Розалинда Лейкер - Платье от Фортуни

Сейчас она не могла даже вообразить, что когда-нибудь снова будет счастлива, но все же выслушала его глубоко прочувствованные слова серьезно. Марко поцеловал Жюльетт с любовью, но без страсти, за что она была очень благодарна. Она пожелала ему спокойной ночи и вошла в спальню.

Жюльетт решила не посылать Денизе телеграмму с известием о браке, хотя Фортуни они сообщили о свадьбе. Сестре было известно, кто такой Марко, по рассказам Жюльетт о встречах в Лондоне, но короткая телеграмма с сообщением о венчании могла вызвать у Денизы сильный шок. Поэтому Жюльетт написала письмо, рассказала о свадьбе и пообещала продолжить высылку новых моделей. Заканчивалось письмо искренней надеждой, что Дениза посетит их в Венеции, где всегда будет желанной гостьей.

Жюльетт также написала Люсиль, которая была в курсе всех событий. Люсиль и Родольф приглашали ее к себе в Нью-Орлеан, но она не хотела вмешиваться в их жизнь, нарушать ее сложившийся порядок, особенно теперь, когда Родольф отошел от дел.

Проснувшись рано утром, Жюльетт ощутила боль внизу живота. Шел дождь. Когда в спальню вошла Лючетта с завтраком на подносе – последнее время Жюльетт завтракала в постели – она попросила девушку позвать Кандиду.

Жена управляющего вбежала в комнату с сияющим лицом.

– Неужели началось? – радостно воскликнула она.

– Думаю, нет причин сомневаться, – ответила Жюльетт с усмешкой.

Роды оказались нелегкими, только на следующий день, перед самым рассветом, ей удалось разрешиться от бремени. Марко, большую часть ночи меривший шагами холл внизу, бросился к лестнице, услышав крик младенца. Казалось, прошла целая вечность, прежде, чем на площадке появилась Кандида с торжествующей улыбкой на лице и провозгласила:

– Мальчик!

Марко закрыл глаза дрожащей рукой, охваченный ощущением невероятного облегчения. Его первая жена умерла при родах, ребенок тоже умер. Всю ночь его мучил страх за Жюльетт. Когда на лестнице раздались шаги доктора Морозини, Марко пришел в себя.

– Как Жюльетт? – спросил он, не скрывая напряжения и страха.

– Все превосходно! Она хочет вас видеть. Вприпрыжку, перескакивая через две ступеньки, Марко побежал вверх по лестнице.

Денизе была послана телеграмма с сообщением, что Жюльетт родила сына. Марко на короткое время вернулся в Венецию, отдать распоряжение управляющему, чтобы тот приготовил дом к приезду его жены и сына – истинное положение дел было известно только Фортуни и Генриетте.

Ребенка решили назвать в честь отца Жюльетт – Мишель. Она получила по почте толстый конверт, вскрыв который, не смогла сдержать возглас горького разочарования: из конверта посыпались клочья последних моделей, посланных Денизе. И хотя в конверте больше ничего не было, Жюльетт поняла: Дениза прекращает все родственные отношения между ними.

Жюльетт впервые увидела Венецию лишь две недели спустя в сумерках. Она стояла на борту «вапоретто»,[17] выдыхавшего из трубы клубы густого дыма, с маленьким Мишелем на руках, тепло укутанным от холодного ветра. Высокие волны поднимались на мерцающих водах Большого канала, разбиваясь о подножия старинных зданий. Но даже в эти ночные часы город покорил ее своим сказочным очарованием. Электрические огни, от которых, вероятно, было не больше света, чем от фонарей прошедших столетий, блуждающими бликами мелькали из средневековых двориков и арок. Улицы, столь узкие, что по ним не могла проехать ни одна повозка, еще более узкие проходы, называемые «калли». То тут то там вспыхивали яркие огоньки свечей в тяжелых канделябрах, отражавшиеся в причудливых окнах дворцов Ренессанса. Однажды Жюльетт почудилось, что она слышит голос женщины, поющей под лютню, – и возникло ощущение остановившегося времени, как будто она возвратилась в великую эпоху могущественных дожей.

– С этим городом нужно знакомиться при ярком солнечном свете, – произнес Марко извиняющимся тоном, понимая, что жена очень устала от длительного путешествия.

– Отнюдь! – возразила Жюльетт не задумываясь. – Он не похож ни на один из знакомых мне городов. Венеция волнует меня, она просто великолепна.

– Я рад, что тебе нравится. Мы выходим на следующей остановке.

На станции они пересели и поплыли на гондоле по длинному каналу мимо моста Риальто. По дороге Марко показывал особенно интересные достопримечательности, но заметил, что самое впечатляющее – еще впереди, где Дворец дожей выходит на лагуну.

– Я пообещал Генриетте, что завтра утром вместе с тобой приду в Палаццо Орфей, – продолжал он. – А после этого мы отправимся ко мне, туда, где я занимаюсь делами.

– С нетерпением жду знакомства со всем. Марко заранее заказал носильщика, и тот уже ждал их, когда супруги вышли из гондолы при скудном свете уличного фонаря. Носильщик погрузил багаж на тележку, остальные чемоданы предстояло забрать с вокзала утром. Жюльетт показалось странным, что добраться до дома Марко можно только пешком, она привыкла к парижскому транспорту. Однако, превосходной компенсацией служила удивительная для столь большого города тишина без скрежета и визга колес и завывания клаксонов. Марко шел впереди по одному из «калли», которые она увидела еще с парохода. Носильщик с тележкой тащился позади. Время от времени они проходили мимо маленьких, встроенных в стены домов, часовен со свечкой, пылающей у ног Пресвятой Девы и Младенца Иисуса. Наконец они вышли на большую площадь Кампо Сан Бенето.

– Вот и Палаццо Орфей, – Марко указал на огромное здание с изящным орнаментом на фасаде, величественно вздымающееся на фоне звездного неба. Дворец занимал почти половину площади. Великолепные готические окна во всю стену от пола до потолка отбрасывали золотые прямоугольники света на плиты мостовой.

– Какое величественное здание! Марко улыбнулся.

– Тебе оно понравится и внутри. Ну, пойдем. Наш дом находится всего в нескольких шагах отсюда.

Жюльетт всматривалась в старинные здания, расположенные на площади, следуя за Марко в маленький дворик, и думала, есть ли в Венеции хоть одно строение, на котором не лежала бы печать художественного гения мастеров прошлых столетий.

– Вот и твой новый дом, Жюльетт, – Марко указал на высокое здание, выросшее перед ними из темноты. И прежде, чем она успела что-то ответить, широко раскрылась дверь, обдав их волной тепла и света, и на пороге появилась экономка Лена Реато, с минуты на минуту ожидавшая их прихода.

– Buona sera, Signor y Signora Romanelli![18] – Лена, невысокая, полногрудая пятидесятилетняя толстушка с седеющими волосами и ловкими руками женщины из народа, радушно улыбаясь, пригласила войти. – Ах! Ребеночек! Позвольте мне взять его, синьора!

Как только она взяла малыша, Мишель открыл глаза и заморгал, чем привел ее в совершенный восторг.

– О, какое чудесное дитя! Как он похож на всех Романелли, вылитый отец!

Жюльетт бросила взгляд на Марко, не зная, как сильно задевают его эти добродушные замечания. Но он, казалось, не обратил на них никакого внимания. Возможно, уже сумел вычеркнуть Николая из памяти, словно тот никогда не существовал. Жюльетт поняла: для Марко это единственный способ без страха смотреть в будущее.

Жюльетт с облегчением узнала о двух приготовленных спальнях – очевидно, Лена предположила, что Марко не захочет слышать по ночам детский плач.

– Я поставила кроватку малыша рядом с вашей постелью, – она проводила Жюльетт в спальню. – Это очень удобно, не придется бежать далеко, когда мальчик начнет плакать. Вы, наверное, хотите выбрать няньку на свой вкус, но я могу порекомендовать свою племянницу, очень надежную и добросовестную девушку.

– Мы поговорим об этом завтра, – Жюльетт огляделась по сторонам, снимая пальто и шляпу. Марко предупредил, что дом почти не обставлен. Действительно, на окнах только наружные ставни, а мозаичные полы не покрыты коврами, но ей понравилось то немногое из обстановки, что увидела вокруг. Величественная кровать с легкомысленными цветами на бледно-зеленом фоне и поблекшей позолотой, окаймляющей изголовье, несомненно, восходит к восемнадцатому веку. Рядом с кроватью стоял удивительно точно соответствующий ей по форме и стилю старинный комод и изящное кресло у витого туалетного столика с вращающимся зеркалом на позолоченной подставке. Само здание с резными дверями, потемневшими от времени, конечно же, было значительно старше этого антиквариата, столь подходившего ему, старинных безделушек, которые сразу бросались в глаза, когда поднимаешься по лестнице. Лена заметила, что дом понравился новой хозяйке.

– Синьор Романелли унаследовал эту мебель от своей бабушки. Все находилось на складе, когда он приехал в Венецию и сообщил, что вскоре здесь поселятся его жена и сын.

– Вы знали его бабушку? – спросила Жюльетт, расстегивая блузку. Наступило время кормления, послышались всхлипывания проголодавшегося Мишеля.

– Я много лет проработала у нее. После ее смерти мне пришлось наняться на не слишком приятное место, и я почувствовала себя по-настоящему счастливой, когда синьор Романелли предложил стать экономкой в его новом доме. Я, конечно, давно знала: он постоянно разъезжает по делам, но такая приятная неожиданность узнать, что он привозит в Венецию жену и новорожденного сына!

– Да, это и в самом деле неожиданность, – задумчиво произнесла Жюльетт, усаживаясь и принимая из рук экономки Мишеля. – Это как-нибудь повлияет на ваше положение здесь?

– Ни в коей мере, синьора. Я рада, что у Марко появилась семья и буду изо всех сил стараться, чтобы вам понравилась моя работа.

– Ну, конечно же… Я уже слышала, что вы замечательная кухарка, с вами трудно соперничать в этом искусстве.

Лене очень польстили слова новой госпожи.

– Превосходный ужин уже приготовлен, спускайтесь вниз, как только покормите маленького Мишеля, а я тем временем распакую ваши вещи.

Она вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь. Жюльетт посмотрела на сосущего младенца и кончиками пальцев нежно погладила его по темным волосикам. До самого момента его появления на свет она не понимала, что найдет в нем новый источник любви, заполнивший пустоту, возникшую с уходом Николая.