Тамара Лей - Пламя страсти

Ахмед на ходу оглянулся.

— Как пожелаете, — согласился он и начал спускаться вниз.

Чувствуя себя уставшим и постаревшим на несколько лет, Лайм последовал за арабом. Шагая по тускло освещенной лестнице, он подумал о Джослин. Ему хотелось бросить все и поехать к ней немедленно. Разлука с любимой угнетала его, лишая радости и счастья. В послании, полученном из Эшлингфорда накануне, сэр Хью сообщал о том, что в баронстве свирепствует чума. Это мрачное известие еще больше усилило тревогу и тоску Лайма. О, если бы он мог найти возможность быть с Джослин! Если бы только мог.

Мужчина печально покачал головой. Да, ему следовало бы наведаться в Эшлингфорд, но сейчас он не имеет права оставить Торнмид.

Словно в подтверждение того, как важно его присутствие в баронстве, в зале собралась толпа селян. Едва барон переступил порог комнаты, как взоры присутствующих мгновенно обратились к нему. На лицах многих из них Лайм прочел тревогу и страх, которые усиливались с каждым прожитым днем. Он направился было к подданным, но, поймав пристальный взгляд выразительных глаз Ахмеда, остановился рядом с ним. Араб стоял у лестницы, ведущей в кладовую.

— Что случилось, Ахмед?

— Вы не забыли о порошках?

Разве он мог забыть? Лорд Фок сомневался в их чудодейственной силе, но, уступив настойчивым уговорам лекаря, приобрел огромное количество разнообразных порошков, в том числе серы и мышьяка.

— Я помню.

Подняв руку, Ахмед показал Лайму пакеты.

— Я возьму их с собой. Что же касается всех остальных… — он протянул барону свернутый пергамент, — я записал, как и в каких количествах смешивать порошки.

Лайм взял пергамент.

— И что я должен делать?

— Четыре раза в день смесь следует бросать в камины, расположенные в зале и на кухне. Часть необходимо раздать селянам, чтобы они тоже бросали порошки в огонь.

Об использовании мышьяка и серы в борьбе с чумой ходили разные слухи. Одни говорили, что благодаря им можно было уменьшить риск заболеть, другие, напротив, утверждали, что сжигание подобной смеси не дает ничего, кроме запаха. В любом случае, нельзя сказать, что сера, с чем бы ее не смешали, пахла приятно.

Почувствовав сомнение лорда Фока, араб с непривычной горячностью схватил его за руку.

— Доверься мне, друг мой. Многие надо мной смеялись, но мои методы приносили облегчение.

— Вы хотите сказать, что это поможет удержать чуму на расстоянии и не допустить сюда? — поинтересовался Лайм.

Ахмед печально покачал головой.

— Нет, к сожалению, она все равно придет. Но зато заберет с собой меньше людей, чем могла бы. Вы сделаете то, о чем я прошу?

Решив, что ничего не потеряет, если выполнит просьбу араба, Лайм согласился.

— Сделаю.

Лекарь благодарно улыбнулся и молча покинул зал.

Задумчиво глядя ему вслед, барон похлопал свернутым пергаментом по ладони. Еще несколько недель назад селянам сообщили, что их станет лечить араб. Тогда никто не стал возражать, но сейчас Лайм почувствовал, что многие не доверяют Ахмеду.

— Я искренне сожалею, Джослин, — пробормотал он, понимая, что без него ей придется туго. В следующее мгновение мужчина чуть не рассмеялся вслух. Из всех женщин, которых он когда-либо знал, ни одна не могла бы сравниться с Джослин по силе духа.

С ней ничего не случится, она выдержит все. А когда худшее останется позади, он, Лайм, снова будет рядом с ней, даже если королева Филиппа так и не ответит на его прошение.

Лайм с надеждой смотрел в будущее и решил вскоре отправить королеве еще одно послание.

Лайм получил ответ на послание, отправленное в Эшлингфорд вместе с порошками, только через две недели.

«Наш лекарь сбежал, — писал сэр Хью. — Но нас это не огорчило, так как он не мог сделать ничего для того, чтобы остановить распространение смертельно опасной болезни».

В Торнмиде дела обстояли иначе. Вначале Ахмеда встретили недоверчиво и враждебно, но отношение к нему быстро менялось. Все больше и больше людей начинали смотреть на лекаря как на избавителя, посланного Богом. Правда, число умерших достигло уже восемнадцати, но зато среди заболевших чумой появились первые семеро, которые благодаря усилиям араба-иноверца полностью выздоровели, что казалось невероятным. Лорд Фок был и рад, и огорчен одновременно. После четырех дней метаний в горячке пришел в сознание Эмрис, несмотря но то, что его тело еще покрывали нарывы. Но Майкл уже покоился в земле. Лайм похоронил его своими руками.

Воспоминания о том дне причиняли мужчине острую боль. Перед глазами до сих пор стояло безжизненное детское тельце, лежащее на руках Ахмеда. Лайм судорожно зажмурился. Ему хотелось кричать от отчаяния и бессилия. Неимоверным усилием воли он отогнал от себя мысли о Майкле. Хватит терзать душу. Жизнь продолжалась, и его, лорда Фока, ждали другие дела и неразрешенные проблемы. Такие, как Эшлингфорд.

Итак, что же сейчас самое важное? Сэр Хью сообщал, что порошок бросали в камины замка и деревенских домов. И хотя люди продолжали умирать, заболевших стало значительно меньше. Управляющий просил прислать еще порошка, так как его запасы подходили к концу.

Утром лорд Фок решил отправиться в Эшлингфорд, зная, что может сделать для жителей баронства нечто большее, чем просто прислать еще чудодейственного лекарства араба. С другой стороны, его решение могло тяжело отразиться на Торнмиде. Но Лайм успокаивал себя тем, что Ахмед, которого он намеревался взять с собой в Эшлингфорд, через несколько дней должен был снова вернуться в Торнмид.

Джослин вошла в спальню и, невольно залюбовавшись увиденным, остановилась на пороге. Оливер лежал на кровати и вполголоса разговаривал с деревянным солдатиком, время от времени изображая фырканье боевого коня. Эмма, сидевшая в кресле напротив камина, казалось, спала. Насторожившись, молодая мать нахмурилась: обычно няня не оставляла мальчика без присмотра, даже если он находился рядом с ней.

— Эмма! — позвала она старую служанку, торопливо приближаясь к креслу.

Услышав голос Джослин, Оливер положил голову на вытянутую руку и посмотрел на мать.

— Она не очень хорошо себя чувствует.

От дурного предчувствия у женщины перехватило дыхание. «Нет, не может быть, — попыталась успокоить себя она. — Наверное, Эмма что-то съела». И все-таки…

— Оливер, спустись, пожалуйста, в зал и попроси кого-нибудь подняться сюда, — с трудом скрывая тревогу, попросила мать.

— Хорошо, — согласился Оливер и начал вставать с кровати.

— Затем зайди на кухню и скажи повару, что я разрешила тебе съесть что-нибудь сладкое.

— Ага!

Снова переведя взгляд на Эмму, Джослин заметила, что лицо женщины раскраснелось. Остановившись перед креслом, хозяйка Эшлингфорда затаила дыхание. Только бы не чума! Что угодно, только бы не чума!

— Эмма!

Не получив ответа, Джослин слегка тряхнула служанку за плечо. Та неохотно открыла глаза.

— Я не знаю, что… — начала она, потом, замолчав, тряхнула головой. — Я тут пригрелась, моя госпожа. Но все мое тело болит так, словно меня избили.

— У вас есть… нарывы или опухоли?

Старая няня попыталась встать.

— Нет, моя госпожа, это не чума, — уверенно заявила она. — Просто лихорадка. Думаю, она пройдет через день или два.

Однако Джослин не разделяла уверенности служанки.

— Я бы хотела ощупать ваши подмышки. Вы позволите?

Эмма нахмурилась.

— Вы не верите мне?

— Я не обвиняю вас во лжи, — поспешно заверила госпожа. — Я знаю, что вы не стали бы обманывать меня. И все-таки следует убедиться, что мы имеем дело не с чумой.

Кивнув головой, старая женщина послушно подняла одну руку, позволяя Джослин осмотреть ее.

Ничего!

— Теперь поднимите другую, — попросила хозяйка Эшлингфорда.

Служанка повиновалась.

Вскоре пальцы Джослин нащупали небольшое уплотнение. Сомнений не оставалось: Эмма стала еще одной жертвой чумы.

— Ой, осторожнее, — воскликнула она, отказываясь верить в очевидное.

Усилием воли пытаясь сдержать слезы, набежавшие на глаза, молодая вдова ласково положила руку на плечо старой няни.

— Нам придется отвезти вас в Белл-Глен.

Эмма бессильно уронила голову на спинку кресла.

— Это Господь наказал меня, — пробормотала она. — За ложь.

Джослин хотела успокоить ее, но за спиной раздался тонкий голосок Оливера, — Мама, а с Эммой ничего не случится?

Решив, что сын уже вернулся из зала, она оглянулась. К ее великому удивлению, мальчик так и не вставал с кровати.

— Оливер, я же просила тебя спуститься вниз, — дрожащим от страха голосом напомнила мать.

— Но мне плохо, — пожаловался ребенок. — У меня тоже лихорадка.

Слова сына снова и снова звучали в голове Джослин, каждый раз все громче и громче. Ее сердце судорожно сжалось от страшного предчувствия. О, Боже, только не ее мальчик! Господи, только не ее малыш!

— Лихорадка? — в ужасе переспросила Эмма. — Не может быть!

В следующее мгновение Джослин почувствовала, что ее ноги стали, словно ватные. Чтобы не упасть, она вцепилась в спинку кресла.

— Во всем виноваты сладости. Он съел их слишком много утром, — чуть не плача, сказала Эмма.

У Джослин невольно вырвался стон отчаяния.

— Мама! — испуганно воскликнул Оливер.

Джослин так и подмывало броситься к нему, сжать его в объятиях и убежать куда глаза глядят. Но, боясь еще сильнее напугать сына, она усилием воли сдержала порыв. Склонив голову, женщина начала беспокойно покачиваться то вперед, то назад. Нет, она не заплачет! Не имеет права заплакать!

— Пить! — неожиданно попросил Оливер.

Вскинув голову, Джослин заставила себя улыбнуться, затем, шагнув к кровати, опустилась на тюфяк и, протянув руку, ласково убрала золотисто-рыжий локон со лба сына. Ее пальцы ощутили жар, исходивший от его тела.

— Что тебе принести? — с трудом сохраняя самообладание, спросила она.