прикоснуться.

И не просто позволила — я желала этого всем сердцем, которое сейчас колотилось о рёбра, словно лопасти вертолёта. Руки тряслись мелкой дрожью, но тоже не от страха; сама не замечаю, как поднимаю руку вверх и пальцами прикасаюсь к губам, которые и сейчас будто бы слегка горят от фантомного поцелуя. Живот скручивает в узел, но не от боли — от непонятного томления и предчувствия чего-то, что должно скоро случиться.

Одно только было не понятно.

Почему именно он?

Что такого в нём нашло моё подсознание, что настолько впечатлилось и впервые за последний год подменило мои обычные кошмары на… это?

Ничего не понимаю.

Сползаю с кровати, мимоходом бросив взгляд на часы.

Половина седьмого утра.

Прекрасно.

Мой последний свободный день, за который я должна была как следует выспаться, а я вскочила ни свет, ни заря.

Впрочем, в такую рань встала не только я: судя по характерным звукам и запахам, мама уже была на кухне и что-то пекла. Прибираю наверх взлохмаченные от неспокойного сна волосы и плетусь в ванную, чтобы мало-мальски привести себя в порядок и только после этого иду на кухню. Желудок, распознав ароматы ванили, корицы и свежесмолотого кофе, призывно заурчал.

— Не думала, что ты встанешь так рано, — окидывая меня внимательным взглядом, произносит мама. — Всё в порядке?

Давненько я не слышала этого вопроса.

— Всё хорошо, — отвечаю тихо, но осознаю, что впервые за долгое время это действительно так.

Всё в порядке.

И, Господи Боже, как же приятно было не видеть этих дурацких выматывающих кошмаров!

После завтрака — ванильных пышек с карамельным сиропом и кофе с корицей — я возвращаюсь в спальню, чтобы собрать нужные учебники и подготовить на завтра одежду. Меня с головой накрыло волнение от предстоящего возвращения, будто я завтра впервые после окончания школы иду в универ. Никогда не замечала за собой таких нелепо-детских страхов, но, видимо, всё меняется. Хорошо хоть ещё помню расположение своего социального факультета — не придётся завтра плутать в поисках нужных аудиторий.

В обед цепляю Каину поводок и выхожу в парк; обычно я гуляю с ним утром и вечером, но сегодняшний день обещал быть сумбурным, поэтому вместо утренней получается обеденная прогулка. И на этот раз мои глаза выискивают среди прохожих не только Сергея, но и того вчерашнего парня — так, на всякий случай. Скорее всего, он здесь больше не появится, потому что в этом парке в основном гуляют только собачники и придурок-Сталевский со своей гоп-компанией. Хотя, может, этот парень слеплен из того же теста, почём мне знать?

Не зря же его лицо показалось мне знакомым.

Из нас двоих только Каину нет никакого дела до окружающих: получив долгожданную свободу, он шнырял то здесь, то там, изредка поднимая в воздух небольшие птичьи стайки. Иногда возвращался ко мне — будто проверял, всё ли со мной в порядке — а после снова исчезал где-то в кустах. Мы прошли почти весь наш маршрут, когда Каин вдруг насторожился, повёл носом воздух и ломанулся куда-то вперёд. Не привыкшая к такому поведению с его стороны, кидаюсь следом и за поворотом дорожки резко торможу: виляя хвостом, Каин ходил кругами вокруг знакомой собачки и… её хозяина — того самого парня. Я вспоминаю свой сегодняшний сон и чувствую, как вспыхивают румянцем мои щёки — почему-то мне кажется, что незнакомец в курсе того, что мне снилось.

К слову сказать, сегодня парень мало походил на истукана: присев на корточки, он ласково трепал Каина за ушами, а тот радостно подметал хвостом дорожку.

Предатель.