Розалинда Лейкер - Платье от Фортуни

– Суда?! – воскликнул Марко в предельном недоумении. – Когда в твоем доме гости?

Мишель радостно возился с игрушкой на полу, лепеча:

– Мишель махал кораблям. Мама махала. Мама плакала. Сильно-сильно.

Марко нахмурился и сурово взглянул на жену, затем подошел к ребенку и взял его на руки.

– Я хочу, чтобы ты пошел наверх к Арианне, – открыв дверь, он подвел мальчика к лестнице и смотрел, как тот поднимается, затем закрыл дверь и вновь подошел к жене. – Скажи мне, кого ты встретила у Фортуни, кроме Генриетты.

– Николая Карсавина, – Жюльетт опустилась на стул, чувствуя, что силы оставляют ее. – Я не буду лгать тебе, как ты лгал ему.

Лицо Марко перекосилось от ярости, он сжал кулаки и, подойдя к ней, крикнул:

– Как ты посмела увидеться с ним снова! Я лгал Карсавину, чтобы защитить тебя от прошлого, от новых мучений. Боялся, что он заберет вас с Мишелем с собой!

– Неужели ты так мало веришь моему обещанию никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлять семью?

– Но я знал, когда-нибудь он придет за тобой! Как я мог быть уверен в чем бы то ни было, если он считает, что ты навеки принадлежишь ему?

Жюльетт бессильно склонила голову.

– Прошлое невозможно изменить, но будущее принадлежит только тебе и мне. Когда родилась Сильвана, я надеялась, что, наконец, ты отбросишь все свои сомнения на этот счет. Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать: я никогда не принесу в жертву счастье своих детей.

– Но ты могла забрать с собой Мишеля! – воскликнул Марко.

Гнев и возмущение переполняли Жюльетт. Она вскочила.

– Я не собираюсь больше выслушивать этот ревнивый бред. Какие угодно разумные доводы вряд ли способны убедить тебя в абсурдности подобных подозрений, – она резко повернулась и направилась к двери, но Марко схватил жену за руку.

– Но ведь ты унесла сегодня Мишеля из дома! Утверждаешь, что хотела только посмотреть на отплывающие суда, но могла на том же «вапоретто» доплыть вместе с Карсавиным до вокзала. И я уверен, в глубине души именно это ты и собиралась сделать!

– Нет! – Жюльетт попыталась вырваться, но не смогла: он все крепче сжимал ее руку в своей, намеренно причиняя боль.

– Почему ты рыдала? Потому, что опоздала? Он уже уехал из Венеции? Ты упустила такой шанс!

– Нет! Нет! Нет! – Жюльетт пыталась бороться в безуспешной попытке освободиться. – Я считала, что Мишель имел право увидеть своего настоящего отца, пусть издалека, но все-таки увидеть.

– Карсавин видел его.

– Да.

Он ударил Жюльетт с такой силой, что та упала на пол, ударившись головой о край столика из черного дерева, и осталась лежать на полу безжизненно и неподвижно в какой-то глупой и неуклюжей позе. Сделав шаг назад, с еще неутоленным гневом Марко ждал, что жена откроет глаза. С языка готовы были сорваться любые угрозы: что он вышвырнет ее на улицу, и пусть она ищет своего русского, что никогда больше не позволит видеться с детьми и множество других безумных и совершенно бессмысленных слов, которые порождались захлестнувшей его ревностью, доводившей до полного безумия.

– Вставай! – заорал он.

Но Жюльетт не шевелилась. Наклонившись, Марко с ужасом заметил кровь на ее волосах. Он тотчас опустился на колени, уже терзаемый муками совести и осторожно усадил жену, поддерживая ее голову обеими руками.

– Дорогая моя! Что же я наделал!

Подняв Жюльетт на руки, Марко поспешил к двери. С трудом повернув ручку, он открыл ее и бросился в прихожую. Марко кричал, и эхо оглашало весь дом.

– Лена! Арианна! Позвоните врачу! Вашей хозяйке плохо!

Услышав семенящие шаги служанок, он побежал вверх по лестнице, внес бесчувственное тело Жюльетт в спальню и положил на кровать. Поспешно выдвинув ящик комода, схватил накрахмаленный носовой платок и приложил к ране на ее голове. Затем сел на край кровати и взял безжизненно повисшую руку жены. Никогда еще он не чувствовал себя более беспомощным и постыдно жалким, чем сейчас. Доктор жил всего в нескольких шагах от их особняка, но Марко показалось, что прошла вечность, прежде, чем тот появился.

– Доктор, моя жена скоро поправится? – спросил Марко дрожащим голосом, когда они с врачом спускались по лестнице. Жюльетт четыре часа пролежала без сознания, теперь за ней ухаживала сиделка.

– Давайте пройдем в гостиную, где мы можем спокойно поговорить, – ответил доктор.

Марко провел его через прихожую. Он все еще пребывал в состоянии глубокого шока от содеянного.

– Вы не откажетесь от бренди?

Ему было необходимо выпить, чтобы немного прийти в себя. Врач отказался, но предложил хозяину не стесняться и выпить одному. Наливая коньяк, Марко бросил быстрый взгляд в ту сторону, куда упала Жюльетт, с облегчением заметив, что прислуга уже успела убрать следы крови.

– Я стараюсь не вмешиваться в семейные проблемы, столь часто возникающие между супругами, – начал доктор, – но причиной большого синяка в правой части лица синьоры Романелли мог быть только сильный удар кулаком, а порез на щеке, без сомнения, – след перстня. У нее массивная подкожная гематома, к счастью, надеюсь, без травмы глаза.

Марко застонал и одним глотком выпил рюмку коньяка.

– Я никогда раньше не бил ее. Не знаю, что на меня нашло.

– Неуправляемый гнев – обычная причина подобных ситуаций, – сдержанно прокомментировал доктор. – Быстрота ее выздоровления полностью зависит от вашего терпения и понимания. Вы должны забыть о том, что явилось причиной сегодняшней семейной драмы. В течение нескольких дней вашей жене будет нужен полный покой и столь же полное отсутствие всяческих отрицательных эмоций.

Когда доктор ушел, Марко позвонил в цветочный магазин и заказал букет красных роз. Когда цветы привезли, он поднялся к Жюльетт. Та открыла глаза, прошептала, что цветы прекрасны, и снова отвернулась.

На следующий день, когда друзья узнали, что с Жюльетт произошел несчастный случай, ее спальня стала напоминать беседку, увитую множеством цветов. Она захотела увидеть детей. Ей позволили несколько минут подержать на руках дочь, а Мишеля заинтересовала повязка на голове матери. Он расплакался, когда Арианна забрала его, вырвался от няни, убежал из детской и стал изо всех сил барабанить в дверь, требуя, чтобы его впустили. Этот стук резкой болью отдавался в голове Жюльетт, огорчение ребенка расстроило еще больше. Она испугалась, что сына вообще не будут пускать к ней, и попросила, чтобы Мишелю разрешили поспать после обеда рядом с ней. К Жюльетт не пускали никаких посетителей, и Марко был вторым, кроме врача, кто мог зайти. Он только что возвратился из конторы. Уходя утром, он не видел жену, зато четыре раза за день позвонил домой, чтобы справиться о ее состоянии.

Марко сел рядом с кроватью на стул, который для него освободила сиделка, тактично удалившаяся из комнаты. Не прошло еще и суток с тех пор, как Жюльетт получила травму, и его все еще терзали невыносимые муки совести, а кроме того, еще одна тревожная мысль, не переставая, сверлила голову.

– Тебе лучше? – спросил Марко, осторожно, но нежно касаясь руки жены.

– Да, – прошептала Жюльетт с большим трудом, опухоль с правой стороны лица мешала говорить. Шторы на окнах были задернуты, ее глаза болезненно реагировали на свет. В полутьме комнаты она все-таки видела муку и отчаяние во взгляде мужа, но пока не чувствовала в себе никакого сострадания и способности простить. – Я скоро совсем поправлюсь.

– Да-да, конечно, – согласился Марко с какой-то преувеличенной уверенностью, которую часто можно услышать у постели больного. Но затем безнадежно покачал головой, не в силах больше совладать с потоком чувств, захлестнувших его. Глаза наполнились слезами.

– Ведь я мог убить тебя в ту минуту!

– О, меня не так-то просто отправить на тот свет. Я нисколько не жалею о своем поступке и считаю, что ты не имел ни права, ни основания бить меня. Это больше никогда не должно повториться в наших отношениях, – Марко увидел в ее взгляде предупреждение.

– Я не владел собой.

– Я знаю, и могу отчасти понять, и все-таки ты ошибаешься. Николай никогда не станет предъявлять никаких прав на Мишеля. И я пыталась убедить тебя в этом вчера в гостиной. Если Николай переживет войну, которая надвигается на нас, – а я буду молиться за него каждый день – он никогда больше не вернется ни в мою, ни в твою жизнь. Глаза Марко недоверчиво сузились.

– Но он видел Мишеля! Ты же сама это сказала! Ведь он все понял.

– Да, это так, но, также понял, что теперь мы идем в жизни разными путями. Наше прощание было окончательным. Ему довольно сознания того, что со мной все в порядке, и у него есть сын.

Марко понимал, ему не следует больше задавать вопросы и нужно оставить жену в покое, но разум и душу продолжало мучить нечто такое, что заставило произнести этот вопрос:

– В Палаццо Орфей ты оставалась с Карсавиным наедине?

Жюльетт устало закрыла глаза. Как она сможет избавить его от мучительного, неизбывного подозрения?

– Когда я пришла, там была Генриетта, но вышла, чтобы дать нам возможность поговорить.

– Где вы оставались?

– В салоне-мастерской.

Жюльетт понимала, что сейчас в голове Марко мелькают образы плотных драпировок и мягких бархатных диванов.

– Я вошла через дверь лоджии.

– Сколько времени ты оставалась наедине с Карсавиным? – Марко чувствовал, что засыпает жену грубыми и бестактными вопросами подобно какому-нибудь прокурору на суде, но, как и за день до этого, им владела безумная ревность, буквально сводящая с ума.

Она снова открыла глаза и пристально взглянула на мужа.

– Я утратила чувство времени. Забыла о том, что дома меня ждут гости. Но почему же ты прямо не задашь мне вопрос, изменила ли я тебе с ним?

Марко еще не утратил способности смущаться. Жюльетт была настолько слаба, что он едва смог расслышать произнесенный ею вопрос.