– А это, – Джин показала на груду рабочих брюк, – это бриджи из вельвета и молескина[11] из конюшен. На этой неделе стирают брюки для тех, кто работает в конюшне. В основном – помощников конюхов. Они всегда такие грязные, что сначала их приходится скрести щеткой, а только потом стирать в горячей воде. Никогда не кипяти их, никогда, – повторила Джин и для большей убедительности энергично затрясла головой. – А вот эти надо кипятить, – она кивнула на другую груду. В ней лежали одинаковые рубашки, все в голубую полоску.

Она подошла к одной из трех корзин и заглянула внутрь.

– Это цветное белье, нижние юбки и все такое от швей, прислуги с кухни и наше, за исключением вещей миссис Фицсиммонс, ее одежда стирается вместе с вещами прислуги среднего уровня: это кухарка, горничная и другие. У тебя такой вид, будто ты не в себе, – приглядевшись к Бидди, сообщила ей Джин.

– Так и есть, – кивнула Бидди. – Так и есть.

– Ничего, скоро ко всему привыкнешь. Ну а хоть одно из них, ты, наверное, раньше видела, – рассмеялась Джин, кивая на большое корыто с горячей водой с мокнущей в нем одеждой.

– Да, приходилось.

– Но такой каток, могу поспорить, ты встречаешь впервые. – Она взяла Бидди за руку и подвела к ящику, напоминавшему три поставленных друг на друга гроба. Ящик был около двух метров в длину и около полутора в ширину. Под двумя верхними секциями располагались два валика. – Это пресс, – с гордостью объявила девочка, словно эта неуклюжая махина была ее собственным изобретением. – Через него хорошо пропускать брюки и одежду из грубых тканей. Одежда выходит, как утюгом глаженная. Только не надо пересушивать, и все получается прекрасно. – Она схватила за ручку, соединенную с почти полуметровым колесом и, поднатужившись, повернула, а потом широко улыбнулась Бидди и успокоила:

– Скоро приспособишься.

– Не знаю, думаю, что нет.

– Привыкнешь, еще как. – Улыбка на лице Джин погасла. – Тебе придется привыкнуть. Ты сможешь выходить время от времени. Я тоже работаю рядом, буду забирать корзины и собирать грязное белье.

– Мы должны разносить белье обратно? И в конюшни тоже? – спросила Бидди.

– Нет, – девочка легонько толкнула ее. – Все выстиранное белье относят в специальную комнату в доме, и прислуга его разбирает. Вот спросила, так спросила. – И она вновь подтолкнула Бидди.

– Мой брат работает в конюшне, – бесстрастно заметила Бидди.

– Правда? – В голосе девочки слышалось восхищение. – А какой он?

– У него светлые волосы, очень светлые.

– А, знаю, я как-то мельком видела его.

– Только мельком? А ты здесь давно?

– Скоро уже шесть лет, – произнесла Джин, опустив голову.

– Неужели шесть лет? А наш Дэйви работает здесь уже четыре года.

– Да, может быть, – важно кивнула девочка. – Но понимаешь, слугам разных рангов запрещается встречаться и разговаривать. Мы видимся только в церкви, да еще раз в полгода, когда платят жалованье, потом, на Рождество, когда всю прислугу собирают вместе. Но до прошлого года я только наблюдала за всем со стороны. – Но почему?

– Ну, – она снова понурилась, – я из приюта.

– А…

– В конюшне есть еще два парня. – Карие глаза Джин теперь смотрели на Бидди. – Они пришли сюда в одно время со мной. У других есть привилегии. Но нам они не полагаются.

– Но почему?

– Потому что мы – приютские, нас взяли сюда из милости. – В словах Джин не слышалось горечи. – Работа здесь хорошая. Мне повезло, и тем парням тоже, потому что меня могли отправить на фабрику, а им бы досталось что-нибудь и похуже. Говорят, что некоторые фабрики страшнее тюрьмы. Нет, мне очень повезло. И тебе тоже понравится. – Девочка схватила Бидди за руку. – И кормят здесь хорошо. Ты получишь форму, у тебя будет подарок к Рождеству, а каждые две недели – выходной. А нам не разрешается никуда уходить. – Ее радостное оживление сменила грусть. – Ни мне, ни парням. Вот если бы нас кто-нибудь пригласил, ну, понимаешь, взял с собой, тогда – другое дело.

«Ужас, ужас и кошмар!» – Кричало все внутри у Бидди. Она подумала о своей прежней жизни, и та показалась ей замечательной. Оказывается, она жила как принцесса, и даже не догадывалась об этом.

– Вы что здесь прохлаждаетесь? Я послала тебя показать ей работу.

– Да, да, конечно, миссис Фицсиммонс. – Джин встрепенулась от грозного голоса начальницы и, запинаясь, начала оправдываться: – Мы… я… ей все показала, она все запомнила. У нее получится. Мы сейчас начинаем.

– Советую пошевеливаться, и возвращайся к своему корыту, больше предупреждать не буду.

И тут Бидди снова совершила серьезную ошибку. Она повернулась и прямо посмотрела в лицо миссис Фицсиммонс.

Наглость новенькой взбесила старшую прачку. Она так рявкнула на Бидди, что девушка едва не подпрыгнула:

– А ну, сунь свой нос в корыто, пока я тебя туда головой не окунула!

Бидди повернулась к корыту, и снова загремел голос миссис Фицсиммонс:

– Закатай сперва рукава, идиотка!

Бидди большого труда стоило подавить поднимавшуюся волну возмущения. Гневные слова так и рвались с языка: «Не смейте называть меня идиоткой. Я совсем не идиотка. А настоящая идиотка вы сами».

О, нет! Она не сможет это вынести. Она убежит. А что дальше? Ей некуда деться. Придется вернуться домой, и там прибавится еще один рот, и шиллинга в неделю не будет. А если мать хочет остаться в этом доме, им всем надо работать.

Бидди погрузила руки по локоть в ледяную воду и с трудом стала тянуть оттуда какую-то тяжелую одежду. В ней постепенно росло и крепло чувство негодования. Еще более сильное, чем то, что она испытывала к старшей прачке. Ее душу переполняла горькая обида на мать.

Глава 2

Первую неделю работы в прачечной Бидди была просто чуть жива. Шли дни, но становилось не легче, а тяжелее. Миссис Фицсиммонс все больше загружала ее. Бидди раньше доводилось копаться в земле на холоде, привыкла она к разной тяжелой работе, но теперь метаться от одного дела к другому, слушая постоянные грубые окрики, стало для нее настоящий пыткой. Часто она засыпала в слезах. От ледяной воды немели пальцы, когда она выжимала тяжелую рабочую одежду. Да еще приходилось сильно тереть одежду щеткой, от этого плечи ее болели не переставая. При одной мысли о грязных зловонных грудах у нее брезгливо морщился нос.

– Какие они все вонючие, – как-то вечером пожаловалась Бидди своей соседке по комнате, когда они собирались ложиться спать.

– Знаешь, Бидди, – начала объяснять Джин, – нет большой разницы между рабочей одеждой и той, что приносят от слуг из дома, даже господская не лучше. Хочешь верь, хочешь – нет. Я видела кое-что из их вещей, а они переодеваются каждый день.

– Да ну? – удивилась Бидди, глядя сквозь слезы на свою новую подругу.

– Да, да, – энергично закивала Джин. – Хозяйка и старая мадам меняют одежду каждый день. А хозяин и мистер Стивен могут и по три рубашки в день сменить. Потом, есть еще мистер Лоуренс, он приезжает только на каникулы. Маленьким негодникам, мистеру Полу и мисс Люси, вообще подавай по три смены одежды, особенно, если они едут в гости. И мисс Мей не лучше, но она – молодая леди, тут уж ничего не сделаешь.

Постепенно Бидди немного освоилась и получила некоторое представление об обитателях дома: хозяевах и прислуге. Она узнала, что семья состоит из восьми человек. Старая мадам занимала все западное крыло дома и почти все время проводила там.

Худощавому дворецкому Томасу Фроггетту было пятьдесят лет. Он носил дорогую красивую одежду, чулки с подвязками, и все побаивались его коварства. Первый лакей, Джеймс Симпсон, был моложе дворецкого, но выше ростом и плотнее. Второй лакей – маленький и неприметный Джон Томпсон – еще моложе. Камердинером у хозяина служил мистер Бакли. Бидди пока ни разу не видела никого из этих людей. Только мельком ей удалось взглянуть на первую и вторую горничных, Мэри Уоттс и Джун Корделл. Это были женщины немолодые, как две служанки, убиравшие в спальнях. Одна служанка, Пегги Тиль, была старше горничных, ей уже перевалило за сорок, другая – Кристи Мур, была немного моложе.

Других слуг Бидди увидела, когда они вместе с работницами прачечной приходили в столовую для прислуги, где единственный раз в день ели сидя за столом. Они попадали в столовую в половине седьмого, после того как закончит ужин остальная прислуга. Вместе с работницами прачечной за столом сидела прислуга из кухни низшего ранга. Кухарка и главная швея питались вместе со старшей прислугой. Камердинеру, экономке и гувернантке стол накрывали в гостиной гувернантки.

Бидди поражалась, что двадцать один человек прислуживали всего восьми хозяевам, даже семи, потому что один из них появлялся дома редко. Джин рассказала, что кроме домашней прислуги еще тринадцать слуг работают во дворе. Сюда относились работницы прачечной и привратник с женой. Джин не считала слуг с фермы, из кузницы и трех каменотесов. Ведь ферма и кузница находились в конце имения и выделялись в самостоятельное звено.

За то короткое время, что Бидди проработала в прачечной, она поняла, что среди всех уровней, на которые делился штат прислуги, самую низшую ступень занимала прачечная. Ей же, Бидди, даже тут отводилось самое ничтожное место. Интересно, что на каждом уровне имелся человек, считавший себя выше остальных, который не упускал случая покомандовать. Во время заключительной трапезы, как называли здесь ужин, помощница кухарки, Анна Смит, сидела во главе стола. По ее команде все начинали и заканчивали есть. Она же назначала время, когда за столом разрешалось говорить.

Все эти правила казались Бидди странными и не укладывались у нее в голове. Она говорила себе, что никогда не сможет к ним привыкнуть. Да она и не желала к ним привыкать. В последние несколько дней ее неудержимо тянуло взбунтоваться. Она живо представляла себе, как подойдет к старшей прачке и ехидно скажет: «Вот что, миссис Фицсиммонс, вы противная горластая толстуха. Вот корыто и белье. Если вам нужно, сами и стирайте!» Она сочиняла все более и более ядовитые фразы и злорадно улыбалась про себя, воображая каменеющее от удивления лицо старшей прачки.