Оливия Уэдсли - Пламя

Внезапно она изменила положение, встала, очень быстро надела пальто, шляпу и взяла мех. Она очень спокойно спустилась вниз в вестибюль и вышла на улицу.

В квартире Роберта тот же человек снова открыл ей дверь.

– Лорд очень занят, мисс, он укладывается в дорогу.

Тони вошла.

– Где он? – спокойно спросила она.

Лакей посмотрел на нее и ответил:

– Здесь, мисс, – и открыл дверь.

Она быстро вошла и закрыла за собой дверь.

Роберт стоял, нагнувшись над чемоданом, и укладывал книги. Он не поднял головы, предполагая, что это лакей.

– Роберт… – тихо окликнула Тони.

Он вскочил на ноги.

– Я думал, ты устроишь так, чтобы прийти еще на минутку, не сюда, конечно! Я предполагал, что ты будешь на вокзале. Дорогая моя, любимая, какое счастье снова тебя целовать. Как ты продрогла! Сунь руки ко мне за сюртук, и тогда ты…

– Они все узнали…

Она почувствовала, как его руки крепче сжали ее. Это сообщило ей внезапное ощущение доверия и покоя. Если бы руки ослабли, это значило бы, что он испугался.

– Ты хочешь сказать – Гетти?

Голос его был совершенно спокоен.

– И Фэйн.

– Что они сказали, дорогая?

Он вынул часы.

– У меня еще десять минут свободных. Я могу поехать в моторе и повидать Гетти. Я не намерен давать тебя в обиду.

– Тетя Гетти сказала, что все думают, что я… что я уже больше не порядочная девушка.

Ее глаза были полны слез.

– Боже мой, но она не говорила тебе этого?

Тони кивнула головой.

– Она говорила, что ты никогда не был верен даже и красивым женщинам, а что я некрасива, и что ты меня любишь так, как мужчина любит женщину, не идущую в счет.

Он вскочил, его лицо побагровело.

– Я заставлю ее дорого заплатить за эти слова! – сказал он в бешенстве.

– Не езди к ней! – сказала Тони.

Она подбежала к нему и схватила его за руки.

– Дай мне поехать! Неужели ты думаешь, я потерплю, чтобы говорили такие вещи про тебя? Я относился к тебе, как к святыне, и – видит Бог – я заставлю и других так относиться к тебе.

Он схватил пальто.

– Роберт, не езди, это вызовет только сцену, ужасную, безобразную сцену, а я, я… пришла тебя просить о чем-то.

– Просить меня о чем-то, о чем?

Он посмотрел на нее.

– Тони, в чем дело?

Она закрыла лицо руками.

– Возьми меня с собой в Италию…

Слова были сказаны очень тихо, но он услышал их.

Лицо его омрачилось.

– Тони… – сказал он шепотом.

Она подняла лицо.

– Я хочу этого, – горячо сказала она. – Люди говорят… ты сам знаешь, что они говорят. Пусть говорят, пусть верят. Я не задумывалась над тем, чем я была для тебя, пока я была с тобой, до сегодняшней ночи. Я не понимала того, что ты хотел сказать, объясняя мне, что любовь – это явление столь же физического, сколь и духовного свойства. Теперь я понимаю, Роберт. Не отворачивайся от меня. Гляди на меня. Ты должен…

Она схватила его руки и упорно смотрела ему в лицо.

– Ты, вероятно, будешь презирать меня за то, что я тебе сейчас скажу. Но ты должен это выслушать. Я хочу быть для тебя всем, чем женщина может быть для мужчины. Нет! Не вырывайся! Ты должен выслушать меня до конца. О мой возлюбленный и любимый, я хочу всецело принадлежать тебе, мы этим ни перед кем не согрешим. Никто не поплатится за наше счастье!..

Роберт быстрым движением высвободился.

– Это не так, – сказал он хриплым голосом, – это не так. Ты заплатишь, именно ты. Всегда расплачиваться будешь ты. Пока ты этого не сказала, я был настолько слаб, что чуть не уступил, но эти слова задели меня за живое. Когда живут вместе мужчина и женщина, которые не могут пожениться, позор падает на женщину: от нее отступаются, но с ним люди продолжают знаться. Я люблю тебя, я говорю это. Неделями я жаждал обладать тобой, иметь тебя. Мужчина уж так создан, что должен обладать женщиной, которую он любит, если они действительно любят друг друга. Я иногда так жаждал тебя, до такой степени, что чувствовал, что помешаюсь на этом, но я держался честно, хотя я сознавал, что стоит мне захотеть тебя взять и ты мгновенно отдашься, несмотря на твою невинность. Но я боролся за тебя, боролся, чтобы сохранить тебя такой, как ты есть: маленьким, нежным ребенком с горячим, страстным сердцем. Неужели ты думаешь, что я откажусь от этого теперь за нас обоих и совершу такую вещь? Ты меня ужасно искушаешь. Я о нас обоих думал тысячи раз. Иногда, когда мы бывали вместе одни, я бывал так сильно возбужден, что почти допускал такой поступок по отношению к тебе. Ты думаешь, это не сидело у меня в мозгу, когда ты сегодня вечером плакала? Ты думаешь, я не понимаю, что представляет собой твоя жизнь и что мне легко сознавать, что ты несчастна и нелюбима? Часто эти же самые факты служили мне аргументами для того, чтобы убедить себя поступить с тобой порядочно и честно. Тони, ты хочешь теперь поехать со мной – я не могу этого дольше переносить. Уйди теперь, ради Бога! Я теперь тебе все прямо сказал, я должен был тебе объяснить…

– Ты не откажешь мне, не откажешь! – она кинулась к нему и страстно прижалась. – Ты должен меня взять, – говорила она, задыхаясь, – после всего, что ты сказал, ты не можешь меня покинуть. Зачем ты мне сказал, что ты так же страстно желаешь меня, как я тебя? Ты сказал слишком много. Ты не только заставил меня понять, но понять слишком много. Между нами стоят люди. Ты не хочешь, чтобы они надо мной издевались. Ты думаешь, что я с ними считаюсь?

Он с силой оттолкнул ее от себя. Его лицо побагровело, а на лбу вены налились кровью. Он выглядел мрачным, загнанным, замученным.

– Я не хочу этого сделать, – ответил он, глядя на нее дикими глазами, – я не хочу, слышишь?

Тони смотрела на него с ужасом.

– Если ты когда-либо любил меня, возьми меня с собой!

Она заставляла его держать ее в горящих руках и, прижимаясь к нему, привлекла его голову и отыскала его губы.

– Возьми меня с собой, возьми! Подумай, что будет. Мы, наконец, будем вместе, действительно вместе. Не будет больше торопливых тайных встреч, не будет больше горя и разлуки. Ты мне сказал однажды, что мы созданы друг для друга. Если ты веришь в это, как можешь ты отказаться от меня? Клянусь тебе, что, если ты это сделаешь, ты видишь меня в последний раз. Ты говоришь, что боролся за меня, – теперь я борюсь за нас обоих. Роберт, Роберт, я хочу тебя, я жажду тебя. А ты меня… не хочешь…

Она видела, как он до крови закусил губы. Раздался стук в дверь.

– Мотор подан, милорд, – доложил лакей. Тони вдруг поцеловала покрытые кровью губы.

– Ты меня не хочешь? – шептала она очень тихо, и ее стройное тело извивалось перед ним. – Не хочешь?

Внезапно она всем существом кинулась на него с объятием, которое было само безумие.

– Моя жена, моя единственная… – прошептал, запинаясь, Роберт.

Затем наступило их счастье. Все это, может быть, было нехорошо, быть может, они не имели права на счастье, Совершенно неоспоримо, однако, что они были счастливы.

– Я должен был испугаться и пожалеть о том, что я уже не первой молодости, – сказал Роберт. Они сидели в своей гостиной в Париже. Тони примеряла одну шляпу за другой, а Роберт подбирал на рояле.

– Сожаление не приносит никому ни капли хорошего, – сказала, философствуя, Тони. – С этого люди начинают, когда у них нет надежды на лучшее, когда они больны или с ними что-нибудь случается. И что толку в нем и в этом случае? Это только переворачивает их душу, но не приносит им ни на грош пользы. Мне хочется, чтобы ты, мой ангел и черт одновременно, не затевал разговоров о возрасте, потому что тогда я чувствую себя до глупости молодой.

Она подошла к нему, в нелепой шляпе из розового тюля с орлиным пером назади, взобралась на его стул и стала трепать его тщательно причесанные волосы.

– Ты в расцвете, – сказала она, обнюхивая свои руки, от которых пахло бриллиантином. – Я часто читала, что сорок лет для мужчины – пора расцвета. Вот и у тебя так. Это звучит ужасно, как будто речь идет о свином филе или в этом роде.

– Я себя чувствую страшно молодым и полным жизни, – признался Роберт. – Только когда я начинаю производить деление или вычитание над сорока и восемнадцатью, я начинаю нервничать.

– Взять мне эту шляпу, Роберт?

– Ты выглядишь в ней чертенком, люди будут улыбаться, глядя на тебя.

– Надеюсь! – с важным видом сказала Тони, разглядывая себя с удовольствием в зеркале.

– Пустая девочка!

– Ты вчера только сказал, что я действительно становлюсь красивой.

– Дитя мое дорогое, никогда не напоминай мужчине о том, что он сказал вчера.

– Роберт, ты говоришь эти вещи так, как если бы у тебя была масса случаев говорить так и раньше.

– Я думаю, выйдем лучше на улицу, а то становится поздно.

Париж был сплошной восторг и удивление.

Тони закупила все шелковые чулки, которые ей хотелось, и все прочее. Роберт по-рыцарски помогал ей в покупках. Он обсуждал с удивленными портными фасоны, которые подошли бы к ее единственной в своем роде внешности, и настаивал даже на том, чтобы выбирать для нее обувь и перчатки.

Для Тони жизнь стала новоявленным чудом. Для нее было неземным счастьем быть любимой так, как Роберт любил ее, чувствовать, что она, в конце концов, имеет права на кого-то, что она принадлежит кому-то. Они оставались в Париже только неделю, и за это время Роберт написал леди Сомарец и, как он выразился, «объяснил и сообщил ей некоторые вещи». Тони в упоении своим вновь открывшимся счастьем забыла всю свою прежнюю жизнь. В восемнадцать лет так легко забыть!

Они сняли виллу около Флоренции в маленькой деревушке по названию Озиоло.

В одном отношении жизнь была для Роберта так же нова, как и для Тони. В течение многих лет он не знал дома, который что-нибудь значил бы для него, и ни капли того мира, радости и естественности жизни, которые он испытывал с Тони.