Неописуемая тень, которая заволакивает иногда мысли влюбленного, заволокла и ее. Она не могла – она это знала – спросить его, почему он так отчужденно себя держит, но каждым фибром своего тела она ненавидела то, что заставляет его так поступать. Ранняя любовь не всегда означает такое же раннее знание жизни. Любовь Тони переросла всякие другие ее качества. Для нее было вполне достаточно этой жизни с ее редкими чудесными встречами. Для Роберта же это являлось постоянной пыткой, мукой счастья. Любовь поступила с ним так, как поступает со всяким мужчиной, который слишком поздно познал и счастье и борьбу, связанные с нею.

У них были и другие встречи. Наконец они стали так беспечны, что перестали вспоминать или обращать внимание на окружающих.

В один прекрасный день, полный бирюзы и бледного золота, когда солнце стояло, как серебряный мяч на далеком небе, Роберт сказал Тони, что он уезжает.

Отчаяние, отразившееся на ее бледном худеньком личике, вызывало глубокую жалость.

– Когда? – вопрос ее последовал, как удар рапиры.

– Немедленно, я еду сегодня ночью. Я должен ехать, моя дорогая, мое сердце. Не смотри на меня так. Я пытался сказать тебе заранее и – не мог. Я знал, как ты к этому отнесешься. Я покидаю тебя только потому, что должен. Друг мой, человек, которого я знал много лет, умер недавно во Флоренции и назначил меня душеприказчиком. Дел – без конца. Доверенные мне писали много раз. Я все откладывал из-за того, что не мог оставить тебя, но на прошлой неделе я получил от них письмо, в котором мне сообщают, что старший сын замешан в каком-то процессе и что мое присутствие на суде безусловно необходимо.

– Два месяца, – прошептала Тони.

Место было пустынное, они были совершенно одни.

Роберт привлек ее в свои объятия.

– О, – сказала она жалобно, – ты не знаешь, что для меня значит жить без тебя. Я не требую, чтобы ты был со мной всегда, так, как в данный момент, но для меня уже радость быть с тобой в одной комнате. Как я могу жить без тебя? О Роберт, Роберт!

Она заплакала.

Беспомощно, тщетно пытался он остановить ее слезы. Они потрясали ее и изливались сильными, тяжелыми рыданиями. Она не плакала красиво, как плачут многие женщины, – горе безобразило ее. Но Роберт, чей требовательный вкус бывал оскорблен до степени отвращения слезами других женщин, красивых женщин, плакавших самым привлекательным образом, в этот момент любил Тони нежнее, чем когда-либо раньше. Он с отчаянием целовал ее бледные трясущиеся губы и влажные глаза.

– Не надо, не надо, Тони, – шептал он снова и снова.

Скоро стало темно. Они продолжали сидеть: Тони в его объятиях, прижавшись щекой к его щеке. Наконец она устало поднялась.

– Нам нужно идти.

В молчании они направились к выходу.

– Я буду писать каждый день, родная. Я буду посылать письма по адресу книжного магазина. – Он остановился и сказал с жаром: – Как я ненавижу эти утайки, как мне тяжело любить тебя скрытно.

– Меня не интересует, каким манером ты меня любишь, лишь бы любил.

Она попрощалась с ним у ворот парка.

– Ты сегодня ночью едешь?

– Поездом в десять, согласованным с пароходом. – Он сжал ее руки крепко, до мучительной боли, но она хотела, чтобы он держал их дольше, лишь бы задержать его еще немножко.

– Клянись, что не забудешь меня!

– Клянусь, – ответил он хриплым голосом. – Скажи, что ты веришь мне…

– Я верю, – а не то, я думаю, мое сердце разбилось бы.

Он внезапно нагнулся, пока она говорила, и поцеловал ее.

Затем он ушел.

Она равнодушно шла домой, волоча ноги по камням. Когда она открыла дверь, огни на лестнице ослепили ее.

– Леди желает с вами поговорить, барышня, – сообщил ей лакей. Он кашлянул и озабоченно сказал: – Леди, кажется, очень расстроена, барышня, если я смею так выразиться.

Тони едва расслышала слова. Она поняла, не думая, что Парсонс старается предупредить ее о чем-то. Она устало улыбнулась ему, повернулась и пошла наверх.

Когда она достигла площадки, из дверей гостиной появилась леди Сомарец.

Лицо ее горело, руки, державшиеся за балюстраду, слегка дрожали.

– Войди сюда, – сказала она Тони странно натянутым тоном.

Тони равнодушно вошла. Все ее умение сосредоточиваться исчезло, и она была способна чувствовать только свою крайнюю усталость.

Первая фраза тети слабо ее затронула. Казалось, что в ней чувствуется вызов.

– Где ты была?

– Я была в парке.

– С кем?

– Я просто пошла гулять, – ответила спокойно Тони.

– С кем ты гуляла? Ты предпочитаешь не отвечать? Очень хорошо, я сама тебе скажу. Ты гуляла, как делала это бесчисленное множество раз, с моим братом, лордом Робертом.

Ее раскрасневшееся лицо еще больше побагровело.

– Вы оба хорошо меня дурачили, ты, которую я спасла от нищеты, и Роберт, которого я любила, как сына.

Она рассмеялась отрывистым смехом ярости.

– Мне кажется, ты воображаешь, что лорд Роберт тебя любит. Удивляюсь, если тебе только известна его репутация. Ты некрасива, необаятельна и неумна. Он любил женщин, обладавших всеми этими качествами, и все же не был верен им. А ты думаешь, что по отношению к тебе он будет? Сегодня мать твоей подруги приехала, чтобы сообщить мне, что Фэйн сделал Дафнэ предложение и что она готова дать согласие на помолвку, но раньше желает узнать, верен ли слух, который дошел до нее, относительно тебя и лорда Роберта. Мало-помалу она сообщила мне историю, которую рассказывают в клубах, где о тебе говорят как о последней победе Роберта.

– Не смейте! – вдруг закричала Тони. – Не смейте говорить ничего больше! Я… я… вы не можете, вы не понимаете…

Как она ни боролась, самообладание покинуло леди Сомарец.

– Понять? – в бешенстве закричала она. – Я отлично понимаю, что девушка, отправляющаяся ночью к мужчине на квартиру, является его любовницей.

– Это ложь! – вскрикнула Тони. – Как вы смеете думать, что Роберт такой человек?!

– Такой человек? Что же ты думаешь, что ты первая девушка, которую он целовал и использовал, или что ты будешь последняя?

Поток оскорбительных слов как будто вырвался из ее глотки.

– Неужели ты действительно предполагаешь, что ты, девушка в твоем положении, можешь удержать такого человека, как Роберт, или добиться от него большего, чем мимолетная ласка, которую мужчина дарит женщине в твоем положении?

Фэйн вошел и захлопнул за собою дверь. Он стоял безмолвно и смотрел на Тони.

– Хорошую кашу ты заварила, – произнес он наконец презрительно. – Я обошел кругом, но Роберт уже ушел, – сообщил он своей тете.

Тони внезапно повернулась к нему:

– Фэйн, но ты не веришь тому… тому, что тетя Гетти говорит, ведь не веришь? – Она глазами искала его лицо.

Он поднял голову.

– Ты, кажется, забыла, что тебя видели, когда ты выходила однажды ночью из квартиры Роберта. На твоем месте я бы бросил роль оскорбленной невинности!

Он поверил этому, он также. Теперь она, наконец, поняла. Теперь, наконец, смысл всего того, что ей говорила Симона, стал для нее ясен, и они, эти люди, ее собственная тетя и брат, поверили, что она одна из таких девушек. Ужас всего происшедшего ударил ее вдруг, как пощечина.

Весь свет поверил, что она была такого сорта девушкой, что только это служило связью между ней и Робертом. К тому же Роберт теперь уезжает. Волна мрака как будто окутала ее – одна прошла, другая уже медленно катилась за ней. Тони старалась оттолкнуть от себя эти волны, но они обступили ее теснее и, наконец, сомкнулись над ней.

Фэйн подхватил ее, когда она упала на пол.

– Истерия, – сказала леди Сомарец. – Отнеси ее в ее комнату.

Он легко поднял Тони и понес по лестнице. Она была на этаж выше.

Когда он уложил ее на кровать, он почувствовал сострадание юности к юности, чувство, которое может быть и не личным. Тони было очень скверно, но, во всяком случае, и ему было несладко, так как ее поведение так ужасно расстраивало его дела.

Тони открыла глаза.

– Фэйн! – прошептала она.

Он был только очень эгоистичен, но не бесчеловечен.

Он склонился над ней.

– Ты сама себе испортила, старуха, – сказал он неловко. – Ты, я думаю, скоро уедешь в Германию.

– На какой срок? – и она схватила его за руку.

– Бог знает, на год или около того, я полагаю. Тетя Гетти неистовствует. Ей пришлось достаточно горько, мне тоже досталось из-за этого. Дафнэ, разумеется, не знает ничего, но ее мать была очень огорчена этим. Конечно, тетя Гетти так раздражена против этого животного – Роберта.

– Ты не должен так говорить.

– О, конечно, не можешь же ты предположить, что мне нравится этот человек после всего, что случилось.

Он остановился и посмотрел на нее с любопытством.

– Слушай, Тони, я клянусь, что никому не скажу, что между вами было.

Его наглые молодые глаза хитро смотрели на нее. Яркая краска вспыхнула на ее бледном лице.

– Оставь мою комнату, пожалуйста.

Он с усмешкой повернулся.

– Держи свои секреты при себе, дорогая, но было бы лучше, если бы ты мне сказала.

– Уйди сейчас же, слышишь?

Он хлопнул дверью так сильно, что комната затряслась.

Тони лежала некоторое время тихо. Где-то часы пробили восемь.

Восемь часов – только полтора часа, как Роберт ее оставил.

Что бы он сказал, если бы знал?

Она вдруг выпрямилась. Неужели Фэйн снова пошел к нему?

Мысль, которая дремала в глубине ее мозга, стала медленно обрисовываться яснее. Она отгоняла ее, но мысль возвращалась вновь. Она закрыла лицо руками. Она силилась держаться твердо на ногах, но качалась туда и назад.

– Нет, нет… – прошептала она. Часы пробили четверть.

Она подняла лицо, когда звон кончился, и затем села, прижав к себе свисавшие руки. Она глядела напряженно, взволнованно, как будто выжидая, чтобы решиться на какой-то важный шаг.