А Лайм погружался все глубже и глубже. Каждое его движение заставляло женщину издавать стон упоения.

Внезапно он замер и спросил:

— Что ты чувствуешь, Джослин?

Сначала она не поняла, что любимый имел в виду, но ее тело подсказало ответ.

— Словно я стою на пороге чего-то неизвестного и прекрасного. Чего-то, к чему я даже не надеялась приблизиться.

Лайм обхватил руками ее бедра.

— Ты познаешь истинное наслаждение. Я обещаю.

Слегка приподнявшись, он сделал резкое движение вперед, затронув самые чувствительные струны тела Джослин, потом снова и снова повторил эти движения.

Издавая тихие стоны, женщина позволила ему делать все, что он желал. Но по мере того, как они приближались к пику блаженства, она неосознанно начала двигаться в такт с мужчиной. Ее дыхание учащалось вместе с его дыханием. Он вел ее к вершине наслаждения, и Джослин не собиралась отставать от него.

— О, Джослин! — простонал Лайм, ускоряя темп.

Боже, она и не подозревала, что способна испытывать такие чувства! Они так быстро поняли, что нужно каждому из них, что казалось, будто они знали друг друга всегда. Словно…

Отогнав от себя мысли, Джослин всецело отдалась наслаждению. Она никогда не испытывала ничего подобного. В тот момент, когда женщина подумала, что вот-вот лишится чувств, ей показалось, что она стоит на вершине высокой горы, и в следующее мгновение Джослин сорвалась с края и начала падать в пропасть. Мир взорвался на миллионы разноцветных осколков, и не существовало больше ничего, кроме ощущения блаженства.

Откуда-то издалека до нее донесся крик Лайма. Собравшись с силами, он последним рывком погрузился в нее и разделил с ней наслаждение.

Несколько минут, которые тянулись невыносимо долго, они оба молчали, затем Лайм поднял голову и ласково поцеловал ее в лоб.

— Я никогда не предполагала, что это так прекрасно, — призналась Джослин.

— Я знаю, — прошептал он. — Со мной тоже подобное происходит впервые. — Повернувшись на бок, он оперся на локоть и склонился над ней.

— Правда?

Мужчина, кивнув головой, провел рукой по ее животу и накрыл ладонью упругую грудь.

— Я находил удовлетворение в объятиях многих женщин, — произнес он. — Но ни с одной я не испытывал таких божественных ощущений.

Боже, что он хотел сказать? Джослин затаила дыхание. Неужели его сердце принадлежит ей, как ее ему? Неужели их связывает любовь, а не просто физическое влечение? Ей вдруг безумно захотелось спросить Лайма, захотелось узнать, что происходит в его душе. Но внутренний голос предостерегал женщину от опрометчивого шага. Боясь показаться наивной и глупой, она промолчала.

— Я должен знать все о твоем браке, — неожиданно заявил мужчина. — Все о тебе и о Мейнарде.

При упоминании о Мейнарде по спине молодой вдовы пробежал холодок. Она невольно насторожилась. Почему Лайм заговорил о брате? Мейнард не имел никакого отношения к тому, что только что произошло между ними.

— Я бы не хотела говорить об этом, — растерянно отозвалась она.

— Я понимаю тебя, но я должен все знать.

Джослин посмотрела на его лицо. Несмотря на уродливый шрам на подбородке, лорд Фок был красив. Видимо, ему суждено хранить память о дне, когда иво пытался убить его, до конца дней. Однако шрамы, оставшиеся от душевных ран, нанесенных Мейнардом, не мог видеть никто. Да, Лайм имел право знать все. Годы страданий давали ему это право.

Тяжело вздохнув, Джослин начала рассказ.

— Ты не ошибался полагая, что Мейнард нуждался во мне лишь как в особе женского пола, способной выносить и произвести на свет наследника. С помощью моего сына он намеревался отобрать у тебя Эшлингфорд. Я знала об этом еще до свадьбы, поэтому не испытывала боли, когда мой муж погиб. Я никогда не любила его.

Лайм прикоснулся кончиками пальцев к ее руке.

— Почему твой отец согласился на ваш брак? Не сомневаюсь, он мог бы найти для тебя и более подходящего мужчину, который сделал бы тебя счастливой.

— У отца не было выбора. Видишь ли, папа — такой же страстный игрок, как Мейнард. — Почувствовав, что нервная дрожь охватила ее тело, Джослин попыталась подавить ее, но попытка не увенчалась успехом.

Решив, что женщина замерзла, Лайм натянул на себя и на нее одеяло.

— Что ты имеешь в виду, говоря о том, что у твоего отца не было выбора? — уточнил он.

— Они с Мейнардом познакомились в Лондоне. Разумеется, во время очередной игры. Вскоре твой брат нанес первый кратковременный визит в Розмур. Хотя он вместе с отцом и другими мужчинами дни и ночи напролет не отходил от игорного стола, я частенько ловила на себе его похотливый взгляд. Удивительно, что при этом ему еще удавалось выигрывать. На следующий день отец сообщил мне, что Мейнард интересовался, помолвлена ли я с кем-нибудь, а узнав, что нет, попросил моей руки.

— И Гемфри согласился?

Джослин, поежившись, закуталась в одеяло.

— Он хотел бы согласиться, но перед смертью моей матери дал ей обещание, что позволит мне выйти замуж по любви.

— Значит, ты сама приняла предложение Мейнарда?

— Нет, я отказала ему. Я не любила Мейнарда и не сомневалась в том, что никогда не полюблю. Отец, конечно, огорчился, но он чтил память мамы и не посмел нарушить данную клятву, поэтому от моего имени отказал твоему брату.

— Тогда почему же ты впоследствии изменила решение?

— Каждый раз, когда Мейнард появлялся в Розмуре, отец проигрывал ему все больше и больше. И вот в один прекрасный день у него не осталось ни гроша, чтобы заплатить долг.

Некоторое время Лайм задумчиво молчал.

— Теперь я понимаю, — проронил он.

— Я не могла поступить по-другому, — с отчаянием в голосе сказала Джослин. — Если бы я не согласилась на этот брак, мой отец разорился бы. В обмен Мейнард обещал простить ему долг: половину — после нашей свадьбы, вторую половину… когда я произведу на свет ребенка мужского пола.

Потрясенный до глубины души, Лайм невольно воскликнул:

— О, Боже!

На глазах женщины заблестели слезы.

— Что еще я могла сделать? Я не имела права позволить отцу разориться.

— Нет, Джослин, ты поступила правильно. — Во взгляде Лайма светились понимание и нежность. — Ты не должна винить себя. Во всем виноват только Мейнард. Именно он заставил тебя страдать.

Она испытала такое облегчение, словно гора упала с ее плеч. Неужели Лайм не презирает ее за то, что она продала себя Мейнарду? Господи, неужели это возможно? Ей хотелось объяснить все до конца, и Джослин смущенно добавила:

— Я была с ним близка лишь один раз.

Лайм нахмурился.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я согласилась на брак при условии, что, как только я забеременею, Мейнард перестанет докучать мне своим вниманием. Поэтому после рождения сына муж больше ни разу не разделил со мной ложе. Его это раздражало, но ему пришлось смириться.

— Значит, вы зачали Оливера в первую брачную ночь? — удивленно спросил мужчина.

— Да, опытная повивальная бабка помогла мне выбрать подходящий день для свадьбы. Она же напоила меня настоем особых трав и произнесла заклинание, чтобы родился мальчик.

— И Мейнард сдержал данное слово?

— На следующий день после свадьбы он покинул Розмур и вернулся лишь тогда, когда я уже была на пятом месяце беременности. В то время я еще только начинала полнеть, и Мейнард, не поверив, что я носила под сердцем дитя, снова предпринял попытку сблизиться со мной. Мой отец, чтобы убедить его, позвал повивальную бабку. Но и ее слова не образумили твоего брата. Он попытался нарушить клятву, но отец помешал ему.

Лайм ласково убрал прядь жгуче-черных волос со лба молодой вдовы.

— Я искренне сожалею.

— А я нет. Благодаря случившемуся, у меня появился Оливер.

«И ты, Лайм, — мысленно добавила она. — Пусть хоть на одну ночь, но ты мой».

Наклонив голову, мужчина пробежал губами по ее шее и прильнул к ее губам.

Женщину снова охватило желание. Ей вновь захотелось оказаться на вершине блаженства. И они не стали противиться сжигающей их страсти. Влюбленные наслаждались друг другом до тех пор, пока их тела не устали от любви. И лишь с первыми лучами солнца, прокравшимися в спальню, Джослин погрузилась в сон.

Женщина не удивилась, проснувшись одна. Время близилось к полудню, когда она оторвала голову от подушки.

Джослин оперлась на руку и осмотрелась по сторонам. На кровати царил беспорядок: простыни и одеяла были смяты и разбросаны по широкой постели, несколько из них переплелись друг с другом так же, как ночью переплетались их с Лаймом тела.

Вспомнив о случившемся, женщина улыбнулась. Эта ночь не была похожа на все остальные. Этой ночью она, вдова Мейнарда, окончательно потеряла голову от любви к брату Мейнарда. Да, Джослин давно любила Лайма, но, разделив с ним ложе, она поняла, что уже не разлюбит его никогда.

Еще несколько минут Джослин наслаждалась воспоминаниями о прошедшей ночи и новыми, пока непривычными ощущениями. Сейчас ей казалось, что ее жизнь стала совершенной и прекрасной. Затем она медленно вернулась к реальности, вспомнив, что эта волшебная ночь может больше никогда не повториться. Но даже если им суждено еще несколько раз познать блаженство, у них с Лаймом нет будущего, нет будущего не только потому, что их отношения не признавала церковь, но и потому, что один из них действительно любил, а другой лишь желал близости.

И все-таки же в глубине души Джослин была благодарна Лайму. Благодарна за то, что он дал ей больше, чем она ожидала получить, и за то, что не отверг ее любовь.

Счастливо улыбаясь, женщина выскользнула из-под одеяла и опустила ноги на пол. Зная, что лорд Фок, скорее всего, уже уехал на поля, она быстро умылась холодной водой из кувшина, оделась и причесалась, потом неторопливо спустилась в зал.

В зале не было ни души. По крайней мере так показалось Джослин. Окинув огромную комнату беглым взглядом, хозяйка направилась на кухню, надеясь там найти кусочек хлеба и ломтик сыра, чтобы утолить голод. Но неожиданно шелест пергамента, донесшийся от камина, заставил ее остановиться. Оглянувшись, она увидела Эмму. Служанка стояла к ней спиной и ворошила угли.