Марта улыбнулась, ей польстило, что мальчик принял ее за мать.

– Я не мама, парень, – с нежностью в голосе сказала она. – Я – миссис Клэнси и ты в моем доме на Торпарч-роуд в Лондоне. И времени уже пять минут первого. Вот он сам сказал, чтобы я вас разбудила в полдень.

Она кивнула на так и не желавшего просыпаться Пэдди.

О'Лэйри сонно протирал глаза. Ему не больше шестнадцати, прикинула Марта. Матерь Божья, что же это за мир, где шестнадцатилетние мальчишки были вынуждены сражаться в подпольных армиях и бороться за то, что им должно принадлежать по праву?

– Я вам тут чаю принесла, – сказала она. – Буди его, и давайте оба спускайтесь на кухню завтракать. Я вас там жду. А здесь за занавесками есть таз с водой, так что сперва умойтесь, а потом отправляйтесь вниз.

Через четверть часа оба сидели у Марты на кухне и уплетали яичницу с беконом и хлеб, запивая это чаем.

– Мокровато сегодня, – прожевывая, бормотал Пэдди Шэй.

Марта выглянула в окно.

– Да, это точно, что мокровато… Жалко, что вы вчера не приехали. – Она закончила мытье сковороды, на которой поджаривала яичницу. – Маслица еще хотите?

– Не откажусь, спасибо, – ответил Шэй. – Но вы уж не беспокойтесь – мы вас не объедим, а то, небось, думаете, что, вот, явились, подберут все до крошки, одни голые полки останутся, – успокоил ее Пэдди, кладя на исцарапанный стол шиллинг. – Это вам за хлеб и постель.

– Не надо мне денег ваших, – говоря это, Марта отколупнула от большого ломтя масла кусочек размером с куриное яйцо и положила в стоявшую перед ними масленку. – Это все ради нашего с вами дела.

Марта считала, что лучшего применения тем двум фунтам, которые раз в месяц приносил домой ее муж, работая на железной дороге, не найти.

– Таковы законы нашего братства, – назидательно говорил Пэдди, двигая шиллинг в ее сторону. – Нечего у вас кусок из горла выдирать, если можно без этого обойтись.

Марта пожала плечами, и молча отправила монету в карман фартука.

– Сколько вы еще пробудете?

– А я и сам не знаю, для нас кое-что должны принести.

Марта была в курсе методов подпольной работы фениев и не лезла с расспросами. Если бы не их железная дисциплина, то их уже давно бы всех выудили поодиночке, как рыбешек.

– Будете ждать здесь, пока доставят вам то, за чем вы приехали, или пойдете куда?

– Погода сегодня вроде не та, чтобы нос на улицу высовывать.

До сих пор О'Лэйри молчал – его рот был занят едой. Теперь он прислушивался и сосредоточенно вытирал тарелку кусочком хлеба от остатков яичницы, потом намазал на этот хлеб еще масла и отправил это себе в рот.

– А что, на Лондон тебе разве не хочется взглянуть, коли мы уж здесь? – проговорил он с набитым ртом.

– Ладно, помолчи. Все будешь делать так, как скажут, – рявкнул Шэй.

– А что, я отказываюсь, что ли? Просто хотелось пройтись посмотреть город, если можно, конечно.

– Как тебя звать, парень, – поинтересовалась Марта.

– Дональд, мэм.

– Так вот, Дональд О'Лэйри, я думаю, что тебе представится возможность увидеть Лондон в ближайшие дни. – Она хмыкнула. – Может ты сумеешь его даже поджарить чуть-чуть.

Ее глаза затуманились, в них сейчас проплывали ужасные картины, оставшиеся с детства, связанные с расправой англичан над ирландцами. Она тряхнула головой и вновь была в дне сегодняшнем.

– Вы случайно моих мальчишек не знаете? Все трое за наше дело сражаются. Фрэнки, Кевин и Шин. Знаете кого-нибудь из них?

О'Лэйри покачал головой.

– Я не знаю, мэм.

– Я знаю Фрэнки, – сказал Пэдди Шэй. – Видел его с неделю назад. Он был в полном порядке.

Марта перекрестилась.

– Хвала Господу и всем святым. – Тут в дверь застучали и она замолчала. – Оставайтесь здесь, и чтобы все было тихо. Я пойду, гляну, кто это явился.

Через пару минут она вернулась в кухню с запиской в руке.

– Для вас, мистер Шэй.

Пэдди, взяв у нее бумажку, быстро пробежал по ней глазами.

– Кто-то должен прийти к нам, как стемнеет, – объявил он.

– Отлично, – сказала она. – Теперь вы знаете, что к чему. Я не вижу причины, почему бы мальчику не побегать по городу немного, если ему дождь нипочем, правда?

– Да, – нехотя согласился Шэй. – Думаю, что можно.

Ответом О'Лэйри была благодарная улыбка Марте.

– Там в прихожей стоит шкаф, откроешь его и возьмешь плащ.

Шэй обратился в Марте, когда О'Лэйри умчался.

– И вы здесь одна с тех пор, как ваши ребята отправились?

Марту этот вопрос не смутил, ей и в голову не приходило бояться этого Пэдди Шэя. Она доверяла ему.

– Мой муженек работает на железной дороге. Иногда его по нескольку дней дома не бывает. Он завтра к утру вернется.

Шэй кивнул.

– Ну, тогда он не разобидится на меня, если я его кресло пока займу да в его газетку загляну, правда?

С этими словами Пэдди уселся в обитое кретоном кресло, поближе к плите и взял сложенную «Дейли Ньюс».

– Спичечки у вас не найдется, трубку раскурить и хорошо бы еще чашечку чаю, если можно.


Сан-Хуан

9 часов утра


Костел Сан-Хосе был очень старым и очень красивым. Майкл зачарованно разглядывал искусной работы сводчатый потолок, потом его взор упал на великолепное мраморное надгробье исследователя Понсе де Леона, переместившись затем налево на изумительное, украшенное резьбой распятье, с поразительным реализмом передававшее страдания Христа, его предсмертные муки. Майкл преувеличенно долго рассматривал внутреннее убранство костела, это позволяло ему не смотреть на массивный постамент, задрапированный в черное и установленный на нем гробик, до боли маленький и приводивший его в безграничное отчаянье.

Тело Кармен, двенадцатилетней девочки, исчезнувшей две недели назад, было обнаружено на берегу залива Сан-Хуан. Его прибило к берегу море. У девочки были вырваны глаза и отрезаны ее едва намечавшиеся груди.

– Да покоится в мире… – нараспев произносил пастор-иезуит, одетый в черную сутану.

Это был мужчина лет сорока, худощавый, высокий, в его облике было что-то от аристократа. Иезуиты появились на острове в шестидесятые годы, как недавно узнал Майкл. Он не был удивлен, узнав и то, что они оказались в гуще политических событий на Пуэрто-Рико – второй раз за последние триста лет они переживали их политический ренессанс.

– Аминь, – коленопреклоненный молодой причетник провел два последних такта длинного зачина, голоса пастора и молодого певца прекрасно сочетались, дополняя друг друга.

Причетник поднялся с колен. Месса закончилась, но паства застыла в ожидании пастора, который должен был возглавить похоронную процессию, отправлявшуюся на кладбище. Наблюдая за траурной мессой, Майкл еще раз убедился, что лишь католики умеют так соблюсти ритуал и символику. Но к чему это все? Ведь смерть так ужасна, в особенности, когда она настигает молодых.

Примерно четверть храма была заполнена людьми. Майкл стоял в глубине костела, довольно далеко от входа. Он пошел к мессе, потому что понимал, что не мог не пойти, хотя здесь он чувствовал себя посторонним и даже лишним в этой толпе скорбящих. Людей было довольно много, половину присутствовавших составляли женщины с Калле Крус.

Нурья Санчес стояла у гроба там, где обычно стоят близкие родственники. Сегодня она была в черном, и тюрбан покрывал голову. Нурья стояла в окружении десятка женщин, явно не походивших на проституток. Их вполне можно было принять за добропорядочных пуэрториканских домохозяек. Некоторые из них, как и Нурья, были в черном, остальные – в платьях темных тонов. Толпа проституток была четко пространственно отделена от остальных благочестивых прихожан – между ними лежала полоса отчуждения. Пастор и прислужник прошли в середину и заняли место у носилок с гробом, туда же подошли и те, кому предстояло его нести на кладбище. Это были мужчины, тоже одетые в черное. Майкл узнал их – это были те, кто работал у Нурьи. Он узнал мальчика по имени Авдий и лакея Самсона и других, кого он знал лишь в лицо. Подходили и те, кто собирался пойти на кладбище и снова здесь Майкл заметил полосу отчуждения в их колонне – те, кто не имел отношения к Калле Крус сразу же отделились от проституток.

Майкл ждал, пока процессия выйдет из костела и затем последовал за ней. Он не собирался идти к погребению, у него не было желания участвовать в этом уродливом и бессмысленном ритуале жертвоприношения ребенка силам зла.

– Сеньор Кэррен, – послышался тихий голос; он шел откуда-то слева.

Майкл повернул голову и увидел стоящего поблизости человека. Это был старик: его морщинистое лицо, казалось, было сделано из дубленой кожи, фигура его тоже сморщилась, словно усохла от прожитых лет. Он стоял, ссутулясь, венозными, узловатыми старческими руками сжимая палку, на которую он опирался всем своим тщедушным телом.

– Сеньор Кэррен, – повторил незнакомец. – Мне нужно с вами поговорить.

Майкл собрался ему ответить, но вдруг его внимание привлекла возникшая на площади перед костелом суматоха. Похоронная процессия смешалась. Присмотревшись, он увидел, как старик Самсон, который вместе с остальными нес гроб, сморщился от боли, схватился за сердце, хватая ртом воздух. Все кругом суетились в поисках подходящей замены. Майкл снова посмотрел на своего загадочного собеседника.

– Кто вы? О чем вы желаете со мной поговорить?

– Меня зовут Роза, сеньор Кэррен.

– Роза? Наконец-то. Я вас повсюду искал.

– Да, сеньор, я понимаю, я специально пришел сюда встретиться с вами, я знал, что вы окажетесь здесь.

– Очень хорошо, что вы нашли меня. Подождите минуту. Ради Бога не уходите, слышите? Вы мне очень нужны, у меня к вам масса вопросов, обождите, – повторил Майкл еще раз.

Сцена, разыгравшаяся на маленькой площади перед костелом, вызвала у Майкла чувство возмущения и стыда. Здесь стояла довольно большая группа зевак, все жаждали присутствовать на этих похоронах, движимые любопытством и лишь отчасти, сочувствием. Но в глазах большинства не было и следа сочувствия, лишь вульгарное любопытство. Заменить у гроба этого занемогшего старика-лакея не желал никто – мужчины боязливо жались по сторонам или норовили юркнуть в близлежащие переулки – ханжеские предрассудки оказались сильнее христианского милосердия.