Ирландские террористы почему-то облюбовали для своей акции именно тот район Эпсома, где жили Бриджит и леди Кариеса. На рассвете они взорвали готовый к открытию ресторан, пламя перекинулось на особняк, посадки и на соседние дома.

Бриджит дрожала как осиновый лист, когда Джером подъезжал к их улице.

Небо было густо затянуто зеленовато-черным дымом. Бриджит надеялась, что он идет от горящих деревьев, но со страхом думала, не слишком ли она оптимистично оценивает ситуацию. Она не могла представить, что их дом сгорел дотла. А стоило ей подумать, что мать подверглась опасности, как ее затошнило от ужаса.

Джером старался держать эмоции в узде, но это было слишком трудно.

Похоже, что дела обстояли далеко не лучшим образом.

В последний раз с таким отчаянием он взывал к Богу, когда был ребенком.

Только бы ничего не случилось с матерью Бриджит! И с их домом! Господи, обещаю, если ты сохранишь и Кариесу, и особняк, я не буду давить на Бриджит, склоняя ее к опрометчивому браку. Я буду лишь оберегать ее и всегда помнить о твоей доброте.

Дальше по улице проехать не удалось. Она была перегорожена полицейскими машинами. Джерому не надо было растолковывать, что ситуация критическая.

Поняла это и Бриджит.

— Ох, Джером, — только и смогла с отчаянием выдавить она.

Джером оставил машину, и они побежали к углу дома Бриджит, где у полицейского барьера потрясение стояла группа людей.

Вдруг Бриджит схватила его за руку.

— Джером! Смотри, вон мама! С ней все в порядке! Слава Богу!

Джером убедился, что так оно и есть. Но оставался еще вопрос, что будет с домом. Если это чертово строение сгорит дотла, леди Кариеса скорее всего испытает нешуточное потрясение. Как и Бриджит. Теперь-то, когда ему доводилось видеть, как у нее на глазах внезапно выступали слезы, Джером знал, что она куда более чувствительная и ранимая, чем ему представлялось.

— Не плачь, милая, — попросил он. — Не стоит, чтобы мать видела твои слезы. Ради нее ты должна оставаться сильной.

— Да… да, ты прав. Я не должна плакать. Мне надо оставаться сильной.

Ведь дом всего лишь дом. Мама жива и здорова. Это самое главное.

Джером был горд тем, как быстро Бриджит смогла взять себя в руки, В ее глазах он увидел решимость оставаться ради матери сильной и смелой, но на всякий случай продолжал обнимать ее за талию, когда они подошли к леди Кариесе, спорившей с усталым и вымотанным полицейским.

— Но как вы не понимаете, офицер, что должны пропустить меня туда?! возмущалась леди Кариеса. — Моя дочь сказала, что к утру будет дома, а Бриджит всегда держит слово. Обещаю, что не буду делать никаких глупостей.

Но мне надо знать, что с моей до…

Леди Кариеса резко повернулась, когда Бриджит коснулась ее плеча.

— Мама!

У леди Кариссы было такое выражение глаз, что Джером понял: ничто на свете не может сравниться с материнской любовью. Лишь на мгновение его охватила печаль, что он был лишен ее, но затем Джером почувствовал радость, что женщина, которой суждено когда-нибудь выносить его ребенка, выросла под присмотром любящей матери.

— Ох, Бриджит! — вскрикнула Кариеса. — Я так волновалась! — Она крепко обняла дочь, приговаривая:

— С тобой все в порядке! Все в порядке! Мэтт, смотри, с ней все хорошо! Мое драгоценное сокровище!..

— Да, милая. — Мэтт, до этого момента скромно стоявший в стороне, подошел к ним.

Бриджит удивленно уставилась на него, когда Мэтт обнял ее мать за плечи, и только вытаращила глаза, когда увидела, что Кариеса покорно приникла к нему, вернувшись к привычной роли слабой беззащитной женщины, которую надо баловать и оберегать от суровой реальности.

— Дома больше нет, — сообщил Мэтт.

— О Господи! — вырвалось у Бриджит. — А вы успели… успели хоть что-нибудь вынести?

— Боюсь, что нет. Когда мы прибежали сюда, нас к дому уже не подпустили.

Вся улица была эвакуирована и перекрыта.

— Что значит, «когда мы прибежали сюда»? Откуда прибежали? — Бриджит перевела взгляд с Мэтта на мать, потом снова уставилась на Мэтта.

Мать покраснела, а Мэтт, выпрямившись, прямо и открыто посмотрел на Бриджит.

— Эту ночь Кариеса провела у меня.

Джером едва успел сдержать смешок, увидев, как шокирована Бриджит.

— Она… она что? — еле выдохнула Бриджит.

— Мы с твоей матерью любим друг друга, — сказал Мэтт.

Джером подумал, что искренность и простота этого взрослого человека едва ли не трогательны. Мэтт ему нравился. Похоже, он будет куда лучшим спутником леди Кариесе, чем сэр Клемент со своими страстишками и увлечениями.

— Любите… — ошеломленно повторила Бриджит.

— Да, дорогая, — наконец подала голос и леди Кариеса, у которой был полусмущенный-полувызывающий вид. — Как и вы с Джеромом. Мы собираемся пожениться. Вчера вечером Мэтт сделал мне предложение, на которое я ответила согласием. Скоро мы сыграем свадьбу. В нашем возрасте нет смысла тянуть.

— Но как же с домом?

Леди Кариеса погрустнела, однако, похоже, не была сильно расстроена.

— Я понимаю, что это просто ужасно, и очень сочувствую тебе. Я знаю, как сильно ты была к нему привязана и как отчаянно боролась, чтобы сохранить его.

Джером видел и чувствовал, что Бриджит с трудом скрывает огорчение и раздражение. Он-то отлично знал, что она старалась сохранить дом не столько для себя, сколько для матери!

— Кроме того, дом всего лишь дом, дорогая, — добавила леди Кариеса. — И он был застрахован на солидную сумму. Мэтт сказал, что я могу без промедления перебраться к нему. Видимо, я так и сделаю — сомневаюсь, что в наше время это кого-то смутит.

— Значит, драгоценности бабушки безвозвратно пропали?..

— Почему пропали? — удивилась леди Кариеса. — Все драгоценности моей матери лежат в банковском сейфе, разве я не говорила тебе? Джером посоветовал держать их в каком-нибудь надежном месте, если я не собираюсь носить их.

Джером не сомневался, что с леди Кариссой все будет в полном порядке, а вот относительно ее дочери у него такой уверенности не было. Бедняжка Бриджит все еще не может прийти в себя. В один день она потеряла и дом, и все свои иллюзии.

— Полагаю, Мэтт, нам лучше отвезти леди Кариесу и Бриджит к вам, предложил Джером. — Пока нам тут нечего делать. Я переговорю с полицией и выясню, когда мы сможем вернуться.

Жилище Мэтта откровенно изумило Бриджит и Джерома. Дом оказался довольно просторным и элегантным строением, с великолепным садом. За чаем с пирожными Мэтт признался, что не всегда был садовником. Он посвятил жизнь флоту, бороздил на торговых судах моря и океаны, а когда ему исполнился пятьдесят один год, списался на берег. Поскольку у Мэтта были золотые руки, он занялся садоводством — скорее из интереса, чем в поисках средств к существованию.

И видно было, что леди Кариеса не хочет ничего иного, как только выйти за него замуж — то ли из-за искренней привязанности, то ли ища защиты и безопасности.

Примерно через час Джером с облегчением убедился, что Бриджит несколько пришла в себя, хотя ясно было, что она куда больше, чем мать, переживает из-за дома. С лица ее все еще не сошла бледность, а в глазах стояло затравленное выражение.

Джером сомневался, что Бриджит пойдет на пользу дальнейшее пребывание рядом с матерью. Леди Кариеса решительно захлопнула дверь, за которой осталась и прежняя жизнь, и дом — она рассталась с ними и в мыслях, и в чувствах — и с несколько преувеличенным оптимизмом принялась обсуждать с Мэттом будущую совместную жизнь.

Джером подозревал, что таким образом леди Кариеса пыталась справиться с переживаниями, но этого нельзя было сказать о Бриджит. Она откровенно скорбела по дому и по всему, что было с ним связано. И, когда Джером шепнул, что они могут вернуться и посмотреть, что осталось от него, Бриджит согласно кивнула.

Зрелище оказалось куда хуже, чем он представлял. Массивные каменные стены превратились в руины, внутреннее убранство не сохранилось — все превратилось в пепел, а металлические предметы, расплавившись, обрели неузнаваемые очертания.

— Ох, Джером… — сдавленно прошептала Бриджит, когда они осторожно пробирались по пепелищу.

Но лишь подняв глаза к тому месту, где когда-то тянулась лестница, Бриджит неудержимо расплакалась. Джером, успокаивая, притянул ее к себе. Ей необходимо было выплакаться, излить горе.

Джером повез Бриджит к себе домой, поскольку не хотел, чтобы Бриджит возвращалась к Мэтту. Во всяком случае, не сегодня.

Всю дорогу Бриджит молчала. Войдя в дом, Джером сразу провел Бриджит в гостиную, налил ей виски и буквально втиснул стакан ей в руки.

— Не сердись на свою мать, Бриджит, — сказал он, когда стакан был пуст.

— Не буду. — Она вздохнула. — В самом деле.

Она всего лишь ведет себя, как и всегда вела.

Прячет голову в песок и надеется, что все наладится само собой. Но, может, так и будет. Мэтт — хороший и порядочный человек. И скорее всего с ним мама будет счастлива. Просто я чувствую себя такой одинокой… Даже не могу объяснить, в чем дело. От моей жизни ничего не осталось. Ни фотографий, ни сувениров. Ничего. Словно я и сама больше не существую.

— Не существуешь? Бриджит, любимая, да в тебе жизни больше, чем в ком бы то ни было! Ты входишь в комнату, и в ней сразу же становится и теплее, и светлее. Ты излучаешь такое обаяние, что ему невозможно не поддаться. Да ты сама жизнь! Кстати, я уверен, что ты напрасно оплакиваешь фотографии.

Наверняка кое-что хранится у твоих подруг. У родственников. У одноклассников.

Думаю, все они с удовольствием с тобой поделятся, любовь моя. А тем временем у меня есть для тебя небольшой сюрприз — нечто, после чего, надеюсь, ты почувствуешь себя куда лучше.

— Что?

— Один взгляд лучше тысячи слов.

Джером, загадочно улыбаясь, через холл провел Бриджит в заднюю часть дома к большой комнате, которая еще неделю назад была совершенно пуста.