Тимоти хотел было протестовать, но раздумал. Не так уж много времени осталось до того, как он обретет такое могущество, что любой скандал будет ему нипочем, но привлекать внимание к себе в эти дни все же не стоит. И вообще, неплохо было бы переменить тему:

– Скажи мне вот что. Ты давно видел Роджера? – поинтересовался Тимоти.

Какую-то долю секунды Норман, казалось, даже не понимал, о ком спрашивает его сын. С тех пор, как их отец отправил этого Роджера подальше, прошли годы.

– Какого Роджера? – не понял Норман.

– Ну, моего дядю Роджера.

– А какое он имеет ко всему этому отношение? – продолжал недоумевать Норман.

– К моей жене он, разумеется, не имеет никакого отношения. Я вспомнил о нем потому, что сегодня его упомянула «Таймс». Они пишут, что Ротшильд собирается открыть филиал в Америке.

– Чертовы газетки. Никогда не верь тому, что в них пишут. В большинстве своем это ложь, не более того. Я ничего о нем не знаю, я о Роджере слыхом не слыхал Бог знает сколько лет. И Джемми с Генри тоже не слыхали.

– Значит, он просто исчез?

– Похоже, что так. А то, что про него написано – глупость несусветная. Мой отец никогда бы не отправил его в Нью-Йорк по делам. Роджер так же подходит для банкира, как и Джемми, и посылать его встать на собственные ноги и не куда-нибудь, а в Нью-Йорк – бессмыслица какая-то.

– А ведь у Роджера есть своя часть медальона? Есть?

Норман прищурился. Теперь до него дошло, почему Тимоти завел разговор об этом:

– Да, по всей вероятности, есть. Но она нигде не фигурирует в качестве полноправного знака доверия.

– Дедушка Джозеф разделил принадлежащий ему кусок медальона на три части, одну он оставил себе, а две других дал своим братьям-близнецам Роджеру и Сислу. Позже Джозеф снова разделил теперь уже свою часть на три и дал своим сыновьям по одной трети. Таким образом, его сыновья, то есть ты, дядя Джеймс и дядя Генри – каждый имеете по своей части. Правильно?

Норман повернул свое кресло к окну. Движение на улице было уже не таким оживленным.

– Правильно.

– Все эти части должно быть, очень маленькие кусочки, то, что на них написано, прочесть невозможно.

– А ни к чему читать, все наизусть знают, что там было написано.

– «Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя», – негромко процитировал Тимоти. – Никогда бы не подумал, что Мендоза были без ума от Библии.

– Очень многие из них, оказывается, были, и причем довольно долгое время. Между прочим, под Иерусалимом, в данном случае, подразумевается семья. Дом. Бизнес.

– Когда я был ребенком, дедушка говорил мне, что Кордова.

– В те времена, когда этот девиз принимался, полагаю, так оно и было. Но это было очень давно, задолго до того, как Мендоза осели в Англии.

– А у кузена Франсиско есть своя часть медальона? Кордовская часть?

Норман поднялся:

– Бог ты мой, Тимоти, ты задаешь больше вопросов, чем тогда, когда ты был шестилетним. Вероятно, есть. Роберт Ренегат, тот самый англичанин, что обосновался в Кордове и взял в жены испанскую цыганку, поделил медальон на две части, это было году эдак в 1820. Одну половинку он отдал своему сыну Рафаэлю, другую – твоему дедушке Джозефу. У Рафаэля было двое детей: Хуан Луис, который погиб несколько лет назад, и Беатрис. Теперь в Испании всем заправляет ее муж Франсиско. У него тоже должна быть своя половинка.

Он встал, теперь уже окончательно, пора было заканчивать этот разговор и заниматься другими делами.

– Как видишь, все это чертовски запутанная история, а сейчас, мне кажется, у тебя есть дела и поважнее. Да и мне нужно скоро быть в клубе, где я встречаюсь с Джоном Барингом.

Ого! Вот это новость. Тимоти тоже поднялся, стараясь не выказывать своего жгучего интереса к только что услышанному. Дело было в том, что этот Баринг, с которым собирался встретиться в клубе его отец, был главою другого крупного коммерческого банка. Ничего необычного в этом не было – лондонские финансисты время от времени объединялись – в случае чего, риск пополам, но что бы не кто-нибудь, а Мендоза рыскали по Лондону в поисках партнера для участия в выпуске займа – факт беспрецедентный. Эта информация должна, без сомнения, заинтересовать Лилу Кэррен. Он, Тимоти, еще огорошит ее этим, если, конечно, ему удастся с ней встретиться.

– А что, Баринг собирается внести свою лепту в этот парагвайский заем? – спросил он, как бы невзначай, мобилизовав все свои актерские способности, чтобы не насторожить старика.

– Не знаю. И еще одно, это касается Бэт и твоего кузена Майкла. Советую тебе разыскать Лилу, она должна знать, где они.

– Да, отец. Так я и сделаю. – Он едва подавил в себе желание ухмыльнуться.

Оба направились к дверям кабинета. Тимоти уже взялся за массивную медную ручку.

– Отец, можно мне задать еще один вопрос?

Норман остановился:

– Что там еще?

– У тебя есть твоя часть медальона. Кому ты собираешься вручить ее? Мне или Чарльзу?

– Я еще не решил, кому из вас. И, по-моему, уже не раз об этом говорил вам обоим. Вы оба наследники, следовательно, претенденты, но это очень серьезный вопрос, и я еще должен все как следует обдумать.

– Да, ты это уже говорил. – Тим открыл дверь и пропустил Нормана. – До свиданья, сэр.

Норман с достоинством кивнул ему на прощанье и направился через клиентский зал банка к выходу.

Каков ублюдок, глядя ему вслед, с холодным бешенством подумал Тим. Ублюдок проклятый! Стало быть, папочка собрался вручить медальон Чарльзу. Он всегда считал, что унаследовать банк может только первенец. Так издавна повелось у Мендоза. Именно по этой причине этот идиот, его дорогой дядюшка Джеймс, и стал тем, кем был сейчас. А теперь и Чарльз должен все заграбастать – дворянский титул, дом, главенство над банком. Оказывается не только появиться на свет, но и сделать это вовремя – Чарльзу это удалось, и теперь ему было уготовано стать у руля. Хотя какой смысл сокрушаться об этом теперь? К тому времени, как Норман соизволит вручить Чарльзу этот маленький кусочек золота, вся эта затея не будет стоить и ломаного гроша.

День был жаркий и Норман был без пальто. Проходя через вестибюль клуба Уайтс на Пэлл-Мэлл он, как всегда, кивнув швейцару, отправился прямо в курительную. Джон Баринг пока не появился, но Норман заметил еще одно знакомое лицо:

– Шэррик, рад видеть вас здесь.

Лорд Шэррик оторвался от газеты.

– Мендоза, какая встреча! Сто лет вас не видел. Может, присядете ненадолго?

– Благодарю вас. Действительно давненько мы не виделись. Ведь вас не было?

Норман подвинул кресло и, не спеша, уселся.

Лорд пожал плечами.

– Да так, ничего особенного. То туда, то сюда. Вы же меня знаете – охота к перемене мест, это ведь своего рода болезнь.

– Да. Нет такой газеты, где не было бы упомянуто о ваших изысканиях. Где же вы были на сей раз? Чем занимались? Разведением рыбы в Китае или поисками старины в Тибете?

Норман неспешно извлек из кармана трубку, набил ее, примяв табак специальной золотой ложечкой.

– Нет, Китай и Тибет – то было в прошлом году, – ответил Шэррик. – Теперь я отправился в Латинскую Америку. Это ведь по вашей части, не так ли? Я имею в ВИДУ, в смысле ваших финансовых дел?

– Можно сказать, что да. У Баринга Аргентина и Уругвай, у Ротшильда Венесуэла, ну, а мы подхватываем, что после них остается.

– Остается, должно быть, немало, – суховато прокомментировал Шэррик. – Места там – хоть отбавляй. Вот жаль только, что уж больно беспокойно там в последнее время. Не то, что раньше.

Норман был занят раскуриванием трубки и, не вынимая ее изо рта, ответил:

– Да, есть немножко, это верно. Но сейчас дело вроде бы пошло на лад. Колоссальные естественные резервы, впрочем, вы и сами прекрасно знаете. А где именно вы были?

– Главным образом, в Парагвае.

Норман вздрогнул, он даже позабыл про спичку, которая, догорев почти до конца, вот-вот должна была обжечь ему пальцы.

– На самом деле? Ну и что вы по этому поводу думаете?

Лорд откинулся на спинку кресла.

– Мендоза, я полагаю, вам не очень интересно мое мнение о Парагвае, что бы я ни сказал. До меня дошли слухи, вы собираетесь выпустить еще один гигантский заем для них?

– Да, на два миллиона. Этот их новый президент…

– Два миллиона? Таких денег не стоит ни один политик, дорогой мой. Вспомните, что происходило в последнее десятилетие. Одна за другой все латиноамериканские страны отказывались от выплаты долгов, в том числе и Парагвай. Когда в последний раз эта страна отказалась выполнить свои обязательства?

– В 1874 году, – бросил Норман. – Но это было сразу же после этой их войны с Аргентиной и Бразилией. А с долгами парагвайцы расплатились в 1885 году.

Лорд Шэррик удивленно вскинул брови.

– Вы называете уплатой долга возвращение заимодавцам одной трети? – недоумевал он.

Черт бы тебя побрал, подумал Норман. В этих темных глазах никогда не потухал издевательский огонек, о чем бы он с тобой ни говорил.

– Вы очень неплохо информированы, лорд. Просто поразительно. Вот уж не предполагал, что вы и финансами интересуетесь.

– Я интересуюсь миром. И всеми забавными созданиями, которые его населяют, – Шэррик не переставал улыбаться.

– Это достойно восхищения, просто слов нет. Но, простите меня, вам ведь известна одна старая как мир поговорка о том, как яйцо курицу учит? В данном случае, курица – это я. Я банкир и, уж поверьте, эта игра стоит свеч. Я имею в виду этот заем.

– Баринг тоже банкир и уже давно, пожалуй, столько же, сколько и вы. А мне доводилось слышать, что он едва выплыл несколько лет назад.

– Мендоза стали банкирами задолго до него, – вежливо поправил Шэррика Норман. Спичка в его пальцах уже давно догорела, он бросил огарок в пепельницу и зажег новую. – Первое – их проблемы касались Аргентины. Второе – после всех неприятностей они перестроились и стали намного сильнее. Так что, нет худа без добра.